Ншан или Знак Свыше

Он пододвинул ей стул и сел рядом, молча разглядывая ее.

– Тебе совсем-совсем нечего сказать мне? – первая не выдержала Ншан.

– Ты пожелала видеть меня. Вот. Я здесь.

– К сожалению, я не могу тебя видеть, - поправила она его. – Хоть и очень бы хотела. А у тебя такого желания ни разу не возникало?

– ...Нет.

– Спасибо за честность. Почему?

– Причину я объяснил тебе в день нашего расставания.

– Повтори еще. Прошло так много времени... А я послушаю твой голос.

– Тебе нравится мучить себя и меня?

– Нравится. Повтори.

– Я сделал все, чтобы забыть тебя. Потому что у меня не хватило бы мужества быть всегда с тобой.

– Ты говорил, причина в том, что я... не как все.

– Говорил.

– Но на самом деле причина в моей слепоте?

Помедлив, он с жестокой прямотой ответил:

– Да, Ншан. Можешь презирать меня за это. Да и вся твоя теперешняя жизнь не по мне. Я бы не выдержал.

– Моя теперешняя жизнь – пустяки. В любую минуту я могу от нее отказаться.

– Зато люди уже не откажутся от тебя. Они тебя из-под земли достанут.

– Скажи, а если бы я была зрячей, меж нами все сложилось бы иначе?

– Возможно... Понимаешь, мы живем вдвоем с матерью. Я ее единственный сын. Она уже в возрасте и нуждается в помощи. Я не смог бы ей объяснить, почему выбрал в жены именно тебя.

– Можешь не продолжать. Я все понимаю. Мне просто очень хотелось еще раз услышать твой голос.

– К чему зря бередить душу. Там, в горах, все было сказочно прекрасно. И мы с тобой были другими. Так останься же для меня полулегендой-полусказкой, которую я когда-нибудь буду с придыханием рассказывать своим внукам... – Он вздохнул, умолк, спрятав голову в ладонях. Вся эта ситуация ему явно давалась нелегко. – Ну что я из себя представляю, Ншан? Безработный ассистент режиссера. А ты... Ты стала звездой Армении, о которой гудит пресса даже далеко за ее пределами. У тебя теперь такая яркая, насыщенная жизнь. Вокруг тебя столько интересных, по настоящему достойных людей...

– Так значит, причина в моей слепоте, - не слушая его, проговорила она. – Вот и все, что я хотела знать. Спасибо, Артур. Иди с Богом.

– Но Ншан!.. – Он вдруг испугался за нее.

– Думаешь, покончу с собой? – Она горько усмехнулась. – Не обольщайся. Ведь вокруг меня столько интересных людей. Да, я слепая. Но я так многого добилась. Было бы глупо лишать себя такой жизни. Все! – Она встала. – Вот и все. Живи своей жизнью. А теперь иди. Оставь меня. Я безумно устала. И хочу спать. Ма-ма! Проводи меня.

* * *

Конечно же, Симон Симонович пришел сам как ни в чем не бывало, руководст-вуясь успокоительными соображениями, что феноменам, да к тому же незрячим, все простительно. Он даже стал обращаться с Ншан более бережно, как со сложным доро-гим механизмом. Его гостьи получили-таки желаемую консультацию и оттого, что она досталась им не сразу,вернулись в Москву с особым чувством благодарности к «любез-ному Симону Симоновичу», с тем, чтобы взахлеб рассказывать знакомым и незнако-мым о мировой знаменитости, спустившейся с гор, с которой им посчастливилось пообщаться.

Ншан же стала совсем несносной, кричала и раздражалась, казалось, без всякого повода. Порой посреди приема посетителей она могла все бросить и уйти к себе. Никто не роптал, покорно ожидая ее возвращения. Они понимали, что для таких деликатных дел нужен особый настрой, вдохновение, которые не могут круглосуточно сопутство-вать ясновидящему целителю. И когда Ншан вновь возникала на пороге с отрешенным невидящим взглядом и простертой вперед рукой, на нее смотрели благоговейно и светло, как на существо из другого измерения.

Спустя неделю после встречи с Артуром Ншан вызвала к себе (а она теперь все чаще вызывала к себе, а не ездила сама) Сим-Сима, заявив, что у нее к нему важный разговор.

Они чинно сели у стола – он, она и Сильвия. Помедлив для солидности, как это делали обычно взрослые односельчане в Саригюх, Ншан неспешно заговорила:

– Дело мое вот в чем, Симон Симонович... Пришло время, когда не вы ко мне, а я к вам обращаюсь с просьбой... Я слышала, будто у вас в Москве связи большие. – Наставления доброжелателей и здесь не прошли для нее даром.

Он очень удивился. Ншан вдруг заговорила о связях. К чему бы это?

– Ну, не так, чтобы очень большие, но кое-кто имеется, - уклончиво ответил он.

– Я слышала также, что в Москве есть очень большая клиника... глазная.

Теперь он все понял. Но решил дать ей высказаться до конца.

– Правильно слышала. Есть такая клиника.

– Чтобы попасть в нее, нужно ждать год, а то и больше, верно?

– Думаю, что да. Ведь туда приезжают лечиться со всего мира.

– Мы тут с доченькой посовещались... – плаксиво вступила Сильвия.

Но Ншан резко прервала ее.

– Не вмешивайся, мама! Я сама. – И тоном, не терпящим возражений, заявила: - Пусть в этой клинике вернут мне зрение. Я так решила.

– Одного твоего решения, Ншан, к сожалению, недостаточно, - мягко возразил Симон Симонович.

– У меня есть деньги. Много денег. Гораздо больше, чем мне и моей семье нужно. Вы это имели ввиду?

– Н... нет, не совсем. Прежде, чем лечь в клинику, ты должна обследоваться, чтобы врачи могли сказать, есть ли у них шанс вернуть тебе зрение. Ведь ты никогда прежде не обращалась к врачам, верно?

– Верно, - ответила за дочь Сильвия. И тон у нее на сей раз получился виноватый.

– Понимаете ли... бывают случаи, когда вмешательство врачей...

– Это не мой случай! – оборвала его Ншан. – Если захочу, Я БУДУ ВИДЕТЬ. Раньше сама не хотела. А теперь передумала.

– Что ж, твое желание вполне естественно. И ты можешь не сомневаться, я сделаю все, от меня зависящее. Теперь, при твоем новом положении, при твоей популярности, глаза тебе нужны, как никогда.

– Вот и я говорю, - все же вклинилась Сильвия. – У себя дома, в деревне, она свободно могла выходить в сад. И даже на улицу. Ей ничего там не угрожало. Она была в безопасности, потому что с детства помнила каждую кочку. А тут... зрячему и то страшно выйти из дому. Того и гляди машины собьют. И молодежь какая-то оголтелая. Носятся туда-сюда, по сторонам не смотрят. Ей, бедняжке, труднее всех.

– Я понял вас, мамаша. Сегодня же вечером свяжусь со своими друзьями и попрошу их выяснить все возможные варианты.

* * *

Ночь была длинная. Пожалуй, самая длинная в ее жизни. Ночь для нее это когда смолкают все голоса, когда ее не теребят и ни о чем не просят. Когда воздух отдыхает от тугих сумбурных волн, когда можно наконец расслабиться, дать покой телу и мыслям и вступить в прекрасный призрачный мир, наполненный светом, формами и красками.

Соседка по палате храпела. Ншан то злилась на нее, то переставала слышать, погружаясь в себя. Там, в глубине сознания, или вне его, шел напряженный диалог. С кем? Она не знала. И не узнает никогда.