Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть вторая
Шрифт:
Несмотря на очевидное преимущество противника в скорости, я не впадал в панику и оставался спокоен — школа Грей-Айленда была жестокой, но эффективной. Мои движения были экономными и сдержанными. Я предугадывал его действия и уклонялся от режущих ударов, перемещая центр тяжести и качаясь, словно маятник, временами пытаясь осторожно контратаковать. Несколько раз ему удалось полоснуть меня по руке, прорезав рукав и пустив кровь. Один раз краешек лезвия прошёлся по моей щеке, неглубоко рассекая кожу от глаза до верхней губы. Его глаза торжествующе блеснули, когда по моему лицу обильно потекла кровь. Я же рану напрочь проигнорировал.
Вскоре я наконец дождался его типичной актёрской ошибки, легкомысленно широкого киношного взмаха, лишнего и неоправданного в этой ситуации. Левой рукой я перехватил
— Сукин ты сын, — прошептал Локи, захлёбываясь кровью, но не переставая противно ухмыляться. — Что, хочешь убить меня, да?!
Его правая рука с прокушенными насквозь пальцами сжалась у меня на горле, попробовала выдавить кадык. Я вывернулся, заламывая его руку в локте. Кажется, ощутил, как трещит локтевой сустав. Надавил сильнее, до неприятного хруста. Локи издал стон, но даже боль, едва-едва проступавшая сквозь пелену «Валькирии», не способна была стереть с его лица ухмылку.
— Ты же всё равно не убьёшь меня, — облизнув кровь, текущую на губу из сломанного носа, прошептал он с издёвкой. — Ты ни на что не способен, Сандерс, пока в тебе нет сотни миллиграммов. Вот тогда ты становишься настоящим убийцей. Помнишь, как мы тогда ухлопали проповедничка с его семейкой, а? Вот была забава!
Он попытался схватить меня за горло левой рукой, которая всё ещё была в рабочем состоянии. Но я к этому времени уже не контролировал себя. Произнесённые им слова подняли из глубин моей души дремлющих там демонов, выпустили наружу целый вихрь гнева, придали мне нечеловеческих сил. Взревев, я с лёгкостью отодрал худые цепкие пальцы от своего горла, какой бы мёртвой не казалась их хватка. Отпустив глубоко сидящий в теле кинжал, изо всех сил саданул выпяченной костяшкой среднего пальца правой руки ему в нос, и без того переломанный. Такой удар должен быть очень сильным, чтобы носовая кость сдвинулась с места и проникла глубоко внутрь, прямо в мозг. Мой удар оказался именно таким. Я с удовольствием увидел, как осмысленное выражение быстро покидает его глаза, движения становятся медленными и скованными. Я повторил свой удар ещё раз. Потом ударил левой. Затем ещё, и ещё, будучи не в силах остановиться от слепой ярости, превращая лицо в один сплошной сгусток кровавой массы. Сам не заметил, как из груди начал рваться звериный рык.
— НЕНАВИЖУ ТЕБЯ, СУМАСШЕДШИЙ УБЛЮДОК! СДОХНИ! СДОХНИ, ДОЛБАННЫЙ ПСИХ!!! — ревел я, не помня себя. — ЭТО ВСЁ ТЫ! ЭТО ИЗ-ЗА ТЕБЯ Я ВСЁ ЭТО ДЕЛАЛ, СУКИН СЫН!
Всё вокруг превратилось в один сплошной кровавый туман — всё, за исключением ненавистной рожи, которую мне хотелось бить, рвать на части, грызть, уничтожать…
— Хватит, пожалуйста! — вдруг вынырнул из тумана отчаянный голос девушки. — Остановись, Димитрис!
Звук моего имени подействовал. Волна неконтролируемой кипящей ярости отступила так же внезапно, как нахлынула. Кулак, занесенный для очередного ненужного удара, замер на полпути к цели. Тяжело дыша, я поднял голову. Не думал о том, как выглядит сейчас мое лицо, с длинным порезом наискосок от меча, со следами от чужой крови на руках и губах. Увидел лишь ужас, написанный на лице девушки, которая смотрела на зверскую расправу, не решаясь ни подойти ближе, ни бежать. Свинарник за ее спиной продолжал потрескивать и разгораться, освещая сюрреалистическим красным светом бледное лицо селянки, мою запачканную кровью морду и лицо мертвеца, превращенное моими стараниями в фарш. Я вдруг вспомнил, где я, кто я, почему я тут нахожусь.
— Он убил бы нас, — прошептал я, глядя в полнящиеся ужасом глаза девушки, не зная, сможет ли она понять. —
Он убил бы меня и тебя, если бы…— Знаю! — прошептала та, несмело кивнув и сглотнув слюну. — Просто все уже кончено.
Я кивнул. Вдруг вспомнил ее имя. Вспомнил, откуда она мне знакома.
— Маричка, — вытянул я имя из приоткрывшихся закромов памяти. — Ты же Маричка, да?
— Да, — кивнула она. — Это я, Димитрис.
Не думал, что когда-нибудь увижу человека из такого далекого прошлого. Тем более не думал, что после всего, что со мной сделали, смогу его вспомнить. Я не узнал ее по голосу — возможно, из-за появившейся в нем хрипоты. Но лицо я все же вспомнил. Перед глазами вдруг всплыли картинки из далекого прошлого, когда мама приводила к нам домой свою любимую воспитанницу из центра Хаберна, ту самую, которую она не пожелала отдавать в «Вознесение», занизив некоторые ее баллы, чтобы она смогла жить в нормальной семье в Олтенице.
Девочка была на два года младше меня, умная и любознательная, очень послушная и воспитанная как для «дикарки». Помню, как она с восхищением рассматривала убранство нашей квартиры, казавшейся ей верхом роскошью, и с не меньшим восхищением слушала, как я важно рассказываю, что у меня есть девушка в далекой Австралии и что я поеду туда учиться. Помню даже, как подслушал, что Маричка плачет, умоляя маму оставить ее у нас, а та, слышавшая за время работы уже десяток таких просьб, поглаживает ее по голове и ласково, с тактичностью истинного психолога объясняет, что у девочки будет своя собственная семья, такая же как наша, и что ее будут любить там не меньше…
Господи, неужели все это действительно было со мной, неужели эти простые человеческие воспоминания могут принадлежать к моей жизни?! Я открыл рот, намереваясь еще что-то сказать, как-то объяснить маминой воспитаннице все те ужасные вещи, которые она только что видела, и много других, о которых она даже не подозревала.
Но не успел.
§ 56
Над нашими головами послышался рев вращающихся роторов, в лица подул порыв поднятого ими ветра. И без того тусклый лунный свет, едва-едва пробивавшийся сквозь низкую облачность, заслонила огромная тень. Контуры этой тени были мне знакомы. В Содружестве китайский четырехмоторный десантный винтокрыл, «Фунчжан» называли «летающей коровой». Он был неуклюжим, более громоздким и неповоротливым, чем наши «Вороны». Но зато мог перевозить на своем борту до сорока десантников.
На днище у этой модификации «Фунчжана» были расположены по меньшей мере три мощных прожектора, каждый из которых свободно вращался на своей турели, выискивая лучом в хаосе горящей деревни скопления людей или другие объекты, заслуживающие внимания. Словно рыбы-прилипалы, сопровождающие акулу, вдоль бортов огромного корабля бесшумно скользили, мигая красными лампочками, «Иэн», круглые шарообразные дроны, удешевленные переработанные копии дронов, производимых в Содружестве, которые китайцы обожали бронировать и оснащать легкими пулеметами, не слишком заботясь о скорости и бесшумности.
— ВНИМАНИЕ! ВЫ НАХОДИТЕСЬ В ЗОНЕ СПЕЦИАЛЬНОЙ ОПЕРАЦИИ СИЛ ОХРАНЫ ПОРЯДКА ЕВРАЗИЙСКОГО СОЮЗА! ВЫ ОКРУЖЕНЫ! НЕМЕДЛЕННО СЛОЖИТЕ ОРУЖИЕ И НЕ ОКАЗЫВАЙТЕ НАМ ПРОТИВОДЕЙСТВИЯ! — вещал мощный усилитель, установленный на борту винтокрыла.
Не думаю, что кто-то из наемников, оставшихся в деревне без руководства и четких указаний, всерьез собирался оказывать сопротивление аэромобильной группе Союза. Скорее всего, он начал пальбу просто со страху. Однако евразийцы отреагировали мгновенно. «Фунчжан» начал резко маневрировать, «Иэны» хищно устремились вниз. Сразу с нескольких сторон от деревни загрохотали выстрелы.
— Черт возьми! — выругался я, инстинктивно пригнув голову и затравленно оглянувшись по сторонам. — Иди прячься куда-нибудь! А мне надо бежать!
— Подожди, я… — начала было торопливо говорить что-то Маричка.
— А-ну стоять, Фролов! — остановил меня знакомый голос одновременно со щелчком затвора. — Держи руки так, чтобы я их видел!
Славомир ковылял ко мне, левой рукой все еще прижимая жгут к простреленном плечу, а правой, слегка подрагивающей, сжимая направленный на меня пистолет. Я замер. Медленно, чтобы не спровоцировать на выстрел, повернулся к нему.