Няня для сурового папы

— Эм… в смысле? — тут же прижимаюсь к столу так, чтобы спиной закрыть торчащий лист, попутно пытаясь незаметно протолкнуть его в ящик, но он никак не хочет поддаваться.

— В смысле ты так дышишь, как будто только что участвовала в забеге на длинную дистанцию.

— А, ты об этом… ну, я просто… зарядку делала.

— Голая? — выгибает бровь. — Когда я к тебе постучал, ты сказала, что на тебе совсем ничего нет.

— Да, и что? — спрашиваю с вызовом. — Я люблю, чтоб всё дышало!

— Заметно, — хмыкает, снова обводя меня взглядом с ног до головы.

Я тоже машинально опускаю голову и смотрю на своё тело. И только сейчас понимаю, что на мне пижамные шортики и майка. Чёрт, майка почти просвечивает! Да и шорты шортами лишь с натяжкой можно назвать. Оделась, называется…

Тут же тянусь к спинке стула, хватаю висящий на нём халат и набрасываю на плечи. Затем складываю руки на груди и впериваю взгляд в Бурого, который в свою очередь проходит вглубь комнаты, продолжая оглядывать её так, будто пытается понять, чем я здесь занималась до его прихода.

Чёрт, если он будет так смотреть, то заметит торчащий лист со своим портретом! Не хочу, чтобы он знал, что я его рисовала!

— Вы что-то хотели, Михаил Валерьевич? — спрашиваю нетерпеливо, пытаясь привлечь к себе его внимание.

— Мы снова на «вы»? С каких пор?

— С недавних. Давайте… быстрее говорите, что хотели и выходите. Я зарядку ещё не закончила. Не люблю знаете ли на середине обрываться. Вредно для здоровья.

— А, ну да. И тело ещё не надышалось, видимо, — усмехается, после чего замолкает и какое-то время молча, сверлит взглядом мой профиль, затем тяжело выдыхает и делает несколько шагов в мою сторону.

— На самом деле, я пришёл извиниться, Маш.

— Да ладно?! А что так? Идиотские шутки закончились? Требуется подзарядка?

— Я серьёзно.

— А так и не скажешь, — ещё больше поджимаю губы.

— Правда, Маш. Прости. Я вчера перегнул. Сильно перегнул. И обещаю, что такого больше не повторится.

— Вы уже обещали, что не станете шутить про некоторые вещи, но обещания своего не сдержали, Михаил Валерьевич! — специально делаю акцент на имени-отчестве, чтобы провести дистанцию между нами.

— Да. Не сдержал. Каюсь. Кроме шуток, Маш. Я действительно пришёл с миром. Обещаю, что никаких шуток про твой зад, муравьёв и так далее, больше не будет, — на этих словах Миша делает несколько шагов, сокращая дистанцию настолько, что между нами остаётся буквально несколько небольших шагов.

В груди моментально ёкает. Шумно сглатываю и кошу взгляд на Бурого, но в следующую секунду резко его отвожу.

— Ладно. Я вас прощаю. А теперь выйдете, пожалуйста. Мне нужно нормально одеться.

— Прощаешь? — Бурый делает ещё один шаг и мне кажется, что моё сердце ускоряется с каждым сокращённым между нами сантиметром.

— Да, — нервно обнимаю себя за плечи, наблюдая за тем, как он делает ещё два шага.

— Точно?

— Я же сказала, что да! — шиплю, сильнее вжимаясь в стол, потому что Миша подошёл уже вплотную. Боже, моё сердце так барабанит, что кажется сейчас по швам разлетится… — Я прощаю вас, Михаил Валерьевич! Что ещё вы хотите услышать?!

Пытаюсь сделать шаг в сторону но в этот же момент Бурый выставляет руки вперёд и упирается ладонями в край стола по бокам от моих бёдер и зажимает меня в кольцо.

— Что-то по твоему тону не похоже, что ты меня простила, Марья Алексевна. И всё ещё на «вы» ко мне обращаешься, — выдыхает мне в губы, от чего тепло тонкой струйкой растекается по моему лицу и уползает вдоль шеи куда-то под рёбра.

— Ну, извините, что особенным тоном вам о своём прощении не заявляю! — избегаю смотреть ему в глаза, потому что от его близости меня начинает слегка пошатывать.

Слишком много запаха Миши проникает в моё тело. Я чувствую, что он принимал душ. Что был на улице. Чувствую ещё какой-то пряный аромат. Вроде каких-то специй, будто он готовил…

Его глаза шарят по моему лицу и пытаются выцепить взгляд. А я упорно его отвожу. В памяти, словно специально, всплывает рисунок, который лежит в ящике под его руками. На рисунке его взгляд мне точно удалось передать. Так же сведены брови. Так же горят зрачки.

— Маш, — Миша вдруг поднимает руки, кладёт ладони мне на щёки и сам поворачивает моё лицо так, что приходится смотреть ему прямо в глаза. И дышать будто одним с ним воздухом, потому что наши носы и губы в миллиметре друг от друга. Ближе было только тогда, когда он целовал меня в душе.

— Чт-то? — боже, я что, заикаюсь?!

— Я серьёзно. Прости. Не обижайся на меня. Пожалуйста.

Я сглатываю.

Голос его тихий и спокойный. В тоне нет привычной ироничности или насмешки. Взгляд чистый и серьёзный, в глубине читается искреннее и открытое сожаление.

— Хорошо, — отвечаю почти шёпотом. Хотя у меня от тахикардии сейчас капилляры полопаются.

— Мир? — Миша отводит одну руку от стола и проталкивает между нашими телами. Костяшки его пальцев касаются моего живота, отчего я невольно его напрягаю.

— Мир, — вкладываю свою руку в его ладонь и чуть сжимаю.

На мгновение мы замираем. Он продолжает смотреть на меня и стискивать мои пальцы. Я не знаю, о чём он думает, но будто ещё хочет что-то сказать или сделать.

— Ай! Отдай! Это моё! Папа, скажи ей! — раздаётся громкий визг в глубине дома.

Я подпрыгиваю на месте и выдёргиваю руку из Мишиного захвата.

— Кажется, там намечается сестринское убийство… — выдавливаю, под дикий шум сердца, барабанящего у меня в ушах, груди и горле.

Прикусив губу, смотрю на Бурого. На мгновение мне кажется, что его взгляд тянется к моим губам. Не знаю точно, не почудилось ли мне это, потому что он очень быстро его отводит, и в следующую же секунду делает шаг назад.

— Угу, — выдыхает немного охрипшим голосом. — И пока никто никого не убил, я пойду, разниму этих двух атаманок. А ты пока собирайся. И оденься потеплее.

— Что? В смысле собираться? Куда? — растерянно смотрю на Бурого, когда он разворачивается ко мне спиной и шагает к выходу из комнаты.