«Новый завет»
Шрифт:
«Со внешними обходитесь благоразумно, пользуясь временем. Слово ваше да будет всегда с благодатью, приправлено солью, дабы вы знали, как отвечать каждому».
Они ещё сыроваты, совсем зелены, а тут — тюрьма, козни пресвитеров. Было, о чём переживать.
«О мне всё скажет вам Тихик, которого я для того послал к вам, чтобы он узнал о ваших обстоятельствах и утешил серца ваши, с Онисимом, который от вас… Они расскажут вам о здешнем».
Да он там целый штаб в тюрьме развёл. Но, каков администратор! Епафрас лишь вернулся, прихватив с собой Онисима, и вот, к колоссянам
«Приветствует вас Аристарх, заключенный вместе со мною, и Марк, племянник Варнавы (о котором вы получили приказания: если придет к вам, примите его), также Иисус, прозываемый Иустом, оба из обрезанных… »
Оказывается, Аристарх сидел вместе с Павлом. А, за что, интересно?
А вот ещё интереснее — возле Павла крутится Марк, племянник Варнавы. Варнаву Павел невзлюбил ещё в те времена, когда поссорился с Петром — за двуличие и беспринципность.
И Марк, его племянник, которого Павел, если помните, отказался брать с собой в Македонию — за предательство в первой миссии.
Марк в тот раз пошёл с Силою проповедовать на Кипр. Почему они тут, рядом? Почему Павел передаёт от них приветы?
Это люди Петра — вот и вся причина. Пока Павел сидит, Пётр пристёгивает ко всем его посланникам своих людей — Марка, например.
Не зря он приписывает оговорку: «о котором вы получили приказания: если придет к вам, примите его». Инструкции уже даны — как принимать и что говорить этим варягам из Иерусалима.
Марк и Иисус — Иуст. Люди Петра. «Оба из обрезанных». Это всё равно, что сказать: берегитесь, они враги.
«Приветствует вас Епафрас ваш… Свидетельствую о нем, что он имеет великую заботу о вас и о находящихся в Лаодикии и Иераполе. Приветствует вас Лука, врач возлюбленный и Димас».
Епафраса нужно упомянуть обязательно — ведь он их обращал. Тимофей, оказывается, был врачом по образованию.
«Приветствуйте братьев в Лаодикии, и Нимфана, и домашнюю церковь его».
Нововведение Павла — домашние церквы. Изобрёл их вообще-то Пётр, но Павел впервые использовал домашние церквы так широко. Иерусалимские ютились при храме (после того, как общину Петра разогнали).
А тут — вроде бы нет церквей, как таковых, но они есть — в домах.
«Когда это послание прочитано будет у вас, то распорядитесь, чтобы оно было прочитано и в Лаодикийской церкви; а то, которое в Лаодикии, прочитайте и вы».
Нехватка людей, дефицит времени — Павел крутится, как может.
«Скажите Архипу: “Смотри, чтобы тебе исполнить служение, которое ты принял”».
Да, и никаких денег — колоссяне ещё не готовы к этому.
«Приветствие моею рукою, Павловою. Помните мои узы. Благодать со всеми вами. Аминь».
Первое послание к фессалонийцам.
«Павел и Силуан и Тимофей — церкви Фессалоникской…»
Вот, ситуация изменилась. К Павлу и Тимофею присоединился Силуан.
«Вы стали образцом для всех верующих в Македонии и Ахайи…»
Павел
хвалит их в глаза — так бывает, когда ищут союзников и поддержки. Что-то случилось.«Пострадав и быв поруганы в Филиппах, мы дерзнули в Боге нашем проповедовать вам благовестие…»
Вот оно — «быв поруганы в Филиппах». Помните, мы говорили о Филиппах?
Павел писал филиппийцам после того, как Агриппа отправил его на суд кесаря. И говорил в этом послании о том, что филиппийцы — единственная община, которая поддерживала его всегда, с начала апостольства до кессарийской тюрьмы.
И вот, в Филиппах произошло «поругание». Мы нашли эту точку — момент покушения.
В послании к коринфянам Павел уже яростен и непреклонен, а колоссянам пишет ещё мягкий и доброжелательный апостол, которому удалось уйти из-под суда синедриона и который верит в то, что все конфликты можно решить полюбовно.
Это значит, что в Филиппах Павла и Тимофея попытались убить.
«Ибо в учении нашем нет ни заблуждения, ни нечистых побуждений, ни лукавства… Так мы и говорим, угождая не человекам, но Богу…
Ибо никогда не было у нас перед вами ни слов ласкательства, ни корысти: Бог свидетель! Не ищем славы ни от вас, ни от других: мы могли явиться с важностью, как Апостолы… Но были тихи среди вас…»
Мы видим самое начало открытой конфронтации — Павел ещё не стреляет главным калибром, но уже не собирается больше терпеть.
Он ещё не начал боевых действий, ещё не проводит «чистку» рядов, но уже отстаивает своё личное достоинство — ибо оно задето.
Павел был очень гордым человеком, любой ход политической борьбы воспринимался им, как личное оскорбление.
«Вы помните, братия, труд наш и изнурение: ночью и днем работая, чтобы не отяготить кого из вас, мы проповедовали у вас…
Свидетели вы и Бог, как свято и праведно и безукоризненно поступали мы перед вами… Мы непрестанно благодарим Бога, что, приняв от нас слышанное слово, вы приняли не как слово человеческое, но как слово Божие…»
«И потому мы, я Павел, и раз и два хотели прийти к вам, но воспрепятствовал нам сатана…»
Мы намекнули вам, ребята, а вы уж догадайтесь, чьё тело он занял.
«И потому, не терпя более, мы восхотели остаться в Афинах одни, и послали Тимофея, чтобы утешить вас и утвердить в вере вашей, чтобы никто не поколебался…
Посему и я, не терпя более, послал узнать о вере вашей…
Теперь же, когда пришел к нам от вас Тимофей, и принес нам добрую весть о вере и любви вашей, то мы утешились вами, братия, ибо мы теперь живы…»
Поговаривают, что речь идёт о первом посещении Афин, но мы отметаем эту версию сразу — в первый раз Павел жил в Афинах один, ожидая Тимофея.
Но он его не дождался его и ушёл в Коринф к Акилле — палатки делать.
«Ибо мы теперь живы» — покушение уже состоялось и Павел, смекнув, что игра пошла по крупному, щупает дно.
«Чтобы не искусил вас и искуситель, и чтобы не сделался тщетным труд наш…»
«Умоляем же вас, братие, о том чтобы преуспевать и усердно стараться о том, чтобы жить тихо, делать свое дело…»