Нулевое измерение
Шрифт:
– Давай уж выпьем, балаболка.
– Успеешь набраться. Ты что думал, сюда женщин везут, как специалистов? Подумай сам, почему это в вахтах их примерно столько же сколько и мужиков? Или с другой стороны: зачем столько обслуживающего персонала? В три смены за пылесосом ходят! Тут же и марсианок достаточно. Они, конечно, большей частью на стекле работают и в оранжереях, но и на кухню бы хватило. Ну, вот скажи, нужны мне при таком хорошем техническом оснащении три поварихи?
– А разве нет?
– Не, ну, конечно, лично я возражать не буду. Но пищеблоку нет, не нужны! Да одной при этой технике
Закуска была отличная. Женик приволок ее с собой: оказывается, он нынче принимал экзамен у новой столовской смены, и они расстарались, желая понравиться начальнику.
– Ешь, ешь, я уже напробовался... Особенно там одна есть. Поцелуева Инесса Борисовна. И я тебе скажу: во баба! Настоящая Инес-с-са!
– и он размашисто очертил в воздухе ее достоинства.
– Тебя в этот раз за нее бить будут? Смотри, Кулькова нет, заступаться некому.
Женик помрачнел.
– Жалко парня давай-ка за упокой души. Дурило, не чокаются за это.
Он нервным рывком вывернул свой стакан из-под удара. Выпили - А что, правда, будто его каким-то копьем прикончили?
– Говорят так. Но копья не нашли. Рана словно от копья, колотые.
– Может быть, отселенцы? Они психи. Могут...
– Их и крутят в первую очередь. А во вторую меня. Я ведь рядом был. А больше никаких следов.
– Не, тебя не могут подозревать. У тебя мотива нет.
– с умным видом изрек Женик. А с Инесской я тебя обязательно познакомлю.
– Вернулся он к старой теме.
– Хочешь уступлю? Забыл, ты худеньких любишь, как Лариска! Ну, молчу, молчу. В среду мы собираем сабантуйчик, какую присмотришь - твоя будет. Обещаю!
– Ты их что ли выдаешь?
– Дурак! Ты знаешь кто я?
– Комендантишко!
– Темнота. Я здесь король!
– Ага король - дерьма, тепла и пара!
– Ничего себя - дерьма! Видел бы ты их! А король, потому что все женщины хозобслуги мои подданные и готовы по моему слову любого не только накормить и обшить, но и обласкать, тем более, что все равно этим будут заниматься и без указаний. Какая им разница с кого начинать?
– Не старайся. Женщины, быть может, мне скоро совсем не понадобятся.
Женик чуть было не выронил вилку.
– Ты чего, это?
– Он сделал страшные глаза.
– Не, - засмеялся Володя,- Кирилл меня в монахи зовет.
– Вонна что! Так ты в святоши податься решил! В отшельники?! Отец Олодимир, отслужив обедню, отправился окрестными огородами отыскать огурчика, около ограды он обнаружил обнаженную Ольгу... Видишь, все равно этим заканчивается. А "Отче наш" знаешь?
– Долго выучить?
– Верно. Недолго.
– Зато проповедовать буду на небесах.
– Фиг там, на небесах! Что это под ногами припекает, а? Не преисподняя?
– Тем более, проповедовать у врат преисподней еще большая ответственность. Последний заслон.
– Володе самому понравилось, как он сформулировал.
Алкоголь действовал: Женик сидел перед ним серьезный, созревший к настоящему разговору.
– Давай, выкладывай, что там случилось, - сказал он с грубоватым участием.
– Я ж тебя насквозь вижу. Придешь ты просто так водку пить ко
– Ладно... Эдика помнишь? Как он являлся?
– Ну, помню, а что?
– друг его заметно встревожился.
– Приходил,- соврал Володя, сам не зная зачем. И тут же пожалел: Женик выразительно и быстро побледнел.
– Ты чего? Пошутил я. Не было Эдика. Ну, успокойся... Лариса была.
– Она же улетела!
– Значит не совсем.
– Ты можешь нормально? Она что, - он покрутил пальцами, подыскивая слово.
– Жива, не бойся, я узнавал.
– Откуда же тогда?
– Но не с корабля, это точно.
– И что делала?
– Целовалась...
– Ну, мать...- он, кажется, начал приходить в себя.- И где она?
– Растворилась... Ну, так что это было, умник? Ты ж у нас все знаешь. Посоветуй, что-нибудь.
– Нашел советчика. А что тебя не устраивает? Хуже настоящей целуется?
– Не хуже.
– Ну и пусть приходит...
– Пусть... Только она разрешения не спрашивает.
– Слушай, на полном серьезе, ответь: врешь ведь?
– Хочешь, скажу, что соврал?
– Хочу! Хочу! Я хочу жить, хоть на Марсе, но по-человечески. Не желаю, чтобы мертвецы ко мне в гости шастали, даже если это друзья детства, понял? И ты, если раньше меня скопытишься, не приходи. Давай при жизни общаться.
– Успокойся, я же сказал, что Лариса живая.
– Живая! Живая она в корабле, а здесь какая?
Володя посмотрел на друга. Тот сидел, понурив голову. Волосы его иссалились и неопрятно наползали на довольно четко уже определившуюся раннюю лысину.
– Хорохоришься, а струхнул.
– Струхнул. Что им надо-то?
Они снова выпили, и еще. Потом сидели и бессвязно вспоминали из детства. Твердо решили, что должны держаться вместе, что Володя обязательно переберется к нему, что плевать им на марсиан. Нет ведь такой нации или расы.
При расставании долго обнимались. Наконец Володя вырвался и, натыкаясь в коридоре на встречных, поплелся домой.
...
А с Эдиком вышло вот как. Им с Женькой тогда по шесть лет было. Эдик - на год младше. Росли вместе, как братья. А потом Эдик заболел и умер. Некоторое время спустя сидели они с Жеником в комнате и вспоминали, какой Эдик был забавный и веселый. А тут еще его смешной рисунок попался, там Женик был нарисован - волосы из головы торчат, язык высунут, руки - грабли, ноги - грабли. Тот самый, который сейчас на двери висит.
– А меня,- сказал тогда Володя, - он не нарисовал, говорит: "Не красивый".
– И даже голос его похоже скопировал, потому что, как Эдик говорил, в ушах еще звучало. И вдруг слева, где никого не было, его кто-то толкает. Обернулся - Эдик. Улыбается и рисунок протягивает: "Красивый, красивый, на - смотри!" Володя обомлел, руки поднять не может, а Эдик губы надул: "Не хочешь? А просил!" И рисунок на пол бросил. Тут Женик заплакал. Эдик на него посмотрел и говорит: "Чего ты ревешь? Думаешь, я умер? Дурачки, я в туннелю спрятался." И засмеялся, как всегда звонко и как всегда спиной бултых на диван, и ноги задрал.