Новый мир. Книга 5. Возмездие

Донни молча схватил его руку, и, прижав в нужном месте, с силой захлопнул дверцу туалетной кабинки. Вместе с хрустом кости в туалете раздался душераздирающий вопль.

— А-а-а!

— Вот видишь. А в крайнем случае, как развлечемся — разговорим тебя, как Гаррисона. Вколем тебе кое-что. Ты же любил колоть людям всякую дрянь и смотреть, что будет дальше? Вот и мы на тебе поэкспериментируем.

Безжалостно глядя на скулящего от невыносимой боли человека, прижимающего к телу конвульсивно дрожащую руку со сломанными пальцами, я напомнил:

— Помнишь, как ты, ухмыляясь, рассказывал нам о «законах республики Силенд», по которым мы были бесправным мясом, принадлежащим корпорациям? Пришла моя очередь кое-что рассказать тебе о правосудии!

Некоторое время человек, называющий себя Густавом Хессенхофом, тяжело дышал и дрожал, нервно отирая с лица размазанную водой кровь. В этот момент я почти готов был поверить в то, что мы все-таки ошиблись. Почти готов был возненавидеть себя за то, что мы сейчас сделали.

И тут (о чудо!) окровавленное лицо исказилось в ухмылке.

— «Правосудие», — проговорил он устало, тихо рассмеявшись. — Как много пафоса… кхе-кхе… и значения… кхе-кхе…ты вкладываешь в это слово, лишенное… кхе-кхе… какого-либо смысла…

Мы с Донни замерли, наблюдая за происходящими на наших глазах удивительными метаморфозами. Несмотря на жалкий в целом вид, в его взгляде вдруг появилось выражение неимоверного высокомерия и презрения. Теперь я был уверен, что не ошибся — это были те самые глаза, что смотрели на меня на Грей-Айленд. Та самая жестокая, изуверская ухмылка.

— Это точно он, сэр! — явно возбудившись, воскликнул Донни.

На лицо бывшего легионера опустилась хорошая знакомая мне мрачная пелена. В глазах, которые до этого казались потухшими, вспыхнула ярость.

— Это точно он! Позвольте мне…?! — сцепив зубы, прорычал он, ступая к жертве.

— Отставить! — поспешно остановил я его быстрым движением руки, так как опасался, глядя на лицо Донни, что он может не рассчитать сил и убить его.

Мой мрачный стальной взгляд застыл на Брауне, который наконец сбросил с себя личину Хессенхофа.

— Чего медлить? — создатель «Валькирии», облокотившись о стену кабинки, устало закатил глаза, один из которых начал заплывать от удара Донни. — Разорвите уже меня, как свора собак. Никакая физическая боль не будет хуже пыток, которым вы подвергаете мой разум, способный к созиданию тонких материй, которые вы никогда не сможете постичь — своими утомительными истериками, скучными угрозами, убогими проповедями о «правде» и «справедливости». Нет зрелища более жалкого и скучного, чем возня приматов, которые еще вчера выискивали блох в своих мохнатых шкурах и метили территорию мочой. А едва у них в черепушке проклюнулись зачатки разума — утопили этот самородок в примитивном эгоцентризме и мракобесии.

— А ты, значит, выше всего этого? Небожитель? — процедил сквозь зубы я, напрягая все силы своей воли, чтобы удержаться от желания снова окунуть его голову в унитаз, стерев с нее это мерзкое высокомерие. — Уничтожение сотен ни в чем не повинных людей в угоду своему эго — это проявление твоей «высшей природы»?

— Ты, что, и правда считаешь, что способен поддерживать на эту тему дискуссию? — с нечеловеческим презрением скривился Браун, облизнув языком шатающийся зуб и разбитую губу. — Давай лучше взглянем на прозаичную реальность. Ты — бракованный плод эксперимента. Орудие, созданное, чтобы служить одной узкоспециализированной цели. И ты служишь ей даже сейчас, осознаешь ты это или нет. Ты здесь, чтобы пытать и убить меня. Так чего ты ждешь?

— Я хочу, Браун, чтобы тысячи людей, искалеченные твоими варварскими экспериментами, и близкие тех, кого они убили, услышали — ради чего все это было?!

— Да кого заботят сотня, тысяча или даже миллион грязных и вонючих животных, которые только и способны, что жрать, испражняться, грызться и совокупляться друг с другом, руководствуясь набором примитивных инстинктов? — фыркнул он. — Не так давно целые миллиарды представителей этого вида поуничтожали друг друга. А заодно чуть не уничтожили всю прочую жизнь на планете. И даже это событие не сделало их ни капли умнее. Рано или поздно они довершат начатое. Если, конечно, немногие из них, кто сумел выйти за рамки животных инстинктов, срочно не направят эволюцию в нужную сторону.

Я с удивлением наблюдал за выражением лица Брауна, на котором не было видно ни капли лицемерия — все, что он сейчас говорил, звучало вполне искренне.

— Чертов психопат! — в ярости прошептал Донни, сжав кулаки. — Ты хоть понимаешь, что ты с нами сделал?! Ты понимаешь, что я уже никогда не смогу излечиться от твоей чертовой «Валькирии»?! Что я от нее сдохну?!

— Что значит смерть или увечье одной человеческой особи на фоне глобальной проблемы, которую я описал? Каждый человек обречен на гибель, чуть раньше или чуть позднее. И большая часть из них на протяжении своих жизней не приносят никакой пользы эволюции вида. Взять несколько сотен или тысяч из них и обратить их жизни на пользу будущему всему виду, его выживанию — этот поступок ты считаешь неправильным? Нелогичным?

— И какую же пользу ты намерен был принести этому «великому делу», Браун, превращая людей, которые могли прожить обычные безобидные жизни, в бездушные машины для убийства?

— Пытаться рассказать тебе об этом — все равно что пытаться объяснить годовалому младенцу различие между материей и антиматерией. Проект, о котором говоришь ты — крошечный фрагмент огромнейшего паззла. Одно из тысяч направлений исследований, которые проводятся каждый день, каждую минуту, пересекаясь и дополняя друг друга…

— Кто стоит за всем этим? Рудольф Дерновский?

Браун засмеялся.

— Да какое тебе до этого дело? Силы, стоящие за этим, настолько несоизмеримо выше, чем ты, что даже думать о них тебе нет никакого смысла. Можешь не сомневаться, что одна из этих сил дергает сейчас за ниточки, управляя тобой, марионеткой — иначе ты никогда бы здесь не оказался. Можешь тешиться тем, как ловко ты выследил и поймал меня, или еще кого-то. Можешь упиваться своей игрушечной местью и игрушечной борьбой. От тебя это и требуется. Но правда в том, что мы все, даже я — лишь крошечные винтики в процессах, суть которых слишком сложна для твоего крошечного мозга…

По моему лицу прокатилась мрачная тень.

— Грек, вы там уже слишком долго! — услышал я в наушнике беспокойный голос Лейлы. — Нужно действовать быстрее! Выбить из него показания, которые вам нужны, заснять, закончить с ним — и уходить!

Я кивнул. Таким и был наш план.

— Что ж, с твоими мотивами мне все ясно, — молвил я. — Теперь мне нужны лишь факты.

§ 26

— … еще одно жестокое убийство…

— … в туалете в здании компании «Гамма Лэб» в Стокгольме, с черепом, разбитым об унитаз, в котором его перед этим топили…