Новый мир. Книга 5. Возмездие

— Рамади ведь умер вскоре после этого, да? — выдохнул я, едва не теряя сознание от вихря мыслей и эмоций.

— Через 29 дней. Об этом много где писали. У него был рак мозга.

На этот раз молчание растянулось на бесконечно долго. Нам обоим требовалось время, чтобы прийти в себя.

— Амир, неужели ты никому и никогда об этом не говорил? — наконец спросил я.

— Никому и никогда, Димитрис. До сегодняшнего дня.

— Но почему?!! — холодея от волнения, переспросил я.

— Я не хотел этому верить. И не верил.

Он упрямо покачал головой.

— Тебе может быть сложно это понять. Но Сопротивление было для меня слишком многим. Я знал сотни, тысячи людей, которые верили в его идеалы. Я избрал себе другой путь, не был готов прибегать к насилию. Но это не значит, что они совершенно перестали быть мне близки. Это были храбрые, честные, благородные люди, искренне желающие изменить мир. Если бы я предал огласке то, что сообщил мне Рамади — люди, которые были мне дороги, либо не поверили бы мне и сочли бы меня предателем, либо эта правда уничтожила бы все, во что они верили, лишила бы их крыльев и веры в будущее. А что, кроме этой веры, у них есть?

— Но ведь эта вера построена на обмане, — покачал головой я.

— Вовсе нет. Она искренняя и чиста. Если бы ты видел их глаза…

— Да какая разница?! Ведь они — всего лишь марионетки в руках спецслужб! Ты думаешь, они бы сами захотели продолжать ими быть, если бы знали то, что знаешь ты?!

— Все это может быть ложью, Димитрис, — продолжил упрямо качать головой Амир. — Этот Рамади посвятил всю свою карьеру защите режима и борьбе с такими, как Сопротивление. Это было делом всей его жизни. Даже зная, что умирает, он вполне мог решиться на то, чтобы нанести по ним еще один удар, очернить их с помощью своей хитроумной интриги.

— Тебе показалось, что Рамади не был искренен? — прямо спросил я.

Захери после раздумий вынужден был покачать головой и опустить глаза.

— Я не раз ошибался в людях, Димитрис. Моему чутью — нельзя доверять.

— Господи! — не выдержал я наконец. — Да ты ведь пытаешься найти оправдание, Амир! Пытаешься найти любую зацепку, чтобы убедить себя, что ты поступил правильно, утаив от всех эту информацию! Но это было, мать твою — нихера неправильно!!!

Перед моими глазами промелькнули воодушевленные лица полевых командиров Сопротивления и их задорные крики во время сходки на Хазарском химзаводе. Лицо покойного Фрэнка, с которым я познакомился в «Чистилище». Лица покойных и все еще живых членов отряда «Мстители». Все, во что они верили, за что они умирали и убивали — с самого начала было туфтой. Даже хуже — они служили тем, против кого, как они полагали, они борются.

С каждой секундой меня все сильнее охватывал гнев.

— Рамади сказал тебе правду, Захери, — произнес я, сцепив зубы от злости. — Я всегда это чувствовал. Все время видел какие-то нестыковки, парадоксы в том, как все обстоит с этим чертовым Сопротивлением! Теперь мне все понятно! Понятно, на кого я работал все эти месяцы! Ради кого я убивал всех этих людей!

Я горько усмехнулся, припомнив темный силуэт на экране, чей властный голос положил конец дебатам вокруг создания отряда «Мстители» во время встречи на Хазарском химзаводе — голос Фримэна, великого вождя Сопротивления, которого никогда не существовало, выдуманного функционерами спецслужб с одобрения самого Протектора.

Значит, это Патридж и его окружение моими руками убирали неугодных — Гаррисона, Брауна, Окифору, Карпентера, Торричелли. Эсбэшники использовали мои разоблачения как оружие в войне с Консорциумом. А сами, тем временем, умело подчищали улики и убирали свидетелей — моими руками, либо же, когда не получалось — руками Чхона. Ведь они не были заинтересованы, чтобы тончайшие нити от этих свидетелей и улик, не дай Боже, привели туда, куда они на самом деле ведут. К сэру Уоллесу Патриджу.

Ведь в диктаторском государстве все решения всегда принимаются на самом верху. Тоталитарный режим не терпит самодеятельности — он работает как слаженный механизм, в котором все импульсы проходят строго по вертикали.

Глобальная программа генетических экспериментов? Создание сверхлюдей? Использование ЧВК для проведения грязных операций во время войны? Запуск «Зекса» в недра Новой Москвы? Программа сокрытия военных преступлений в послевоенный период? Насилие над детьми в интернатах «Вознесения»? Жесткая борьба с нелегальными иммигрантами в Сиднее? Провокация военного конфликта между ЮНР и ЦЕА в далеком 76-ом?

Ничто из этого не было простой случайностью. Ничто не было эксцессом исполнителя.

Здесь, на земле, прерывались и ломались жизни конкретных людей, чьи имена никогда не станут известны великим кукловодам. Бена МакБрайда. Питера Коллинза. Фи Гунвей. Хэнка Уотерса. Бориса Коваля. Владимира и Катерины Войцеховских. Легионера по имени Донни, чья тетя была художницей. Мужика по имени Фрэнк, что скучал по своей дочери Эмми. Тысяч, миллионов других.

Все эти крохотные песчинки стали жертвами замыслов, которые строились на самом верху. Однако же всегда остаются идиоты, кто верят в «доброго царя». Такие иногда встречаются даже среди умных и осведомленных людей. Таких, как Анна Миллер.

Я горько усмехнулся, подумав о том, все ли еще она пытается добиться аудиенции у Протектора.

— Димитрис, — запнулся Амир, который в этот момент почему-то выглядел жалко. — Я все еще не уверен, что все это так. Мы ведь не можем знать этого точно. Мы можем ошибаться.

— Зачем же ты рассказал мне об этом? — спросил я у него тоном, который почему-то получился ледяным.

Он запнулся, прежде чем ответить.

— Потому что я не верю в случайности, Димитрис. Такие, как твой приход ко мне. Я верю, что тебя послал ко мне сам Всевышний. Что Он желал от меня, чтобы я раскрыл тебе эту тайну. Как иначе объяснить твое появление? Какова была вероятность, что именно в тот момент, когда ты отчаянно искал ответ на свой вопрос о Сопротивлении, тебя вдруг потянуло, без особых на то рациональных причин, явиться к, возможно, единственному человеку, у которого этот ответ есть, не подозревая об этом?

Я покачал головой. Затем — решительно встал со своего места. Захери посмотрел на меня с некоторой опаской.

— Димитрис, я бы очень просил тебя не совершать поспешных действий.

— Мы и так медлили уже слишком долго! Один из нас — чертовых три года! — прорычал я.

— Но что ты хочешь предпринять?

— Ты расскажешь мне все это еще раз на камеру. Дашь официальные показания. А затем мы немедленно предадим это огласке. Чтобы наивные идиоты, которые до сих пор считают себя «борцами за свободу», наконец одумались. А главное — чтобы весь мир наконец увидел истинное лицо этого чертового психопата Патриджа!

— Мы даже не знаем, правдивы ли те обвинения, которые ты хочешь бросить.

— Это ты в этом не уверен! Или пытаешься себя в этом убедить! А я, Амир, не сомневаюсь ни на одну сраную долю процента, что пересказанная тобой исповедь Карима Рамади — правдива от первого до последнего гребаного слова! Я могу косвенно подтвердить все это десятками своих наблюдений!

— Кто мы с тобой, Димитрис, в глазах людей? Террористы. Изгои. Кто поверит нам?

— Все, кто хотят знать правду! Все, кто в состоянии увидеть правду хотя бы тогда, когда она начнет барахтаться у них прямо перед глазами и смердеть прямо в ноздри! А на остальных безнадежных клинических идиотов — мне плевать! А теперь — хватит болтать! Ты должен…