Няня для волшебника

— Есть у меня один товарищ в столице, — сказал Огюст, и сразу стало ясно, что этот товарищ из тех, с кем надо держать ухо востро. — Напишу ему, пусть наведет справки о том, чем сейчас занимается твоя бывшая супруга.

Мартин покосился на брата, и его лицо нервно дрогнуло.

— Незачем, Огюст, — сказал он. — Пусть живет, как хочет. Мне сейчас надо думать не об этом.

Огюст улыбнулся и поднял руки ладонями вперед.

— Сколько угодно, братка, это твое дело. А мое — наказать мерзавку, которая хотела тебя убить.

Огюст хмыкнул и покачал головой.

— Она стала бы наследницей Цетше. Забрала бы все. Замок, земли, счета в банках. А вот не выгорело.

Мартин каким-то нервным жестом дотронулся до переносицы. Я погладила его по плечу, и он взял мою руку и крепко сжал пальцы. Мне сразу стало спокойнее за него.

— Я даже не знаю, братка, что было не так, — я боялась, что голос Мартина будет дрожать — но нет, теперь он был ровным и почти спокойным. Мартин просто признавал, что совершил ошибку. — Я бы сделал для нее все.

Его рука дрогнула и сжала мою руку еще сильнее.

— Ей не хотелось твоей любви, — устало заметил Огюст. — Ей нужны были деньги Цетше, которые она могла бы тратить, как захочет.

По лицу Мартина скользнула судорога, словно сейчас он испытывал настоящую боль.

— Я дал бы ей денег. Неужели все упиралось только в это?

— Таким, как она, не хочется просить, — я решила, что теперь и мне можно вставить слово. — Такие хотят быть полноправными хозяйками. Жить по своей воле.

Мартин покосился на меня и вдруг сказал, обращаясь к Огюсту:

— Мне что-то нехорошо, братка.

Это было неудивительным.

Мартина уложили в постель, Энцо принес лекарства, и, после того, как он ушел, я вдруг посмотрела на часы и поняла, что день Тыквенника подходит к концу. Осеннее ленивое солнце сползло за горы, и мир затопило тьмой, которая кажется вечной. Осенью всегда думаешь, что солнце не вернется — но все-таки оно возвращается.

Когда за Энцо и Огюстом закрылась дверь, я встала у кровати Мартина и с самым спокойным и доброжелательным видом спросила:

— Что-то еще, милорд?

Видит Бог, во всей этой суете и беготне я совсем забыла о том, как снимок меня ранил. Едва заметно саднил палец там, где осталась крошечная царапинка, вот и все. Мартин провел ладонью по одеялу и сказал:

— Снимай туфли. Ложись.

Я прекрасно его понимала. Когда тебе больно, то хочется, чтоб рядом был кто-то живой. Тот, кто разделит твою боль. Послушно сняв туфли, я опустилась на кровать, и Мартин негромко произнес:

— Я должен извиниться. Я был несправедлив с тобой.

Возможно, мне следовало поотпираться для вида: ну что вы, ничего особенного, все хорошо — но я решила, что сейчас не тот случай, когда следует проявлять вежливость.

— Да, порой вы меня задевали очень глубоко, — призналась я. — Но думаю, теперь все будет по-другому.

Светильники на стенах начали медленно гаснуть. Скоро останется гореть лишь один, справа от кровати, и спальня погрузится во мрак. Я вдруг подумала, что снова лежу в одной кровати с мужчиной, что в комнате жарко, и что Мартин снова держит меня за руку.

Все чувства вдруг обострились до предела. Я и подумать не могла, что мир может быть настолько насыщен красками, звуками и запахами. И от этого мне на какой-то миг сделалось страшно — настолько, что я сжала пальцы Мартина и обернулась к нему.

— Я надеюсь, — признался Мартин. Бледный и осунувшийся, он сейчас выглядел так, словно увидел себя и свою жизнь со стороны — и ему не понравилось. Его жизнь была лишь руинами, но Мартин готов был начать все заново. Я видела эту готовность и в блеске его глаз, и в сжатых губах.

— Так и будет, можете мне поверить, — сказала я твердо и решительно. Лампы гасли, Мартин смотрел в потолок и был одновременно рядом со мной и где-то далеко — в прошлом, в воспоминаниях, в минувшей жизни, которая вдруг взяла и нанесла ему удар.

— Я просто хотел любви, — признался Мартин. — Любить и быть любимым. Оказалось, это слишком много для одного меня.

Я вздохнула. Что тут можно сказать? Я разделяла его тоску и знала, что однажды боль пройдет, и все будет хорошо. Обязательно будет. Какой бы темной ни была ночь, утро всегда наступает.

— Вы еще очень молоды, Мартин, — я могла лишь повторить то, что он говорил мне. — Вы еще обязательно будете счастливы.

Он вздохнул.

— Спи, — ответил Мартин, и последний светильник погас.

Глава 5

(Мартин)

Честь и гордость семьи Цетше всегда была для меня щитом и опорой. Так меня воспитывали, такими были мои предки. Но сейчас я лежал в темноте и думал, что оказался слаб — и не нашел поддержки в том, на что всегда хотел опереться.

Мой мир окончательно утратил смысл. И надо было искать опору в чем-то другом.

Ночь была густой-густой, темной и угрюмой. Тыквенные фонари погасли — уже к утру их доедят светлуны. Дора лежала рядом со мной, дышала тихо-тихо. Я вдруг подумал о ней с непривычной для себя нежностью. Иномирянка, мечта конюха — и великий и ужасный Мартин Цетше, которому она вытирала слезы. От такой картины только смеяться, но смешно мне не было.

Все кончилось. Все прошло. Надо было жить дальше, но я пока не знал, как это делать. Лежал в темноте, смотрел туда, где едва заметно выделялся силуэт окна, и думал о том, что наступает зима. Скоро горы укутает снегом, небо станет серым и низким, и задуют ветры, выбивающие дух морозными кулаками. Мы с Ингой обычно уезжали из замка на зиму и проводили время до весны на юге, в приморском поместье семьи Цетше. В это время там цветут абрикосы, птицы вьют гнезда. Однажды я сидел у моря и думал о том, что наконец-то и у меня есть свое гнездо.

Мне захотелось подняться с кровати и постучать головой о дверцу шкафа, чтоб выбить из нее все дурные мысли. Интересно, чем в это время занималась Инга? Размышляла, как меня убить? У меня больше нет семьи, нет. С этим трудно смириться, я проснулся меньше недели назад — но это сделать все-таки придется.

Дора что-то пробормотала во сне и вдруг села на кровати и обернулась в мою сторону. Один из светильников среагировал на движение и тотчас же ожил, залив комнату теплым золотым светом. Дора смотрела так, что я на мгновение испугался, что она заболела какой-то из своих иномирянских болезней.