Нулевая борьба. Пролог

— Не понимаю.

Объяснить было сложно, поэтому я помчался в комнату за дневником. Я надеялся, что она правильно меня поймет, когда его прочитает. С надеждой я подбежал к ней, сунул его ей в руки. Она взяла его, покрутила и спросила:

— Что это?

Я взял дневник из её рук, положил его на пол, лапой перелистнул страницу и посмотрел на неё. Она посмотрела на меня, затем на дневник и снова на меня.

— Я не понимаю. Что это?

До меня дошло, что она не умеет читать и потому в упор не видит текст. Для неё это была просто какая-то нелепая безделушка с каким-то несуразным узором. Моя надежда прыгнула с крыши без страховки. Я не знал, что делать, и всё, что пришло в голову, это допытаться у неё, почему она сделала меня химерой. Единственный намек, который я мог дать, это рычание, и я зарычал на неё. А она смутилась.

— Что?! Я не брал это!

Она меня не поняла. Тогда я начал рычать свирепее, что мне аж самому стало не по себе. А она в ответ тоже встала на четвереньки и зарычала на меня. Это стало провалом. Никаких средств коммуникации не было, что-либо объяснить было невозможно из-за ассоциативного барьера. И тут меня озарило. С ней нужно говорить на более простом языке, работая с базой образов, которая будет ей понятна. Я встал на задние лапы. Подошел к ней вплотную. Она с удивлением посмотрела на меня. Я нажал лапой на неё, потом на себя и начал игриво бить лапами по её голове пару секунд, а после остановился и посмотрел на неё.

— Ты хочешь бить меня? — Я помотал головой. Затем снова нажал на неё лапой.

— Я? — Я поклонился. Затем начал игриво бить её и снова пристально посмотрел на Гем.

— Бить? — Я поклонился. Затем нажал лапой на себя и снова уставился на неё.

— Ты. — Я поклонился.

— Я бить ты? — спросила она. Я поклонился.

Она какое-то время молчала. А затем посмотрела на меня и спросила:

— Почему я бил тебя?

Я поклонился.

— Почему я бил тебя, почему я бил тебя, — повторяла она. — Почему всё так сложно у человека?!

Она думала, а я смотрел на неё. Понимая, что она запуталась, я взял её легонько за руку зубами и повел в комнату, где были препараты. Открыв холодильную камеру, указал на них. Она посмотрела и спросила:

— Ты хочешь знать, почему я бил тебя и ты стал химерой?

Услышав это, я уже хотел было сделать двойное сальто назад от радости, но вместо этого сдержался, чтобы не сбить её с мысли, и просто поклонился, размахивая хвостом.

— Ты хотел избавиться от меня, как первый человек! Я злился и бил. Ты сделал меня человеком. Я не хотел этого.

Гемелла говорила это, а по её щекам текли слёзы. Открылся носослёзный канал, и слизистая носа тоже потекла. Гем не была окультуренной, и потому сопли у неё просто текли из носа, при этом попадая в ротовую полость. Она интуитивно терла лицо, стараясь прочистить дыхательные пути, но, в силу отсутствия опыта, лишь совершала какие-то нелепые действия. Мне было трудно смотреть, как она задыхается в своих же соплях, поэтому я подошел вплотную и начал слизывать их с неё. Это было, в определенной степени, мерзко, но и смотреть, как она ими давится, было тоже не очень приятно. Человеческая культура и этика накладывала свой отпечаток. Для Гем это было просто непривычной реакцией организма, а для меня — отвратительным актом, который не мог прекратиться самостоятельно. Некоторые естественные вещи было очень сложно передать как единицу культуры. Например, подтираться в туалете после дефекации, мыть руки перед едой, менять грязную одежду на чистую или в принципе одеваться. Для Гемеллы это всё было странным и противоестественным. Раньше она этого никогда не делала.

Гем на мои действия начала улыбаться и принялась лизать меня в ответ. Я поначалу смутился, но после понял, что она лишь проявляет благодарность. Прерывать её я не стал. Мы лизались, а я в это время думал, как ей объяснить, что меня нужно сделать человеком. И в какой-то момент вспомнил, что она говорила про «маленьких нас». Тогда я опустился вниз и потерся о низ её живота, а потом заглянул ей в глаза. Она, открыв рот, посмотрела на меня.

— Ты хочешь маленьких нас?

От этих слов у меня чуть челюсть не отпала. После того, как я долго пытался у неё выпытать, почему она на меня напала и сделала химерой, вдруг так сразу до неё дошло то, что мне надо. Стараясь не упустить момент, я поклонился.

— Мне нужен сильный... — Она задумалась. — Победа... Мне нужен победить!

Она сказала это, считая, что полностью выразила мысль. Но, в сущности, я её понял. У животных заведено, что самка достается сильному самцу, и потому нужно сражение, чтобы она отдалась. Здесь был тот же механизм отбора. Оперируя её логикой, я начал быстро её понимать. Это всё оказалось значительно проще, чем мне представлялось изначально, когда я боялся, что мы друг друга не поймем.

— Арена! — сказала она.

Поначалу я воспринял всё это с усмешкой — выбирать себе пару через поединок! А после мне стало не смешно. Этот механизм действовал и у людей. Мужчина всегда выбирал женщину, которой хотел уделить внимание, а та, в свою очередь, выбирала, принять его или нет. Это пошло с давних времен. С каких-то пор начали выживать именно те детеныши, о которых заботились оба родителя, и, таким образом, отбор начал происходить через заботу и способность позаботиться. Это стало ключевым механизмом отбора. В современности мужчины выбирают красивую женщину, поскольку у неё хорошие гены, и делают это неосознанно, а женщины выбирают мужчину, который способен дать достойную заботу, поскольку это обеспечит выживание их детям, и делают это также неосознанно. Культура в своем становлении наделила людей эстетическими взглядами, а также исказила многие представления. Красота была то в тучных, то в худых женщинах, то в бледности, то в румянце, принимала многие формы, но это всё было лишь веянием моды, которая искажала понимание здоровья, а с ним — и интересы, но всегда временно. Красивая — в понимании мужчины, и не важно, как на самом деле: главное — здоровая и интересная; богатый, властный или популярный в понимании женщины — значит, способный позаботиться. Но этот механизм в человеческом отборе партнера отнюдь не одинок: до сих пор некоторые мужчины стремятся оплодотворить как можно больше женщин, а некоторые женщины отдаются только сильным мужчинам. Всё это может казаться диким, но человек не настолько отличается от животных, чтобы этому ужасаться. Эволюционировал ведь не только он, венец творения, а всё живое, что смогло дожить до этого дня.

Прежде чем пойти в Горгород, нужно было одеть Гем. Дождавшись, когда она поела, я в зубах принес костюм и сунул его ей в руки.

— Я это не использовать, — сказала Гем. Тогда я снова потерся о низ её живота и пристально посмотрел на неё, а затем мордой уперся в руки, подталкивая костюм ближе к её груди.

— Хорошо, — сказала она. И начала пытаться его надеть, но запуталась, лежа на полу. Мне было смешно, но показывал я эти эмоции уже совсем иначе: подпрыгивал передними лапами, махал хвостом и быстро дышал, издавая покрякивающий звук. Успокоившись через несколько минут, я начал помогать ей надевать костюм. Она покорно стояла на четвереньках, а я подтягивал определенные лямки под нужные места, что давалось не без ощутимых сложностей.

— Арена? — спросила она. Я посмотрел на неё, встал на задние лапы и нажал передней на кнопку активации костюма, но кнопка не сработала. Нажал еще и еще, но костюм не включался. Прикинув, что я химера, я взял лапой руку Гем и приложил к кнопке. Костюм сработал. Гемелла испугалась и начала паниковать: бегала из стороны в сторону, размахивая руками и пытаясь сдернуть его с себя. Костюм усиливал её действия: она разнесла полкомнаты. Подходить и успокаивать я не рискнул, поскольку боялся, что она может переломать мне все кости. Понаблюдал минут пять, пока она не остановилась и не начала изучать костюм. В течение часа она научилась загораться, делать шипы, мечи и даже сделала себе хвост!

Я согласился играть по её правилам и даже выйти на арену ради неё, поскольку для Гем это было важно, и единственный шанс быть вместе лежал именно через желание Гемеллы сделать «маленьких нас». Меня посещала мысль стащить нужное количество еды, воды и вколоть себе препарат, но это не позволило бы мне завоевать сердце Гем. За время моей трансформации ей могло бы всё наскучить, и она бы просто ушла или убила меня или съела бы мою еду, не желая далеко уходить. Вариантов было много, но самый главный был тот, который я все-таки боялся признать: мне нравилось быть химерой. И, кажется, я бы предпочел, чтобы Гем тоже стала химерой вместе со мной, и мы бы прожили эту жизнь в регионе или даже в этой лаборатории. Мир моего любимого существа был куда лучше, чем тот, в котором я жил раньше.