Нумансия

М а р а н д р о

Друг! Часть души моей! Вот кто наружным В беде не ограничился участьем! О, что за сила в единенье дружном! Нет, пользуйся, о друг мой, жизни счастьем. Не я сгублю тебя в летах незрелых — Я не осмелюсь стать твоим несчастьем. Пойду один, и по примеру смелых Я соберу с врага довольно дани Для милых уст ее оцепенелых.

Л е о н и с ь о

Тебе я друг. Размер моих желаний Всегда, Марандро, точно отвечает Твоим — и в счастье и среди страданий. Меня с тобой отнюдь не разлучает Страх перед смертью. Страха нет такого, Который в храбром труса обличает. С тобой иду. С тобою в крепость снова Вернусь я, если небо не прикажет Пасть за тебя, на что душа готова.

М а р а н д р о

Останься, милый! Если мертвым ляжет Твой друг в своем опасном предприятье, Кто матери родной моей окажет В ее постигнувшем небес проклятье Прямую помощь? Кто шепнет невесте: «Друг, умирая, помнил об объятье»?

Л е о н и с ь о

Слова твои не делают мне чести. Иль вправду думаешь, что друг твой может В том случае, коль мы умрем не вместе, А лишь тебя враг хитрый уничтожит, Утешить мать твою? — Твоей супруге Весть горькую перенести поможет? Тебе такой не окажу услуги. Смерть для меня придет с твоей кончиной. Мое стремленье — быть всегда при друге И быть во всех опасностях мужчиной. Оно одно и служит основною Решения столь твердого причиной.

М а р а н д р о

Раз помешать тебе идти со мною Не в силах я, знай — полночь избираем, Чтоб справиться со рвом и со стеною! В вооруженье легком уповаем На счастье мы, а не на шит и латы. Войдя в их лагерь, тотчас проникаем Туда, где снедь свою хранят солдаты, И делаем себе в одно мгновенье Запас еды достаточно богатый.

Л е о н и с ь о

Я у тебя всегда в повиновенье.

Марандро и Леонисьо уходят; входят два нумансианца.

П е р в ы й

Душа, о брат, слезами истекает. Всеобщий плач вошел у нас в обычай. Приходит смерть и души увлекает, Довольная столь бренною добычей.

В т о р о й

О да, недолго брат мой прострадает! — Летит к нам смерть, не делая различий Между людьми. Она уж у порога. Нас скоро ждет последняя дорога. Я видел знамения, цель которых Родную землю смерти предавала. — Не вражеская мощь в лихих напорах Всю нашу крепость кровью заливала, Но сами мы, не тратя время в спорах, Решили: жизнь коварно нам солгала — Положим ей конец. Пусть мук прибавим, Но этим мы навек страну прославим. На главной площади сейчас зажгли мы Костер — и велики его размеры. И все свое имущество снесли мы На тот огонь, и до четвертой сферы Вздымаются его седые дымы. [42] Друг другу долга подадим примеры, — Святую жертву принося с хвалами, Все, что имеем, обращая в пламя. Там розы перлов пышного Востока И благовонья в золотых сосудах, Алмазы там, что ценятся высоко, В рубинах диадемы, в изумрудах. Парча и пурпур, смятые жестоко, У самого костра в огромных грудах… И все сгорит… Ничто не уцелеет! Рук у костра враг жадный не нагреет.

42

…все свое имущество снесли мы на тот огонь, и до четвертой сферы вздымаются его седые дымы. — Согласно весьма популярной в средние века и в эпоху Возрождения системе мироздания знаменитого географа и астронома древности Клавдия Птолемея, небо состояло из одиннадцати сфер, посвященных античным богам и богиням. В частности, «четвертая сфера» носила название «сферы Солнца». Иными словами: дым от костра поднимался до самого солнца.

В одну дверь входят, а через другую выходят несколько человек со свертками носильного платья.

Взгляни на эти все приготовленья. — С какою спешкой и с какой охотой Сюда народа движутся скопленья! Они займутся важною работой: В костер они бросают не поленья, Не щепки — каждый отягчен заботой Немедля сжечь до тла и без остатка Хлам тягостный ненужного достатка. Губить добро, в огне его сжигая, Для нас не страшно и весьма почетно. Но — слух идет — грозит беда другая: Лечь на костер горящий доброхотно! И ранее чем к нам нагрянет стая Врагов, что в наше горло вдвинут плотно Жестокий нож, своими палачами, Еще до римлян, видно, станем сами. Уж решено, как это ни обидно, Заставить с жизнью стариков проститься, Детей и жен… Причина очевидна: На слабых голод ранее польстится… О друг мой, стало мне отсюда видно — Та, что любил я, к нам сюда стремится, Исполнена такой же страшной муки, С какой я прежде простирал к ней руки.

Проходит женщина; один ребенок у нее на руках, другого она ведет за руку.

М а т ь

Увы, настала смерть для нас! Кто вынести терзанья может?

С ы н

За платье, мама, не предложит Нам хлеба кто-нибудь сейчас?

М а т ь

Ни крошки хлеба, ни съестного Давно уж нет и не достать…

С ы н

Так, значит, мама, погибать От голода такого злого? Я, если хочешь, замолчу, Но дай хоть маленький кусочек.

М а т ь

Ты мучаешь меня, сыночек.

С ы н

Ну, мама, дай, я есть хочу!

М а т ь

Дала бы, только где сыскать? Никто ни крошки не уступит.

С ы н

Купить ты можешь. Или купит Сын, раз уж не умеет мать. Мне только б голод заморить!.. Тому, кто хлеба мне добудет, Тому, однако, нужно будет Все это платье подарить…

М а т ь

О бедное дитя! Ты вновь К груди иссохшей присосалось. В ней много ль молока осталось? Ни капельки. А пьешь ты кровь. Что ж, тело матери кусками Глотай! Твоя больная Мать Еды не может добывать Своими хилыми руками. О дети милые! Чего От матери вы захотели? Возьмите кровь, что в этом теле: Для вас не жаль мне ничего. О голод лютый! Ты конец Дням жалким положил до срока! А ты, война, веленьем рока Мне смертный принесла венец.

С ы н

Куда мы шли, идем скорей. Я умираю, мама. Ноги Мои слабеют. На дороге Я голод чувствую острей.

М а т ь

На площадь скоро мы придем. И там в огонь ты бремя сбросишь Тяжелое, что ныне носишь, Мой милый сын, с таким трудом.

Женщина с ребенком уходит, два нумансианца остаются.

В т о р о й

Унылая, и поступью неспешной, Предвидя скорую с землей разлуку, Мать бедная в судьбине безутешной Двух сыновей берет с собой на муку.

П е р в ы й

Такой же путь пройдем и мы, конечно, И на себе всесильной смерти руку Почувствуем. Но праздны речи эти — Пора узнать, что решено в с о в е т е.

Уходят.

Конец третьего акта.

АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ

В лагере тревога. На шум выходят Сципион, Югурта и Гай Марий.

С ц и п и о н

Что значит этот шум, декурионы? В такое время за оружье браться? Иль озорник бунтует немудреный, Который хочет к праотцам убраться? А может быть, мятеж проник в колонны И нам с бунтовщиками надо драться? Ждать от врага не можем мы геройства, — Ужель дождались мы в тылу расстройства?

Выходит с обнаженной шпагой Квинт Фабий и говорит: