Ншан или Знак Свыше

– Так ведь ветка загораживала проход к сараю!

– Но яблоня тебе этого не простила.

Сильвия покосилась на дочь с недоверием и опаской: кто ее знает, может и не сочиняет. Не спроста ведь люди к ней валом валят. Но чтоб деревья обижались! Нет уж, в такое поверить невозможно.

Они вернулись в дом. Обмели веником снег с сапог, разулись, встряхнули платки.

– Жаль, что снег выпал именно этой ночью, - сказала Ншан задумчиво.

– Какая разница, сегодня, завтра...

– Если бы завтра, Армен прогостил бы у нас целый месяц, пока не открылись бы дороги. Теперь ты увидишь его только весной.

– Не понимаю, о чем ты.

– Он ехал навестить нас. И застрял на перевале. Дороги занесло сугробами. Он провел всю ночь в машине, продрог. А сейчас... сейчас, кажется, вынужден вернуться назад, в город. Думаю, снег будет идти несколько дней подряд. Нас отрезало от города и других сел. Так что мы с тобой можем отдыхать от посетителей.

– Господи, ну откуда... откуда ты можешь все это знать?! – не удержалась Сильвия. Она все никак не могла привыкнуть к таинственному дару дочери. И все же верила ей. Не могла не верить. – Неужели Арменчик, мальчик мой, ехал ко мне? Проклятая непогода!

– Не расстраивайся, мама. Все случается так, как должно случиться.

– Да-а? Что ж ты тогда вмешиваешься в болезни и судьбы людей? Зачем меня вылечила? Может мне в тот день положено было предстать перед Господом Богом.

– Нет, - твердо возразила Ншан. – Не положено. Болезнь это нарушение порядка. Сбой. А в теле, как и в природе, должен быть порядок, смена «времен года»: рождение-детство-юность-зрелость-старость-смерть. Все своим чередом. Вмешиваясь, я только стремлюсь восстановить порядок.

– И где ты всего этого набралась? Книжек не читаешь...

– Книжки – зеркало и хранилище человеческих знаний. Те, кто их пишет, знают, ох, как мало. А то и просто заблуждаются. Есть другие знания, настоящие. Меня учит Природа, небо, земля. Даже деревья. Я прислушиваюсь к ним. Природа не может ни заблуждаться, ни ошибаться. Она – мать всему. И нам с тобой, в том числе. Надо только научиться понимать ее, ее постоянные подсказки... Если бы у меня не отняли физическое зрение, я наверное осталась бы такой же слепой и глухой, как все.

* * *

Прошла зима. Погостили и уехали братья весной. Наступило лето, днем как всегда знойное, по ночам прохладное. По селу пронеслась весть – нагрянула из Еревана съемочная группа. В размеренную упорядоченную жизнь селян вклинилось нечто инородное, будоражащее, непредвиденное.

Гостиницы, конечно же, на селе не было, и киношников разместили по дворам. Не обошли стороной и дом Сильвии. С учетом того, что большая часть семьи у нее отсутствовала, к ней прислали сразу троих – девушку и двух мужчин. Девушке Сильвия отдала кровать Сусанны, а мужчины расположились в комнате ее сыновей.

– Мама, какие они из себя? Опиши, - попросила Ншан, когда постояльцы ушли утром на съемки.

– Девушку Жанной зовут. Симпатичная, только уж очень худая, все косточки пересчитать можно... благо полуголая ходит. У нас так не принято.

– Так они ж городские. А как одеваются в городе? – заинтересовалась Ншан.

– Да Бог их знает. А у этой платьишко ну прям как комбинация – ни рукавов, ни ворота. Тонюсенькие бретелечки и грудь нараспашку. Каблуки высоченные, с мизинец толщиной. И как она на них будет по нашим ухабам ковылять?

– А те двое?

– Один высокий, лысоватый, с черной бородкой. Ему лет сорок, наверное. У них, у городских, возраст-то не определить. Все ухоженные такие, молодящиеся. Не то что мы здесь, как ломовые кобылы... На дворе жарища, а он в кожаной куртке ходит. Сафоном зовут.

– Разговаривает низким голосом и все время чем-то озабочен?

– Ага. Вот он и есть. А другой зеленый еще. Тот, с бородкой, его Артуром называл. Ладненький такой, крепыш. На спортсмена похож. Глазищи большие, черные, смешливые. Волосы черные. И сам весь волосатый, как наши парни. Лицо улыбчивое, иногда почти детское. Я бы от такого сына не отказалась.

– Жанна сохнет по нему, - задумчиво проговорила Ншан.

– И то, сохнет! – всплеснула руками Сильвия. – В точку попала! Глаз с него не спускала за ужином. Даже про еду забывала. Голову опустит, а из-под ресниц на него зыркает. Думает незаметно.

– А ты оказывается наблюдательная. Не ожидала от тебя.

– Да как же не наблюдать-то! Ведь чужих людей в дом пустили. Я, доча, за тебя перед Богом в ответе. Тебя ведь обидеть ничего не стоит. Тревожно мне.

Стемнело. Петухи умолкли, зато заливались по дворам не желавшие смириться с чужаками собаки. В домах раньше времени зажгли свет. Сильвия с дочерью ужин собрали. Разложили все на столе и сели ждать.

– Запаздывают что-то постояльцы наши. Темнеет уже на дворе. Какие сейчас съемки.

– Наверное, после работы вместе собрались. Веселятся, поют, - предположила Ншан. – Хотелось бы мне побывать у них на съемках. Знаю, что ни к чему, что ничего не увижу, а все равно интересно.

Сильвия лишь вздохнула. Отщипнула кусочек успевшего подсохнуть лаваша, медленно рассеянно жевала.

– Идут! – встрепенулась Ншан.

– Да нет, тихо все. Ни шагов, ни голосов.

Не прошло и нескольких минут, как в дом вошли постояльцы.

– Заждались мы вас, - упрекнула их Сильвия. – Картошка уж, наверное, остыла.

– Вечер добрый, тетя. Здравствуй, Ншан. – За всех поприветствовал хозяев низкий баритон. Теперь Ншан знала, это Сафон.

Артур сел напротив незрячей девушки, посмотрел на нее с добрым сочувствием. Она ощутила не столько взгляд его, сколько отношение. Ей стало вдруг удивительно приятно, и она улыбнулась. Хороший Артур человек, бесхитростный, подумалось ей. И очень захотелось, чтобы он заговорил с ней.

– Как прошел день, Ншан? – услышала она голос черноглазого юноши.

– Как обычно – в делах, в хозяйстве.

– А что, со двора ты совсем не выходишь?

– Зачем? – Она почувствовала, что ему стало не по себе от ее ответа, и поспешила добавить. – Все, что мне нужно, у меня есть и здесь, дома.

Он деликатно промолчал.

– Но о ваших съемках я ничего не знаю и даже представить себе не могу, что это такое, - снова заговорила она, и неожиданно попросила: - Возьми меня завтра с собой, Артур.