Новый учитель

– Ну, знаете, - не выдержал Весницкий.- Такими они были из-за нас с Лидией Андреевной. На следующем уроке ваше мнение может резко перемениться.

– Посмотрим-посмотрим, - протянул Глеб.

На том разговор завершился, но его содержание не выходило из головы Весницкого до конца дня. Когда он возвращался домой, его окликнул старожил - Игнатий Платонович. Этот дедушка по праву мог считаться самым интересным жителем деревни. Скрюченный, с лицом, испещрённым глубокими морщинами и шрамами, не смотря на преклонный возраст, он сохранял ясность и трезвость рассудка. Родился старик в девяносто восьмом году девятнадцатого века, помнил и знал много всего интересного, прошёл через четыре войны - обе Мировые, Гражданскую и советско-финскую сорокового года - пережил всех генеральных секретарей, Российскую Империю и Советский Союз. Где он только не побывал, чего только не рассказывал! В деревне к Игнатию Павловичу относились с большим уважением, перечить ему никто не смел, даже самые обезбашенные хулиганы. По непонятной причине сам старик отчего-то полюбил Павла Андреевича, был с ним ласков, любил болтать на отвлечённые темы. Поэтому Весницкий не удивился, услышав низкий скрипучий голос окликавшего его Игнатия Павловича:

– Павел Андреевич, поди сюда, у меня к тебе вопросец, любезный.

– Здравствуйте, Игнатий Платонович, - приветливо улыбнулся Весницкий. Обычно он любил беседы со стариком и как человек, и как историк. Как человек по той причине, что Игнатий Платонович был единственным жителем деревни, тянувшимся к нему. Как историк оттого, что вряд ли когда-нибудь ещё он встретит очевидца событий столетней давности. Но сегодня Весницкий был взбудоражен. Неожиданный успех Глеба в школе, всеобщее одобрение, которое вызвал его урок, серия уколов со стороны директора в адрес пожилого учителя - всё это вывело Весницкого из себя.

– Ты мне скажи, Пал Андрееич, что это за белобрысый и конопатый у нас по деревне ходит?

– То новый учитель истории, из центра приехал, - Весницкий сразу догадался, что речь о Глебе.

– Вон оно как, - причмокнув, сказал старик.
– А ты как же?

Весницкий развел руками.

– Говорят, Игнатий Платонович, на пенсию мне пора. Отслужил я, значит, своё, - с нескрываемой горечью ответил Весницкий.

– Вон оно как, - сочувствующе протянул старик.
– Да ты не расстраивайся, садись, я тебе чёй-то рассказать хочу. А на молодежь рукой махни - неблагодарные они нонче.

Весницкий послушно устроился на лавочке рядом со стариком. От Игнатия Платоновича отчетливо пахло старостью и сыростью. Другим этот аромат показался бы неприятным, но не Весницкому. Будучи историком, Павел Андреевич ощущал профессиональную тягу к древности, любил запах старых книг и старых людей, потому что запахи, как считал историк, рассказывали об эпохе куда больше, чем буквы, сокрытые в книгах, и слова, произносимые человеком.

– Я знаешь почему спрашивать про белобрысого начал?
– между тем принялся рассказывать старик.
– Он мне отрочество напомнил. Лет четырнадцать тогда было, а то и меньше. Жили мы далеко на востоке, - Игнатий Платонович поднял свою худую, высохшую кисть и махнул ею в сторону.
– На приисках, что у Лены. Отец мой не последний человек там был, - старик вздохнул в знак сожаления о минувших днях.
– Какая там природа была, какой народ... Про расстрел ты должон был слышать.

– Так вы у Бодайбо жили?!
– ошеломлённо воскликнул Весницкий.

– Ну жил, - хмыкнул старик.

– Почему же никогда не рассказывали? Я бы вас на урок истории пригласил, рассказали бы ребятам про расстрел. Сегодня такому свидетелю цены нет!

– Так ты не спрашивал никогда, - сказал старик, а глаза его горделиво заблестели - восхищение учителя польстило самолюбию Игнатия Платоновича.
– Да только я тебе не за расстрел рассказать хотел, а за одного парня, на тех приисках работавшего. Знаешь, точь-в-точь учитель этот ваш новый. Белобрысый, конопатый, но мужик приятный был. Я его почему запомнил, жена дольше всех его оплакивала. Видать, сильно любила. Ей говорят - дура, да угомонись ты, а она всё траур носит. Два месяца после его смерти она слезами заливалась, а потом умом тронулась. Стала болтать, якобы её муж с того света к ней вернулся. Тут уж народ перепужался, хвать её да в приход. Священник на нее поглядел, подумал, да говорит: "Её не в приход - в больницу надобно вести". А баба эта к тому времени совсем исхудала, бледная стала, ходить сама не ходит, ноги с трудом переставляет. Так в больницу и не попала - отмучилась да померла.

– К чему рассказываю, - опомнился старик после небольшой паузы.
– Теперь вот вспомнить пытаюсь, были у неё от того мужика дети или нет. Уж больно похож этот наш учитель на того мужика.

– Так может вам просто показалось, - предположил Павел Андреевич.

– Может и показалось, да только ты у него все равно спроси, знает он, откуда его род али нет.

– Не знает, Игнатий Платонович. Детдомовский он.

Старик на секунду призадумался.

– Значит, не обознался, - убеждённо сказал он. Точно тебе говорю, он потомок того мужика. Надо самому с ним переговорить, нет-нет, да до правды докопаемся, - пока Игнатий Платонович говорил это, взор его был устремлен куда-то в сторону. Но тут он повернулся к Весницкому и посмотрел ему прямо в лицо.

– Ну спасибо тебе, Пал Андрееич, развлёк старика.

– До свидания, Игнатий Платонович, - вежливо попрощался Весницкий, встал со скамейки и продолжил путь к себе домой.

"Интересно, - думал он по дороге.
– Старика Глеб тоже очарует? Настроит и его против меня, как детей настроил".

Весницкий понимал - его убежденность в том, что дети ополчились на него из-за нового учителя сродни паранойе, но поделать с собой ничего не мог. Липкая, черная зависть обволакивала его рассудок, мешала мыслить трезво. Он очень быстро забыл про разговор с Игнатом Платоновичем, стал снова и снова прокручивать в голове сегодняшний день, и с каждым кругом истинное положение вещей становилось всё очевиднее - Глеб хороший учитель, которого любят дети. Таким Весницкому не стать никогда. Правда больно обожгла, сердце сжалось в комок, а на глазах навернулись слезы. Павел Андреевич взял себя в руки, открыл калитку и спрятался от жестокого мира у себя во дворе.

Он не отправился сразу в дом, а сел на табуретку, что стояла у стены, и стал ностальгировать о времени своего обучения в педагогическом университете. Весницкий считался самым серьёзным в группе - никогда не шутил, к преподавателям относился почтительно, с глубоким уважением. Его считали подлизой, но он таковым не являлся. Весницкий крайне ответственно подходил к изучению азов будущей профессии, отсюда и преклонение перед преподавателями. Да разве может быть кто-нибудь более важный на свете, чем школьный учитель? Ни у одного человека нет такой власти, которой располагает педагог в стенах кабинета. Именно поэтому педагог должен быть заведомо умнее президентов, премьер-министров и диктаторов. И уже тогда Весницкий считал, что станет хорошим педагогом. Воображение рисовала цветастые картины грядущей жизни - ученики внимательно слушают его, поражаются открытиям, которые совершают вместе с учителем, извлекают мудрость из слов Весницкого, а после уроков подбегают к столу и наперебой задают дополнительные вопросы, а счастливый и гордый Павел Андреевич популярно разжевывает ответы на них.

Первый год в школе быстро развеял идиллические мечты о учениках, жаждущих открытий. В теории Весницкому казалось - достаточно знать и любить предмет, уметь обращаться с детьми и они наверняка к тебе потянуться. Он не учёл одного - передать свою любовь к предмету другим практически невозможно, каким бы мастером своего дела ты не был.

Нет, ученики возненавидели его далеко не сразу. Напротив, они тихонько сидели у него на уроках, вежливо изображали интерес. Проблемы начинались в конце каждой четверти, когда Весницкий начинал выставлять, как ему казалось, объективные оценки по предмету. Тут начинались слезы, некоторые вспоминали неучтённые заслуги, как то: написание реферата или пересказ главы учебника. Весницкий терпеливо пояснял, что одними пересказами хорошую оценку не заработать. Но учеников это мало волновало. Агрессия с их стороны становилась всё более явной, в конце концов его не выносили даже отличники. Ну а совсем плохо стало после памятного инцидента с Митей Астаховым. Даже сейчас, много лет спустя, Весницкий не мог спокойно прокрутить случившееся у себя в голове не испытывая отвращения к Астахову.

К счастью, в калитку Павла Андреевича кто-то постучал, вырывая его из омута неприятных воспоминаний.

– Войдите, - крикнул Весницкий, слегка повернув взгляд в сторону калитки.

Ручка повернулась и во дворе появилась Аня Астахова.

"Какая ирония, только-только подумал о её отце", - пронеслось в голове у Весницкого.

– Здравствуйте, Павел Андреевич, - робко произнесла девочка.

– Так мы же виделись, Аня, - по-доброму улыбнулся Весницкий.

– Ну да, - она улыбнулась в ответ и застыла на месте.

– Проходи, не бойся. Так зачем ты пришла?

Она закрыла калитку, после чего кивнула.

– Просто пришла вам сказать, Павел Андреевич, я не хотела, чтобы вас заменили на Глеба Максимовича.

– Спасибо, - её слова тронули Весницкого, и, неожиданно для самого, себя он вдруг разрыдался в голос. Видимо, слишком много навалилось на старика в последнее время. Анечка перепугалась, бросилась к нему.

– Павел Андреевич, что с вами?
– испуганно спросила она.

Он только покачал головой, а по щекам бежали теплые блестящие слёзы.