Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть вторая

— Я могу донести до властей то, что ты хочешь сказать, — сдержанно пообещал я, хотя и не питал особых иллюзий насчёт того, что этот банальный маневр сработает. — Случается, что правоохранительные органы допускают злоупотребления. На моей памяти были случаи, когда люди лишались званий и шли под трибунал за совершённые нарушения. Я не какой-нибудь большой начальник, но моего слова будет достаточно, чтобы провели служебное расследование…

— Знаешь, — он устало вздохнул и затушил папиросу. — Это было очень предсказуемо и тупо. Ты ведь и сам понимаешь, что городишь херню. Я понимаю тем более. Так что можно было и не терять времени. Но я должен был дать тебе возможность что-нибудь такое сказать. В глубине души я надеялся, что ты просто извинишься. Это ничего бы не изменило, конечно. Но знаешь, это было бы благородно. Я бы оценил. Ну да ладно. Приступим!

Я ожидал, что последует долгий диалог. Что будет еще множество предисловий и реверансов. Но ничего такого не было. Схватив меня за шею, ублюдок насильно приоткрыл мне правый глаз, и вставил под веко спичку.

— На первый раз обойдемся без наркоты, мразь, — шепнул он мне на ухо.

Мясистые пальцы стремительно схватились за ручку лобзика, и он опустился на корточки передо мной.

— А-а-а!!! Сукин сын!!!

Руки и ноги отчаянно затряслись в оковах, все тело выгнулось в чудовищном напряжении, а пенис сжался, кажется, до нескольких сантиметров, но я ничего не мог поделать, и это… ЭТО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПРОИСХОДИТ!

— А-а-а!!! Нет!!!

Спичка, кажется, едва не проткнула мне веко. Я почувствовал, как ржавые зубцы прикоснулись к коже… и надрезали ее!!! Это кровь!!! Все это не было запугиванием, он действительно это делает!!!

§ 13

Настойчивый стук в металлическую дверь был для меня пением ангелов. Моей полицейской проницательности в этот момент не существовало. Я не думал над театральностью происходящего, над тем, что лишь в кинофильмах злодея останавливают за миг до того, как он оттяпает главному герою член. Я просто отчаянно заорал:

— Помогите!!!

Отняв лобзик на несколько сантиметров от моего кровоточащего хозяйства, Хесус обернулся к двери и недовольно проорал что-то по-испански, но моему несостоявшемуся кастратору ответили еще более злобными ругательствами. Похоже, люди по ту сторону двери одержали в перепалке верх. Поднявшись с корточек и посмотрев на меня, Хесус на прощанье с силой выдернул из-под моего века спичку и прошептал:

— Учти, это совсем ненадолго, ублюдок.

После того как раздался металлический лязг дверных петель, я обмяк и повис в своих оковах. Сердце выскакивало из груди. Ноги сводили судороги. Зубы не стучали лишь потому, что я отчаянно их сжимал. Кажется, я не обделался, но полностью в этом не уверен.

Применив навыки дыхательной гимнастики, я привел кровообращение в норму где-то минуты за три. За это время я убедил себя, что меня берут на «плохого и хорошего полицейского» в бандитской вариации. После того как «злой бандит» Хесус красочно продемонстрировал мне ужасные и вроде бы неминуемые перспективы пленения, должен явиться «благородный бандит», и предложить иной вариант. Какой бы ни была альтернатива, отчаявшийся пленник, конечно, должен выбрать ее, не задумываясь.

Что ж, если так, то меня еще рано списывать со счетов. Они чего-то от меня хотят, и, что бы это ни было, будут долго возиться со мной, намереваясь это получить. А значит, вероятность спасения резко повышается.

Полиция Сиднея не посмотрит сквозь пальцы на то, что произошло в «Либертадорес». В эти минуты вся мощь полиции должна работать на то, чтобы найти и обезвредить оставшихся на свободе членов «Справедливого джихада». А заодно, если получится, вызволить захваченного террористами офицера.

Конечно, найти меня в бескрайних подземных катакомбах сложнее, чем иголку в стоге сена. Но на дворе конец XXI века, и современные технологии делают реальным прежде невозможное.

«Никакого второго контракта», — отчеканилась в моем мозгу торжественная клятва в этот момент, пока я пялился на кровоточащую рану на своем члене. — «Если я выберусь отсюда целым, то проработаю в полиции не дольше, чем до конца гребаного контракта…».

Через какое-то время, успокоившись, я начал ворочаться в кандалах, надеясь обнаружить какую-то слабину, но тщетно. Инструменты живодера Хесуса все еще лежали на металлической столешнице в тусклом свете газового светильника в переполненном дохлыми насекомыми абажуре. Некоторые насекомые, кажется, и не были дохлыми — иные членистоногие продолжали ворочаться и трепыхаться, силясь выбраться из смертельной ловушки, куда угодили по неосторожности и недоразвитости своего мозга. Что-то определенно роднит их со мной.

К влажному вонючему воздуху невозможно привыкнуть. Такое впечатление, что помещение расположено прямо под очком тюремной параши, куда не первый уже десяток лет ежеминутно мочатся и срут зэки. Обывателям, живущим в обществе, где гигиена и санитария возведены в абсолют, которые круглосуточно окружены генераторами озона, ионизаторами и воздухоочистителями, практически невозможно представить себе, каково это — находиться в такой дыре.

Уверен, что эта субстанция, которую язык не поворачивается назвать «воздухом», просто кишит бактериями. Об эпидемиологической ситуации в катакомбах ходили мрачные легенды. Здесь встречались такие хвори, которые медицина победила века назад и благополучно забыла.

Ежегодно здесь вспыхивали очаги заболеваний, которые иногда уносят миллионы жизней. В таких случаях Анклав временно закрывал границы на карантин и передавал местным властям гуманитарную помощь в виде ограниченного количества лекарств и вакцин. Никому не выгодно, чтобы свирепствующие в трущобах моры достигали слишком больших масштабов — тогда эпидемии могут распространиться и на Гигаполис.

Наверное, во время одного из таких биологических бедствий и умерла любимая madre этого сумасшедшего. И, конечно же, он винит в этом Анклав. Власти виноваты, что женщине, не имеющей ни медицинской страховки, ни финансовых средств, отказали в медицинской помощи. Все эти беженцы считают, что на все имеют право, и никто не может им отказать…

Впрочем, наверное, я думал бы иначе, если бы это была моя мать. Если бы родной человек умер у меня на руках, и я знал, что есть те, кто способны вылечить ее, но они и пальцем для этого не пошевелили… вполне возможно, я мыслил бы так же, как он. И расчленял бы кого-нибудь в подвале, пыхтя папиросой. Тоже касается и в смерти его брата — наверное, такого же обколотого верзилы с разболтанной от наркоты психикой, как и он сам. Но это только если смотреть из-за забрала полицейского шлема.

Универсальной правды нет и не может быть. Справедливость — это выдумка. Слово-паразит, которым политики испокон веков жонглируют, соревнуясь в словесной эквилибристике перед жующим сено электоратом. Может быть, справедливость можно углядеть, глядя на мир с Олимпа. Но здесь, внизу, когда двое сталкиваются лбами, каждый со своей истиной, нет и не может быть никакой справедливости.

§ 14

В неведении меня продержали долго.

Когда засов снова заскрежетал, я невольно сжался, ожидая, что в дверной проем вновь пролезет жирная харя Хесуса — довольного, что никто больше не отвлечет его от любимого занятия. Но моя первоначальная догадка оказалась верна.

— Что с ним сделали?! — из приоткрывшегося проема донесся требовательный голос, преисполненный праведного негодования.

Затем несколько голосов обменивались репликами шепотом, так тихо, что разобрать значение слов и даже количество говоривших оказалось невозможно. Наконец он зашел.