o 496d70464d44c373

«Пусто». Якобы нам есть о чем поговорить. Ладно, отомщу ему за твою

поруганную честь. А сейчас терпи, я выйду и куплю свежей пищи.

Последовала сцена, достойная немого кино начала прошлого века. Я

запирал свою комнату, когда дверь напротив исторгла Крис, из подъезда,

почему-то матерясь, завалился Дэн, со стороны кухни материализовалась

Вашингтон, а из комнаты ребят стыдливо сунулась незнакомая девушка,

чтобы в мгновенье нервно убраться. Никто не сказал ни слова, все

двинулись по исхоженной траектории, с недоверием поглядывая друг на

друга. Я подошел к улыбающейся Крис.

– Как славно, что я тебя поймала, – залепетала она. Лицо раскраснелось,

халатик полу обнажил красивую грудь, пошедшую гусиной кожей – судя по

шуршанию в ее комнате, Крис или нашла нового любовника, или

помирилась с Ваней. – Помнишь, ты спрашивал о человеке, сведущем в

граффити? Я ему позвонила, и, если еще интересно, через пятнадцать

минут он ждет тебя в Сити, на центральной площади около фонтана. Его

зовут dj drawn.

– Замечательно, я успеваю. Спасибо за помощь, – я чмокнул Крис в

щеку.

– Это не все. Тебе звонил мужчина, хотел разговаривать.

– Он представился?

– Да. Валентин.

Умей я краснеть или бледнеть, предпринял бы сейчас и то, и другое.

– Что он сказал?!

– Тогда ты не попадешь на встречу с ди-джей дроном.

– Прости?

– Этот Валентин просил передать, чтобы ты сидел дома и не смел даже

151

нос высунуть на улицу. Сказал, что это очень важно. Но он явно не

договаривал.

– Это все, что он сказал?

– Да.

– А как тебе его тон показался?

– Было плохо слышно, на линии какие-то шорохи. Но, по-моему, он очень

устал.

– Устал?

– Да, голос у него был какой-то измученный, очень утомленный. Знаешь,

будто он уже на всем крест поставил и, хотя предупреждает, все равно

уверен, что ты ослушаешься и выйдешь на улицу.

– Именно. Он ведь не оставил телефон, как с ним связаться?

– Ничего. Говорил быстро, утомленно и первым повесил трубку, не

попрощавшись.

– Естественно, я пойду на улицу.

– Только осторожнее давай.

– Так я не умею… Дашь мне свой парик?

Понять и простить можно все, что угодно. Некоторые утверждают так, но

тут же добавляют: только не ложь, только не предательство. Мне кажется,

понять и простить можно и это. Я знаю, хотя от подобных сведений жить

почему-то не легче, что люди в основе своей не желают зла. Люди не злые,

они могут быть глупыми, недальновидными, расчетливыми, но злыми по

большей части не являются. Просто у каждого есть какое-то

представление о правильности и каждый существует и действует согласно

ему. Проблема лишь в том, что почти у каждого человека есть свое

индивидуальное представление о правильности, но друг с другом они

обычно не совпадают. От этого противоречия и возникают конфликты,

иногда непреодолимые. Тебя предали, но это только так кажется, человек

же предавший ничего подобного и в мыслях не имел. Каждый человек

понимает, как ему существовать, к сожалению, от этой строгой

индивидуальности и возникают все проблемы. Вернее, только одна –

непонимание. Ежели принять подобную истину – понять и простить можно

будет, кого угодно и за что угодно. Естественно, существуют люди злые в

152

своей сущности, но если ты заведомо осведомлен, что от человека нечего

ждать хорошего – с него, соответственно, и взятки гладки. Это уже твоя

собственная глупость, что ты с таким связался, что ты такому доверился.

В эту теорию я верю давно. Она во многом упрощает мое

существование, вернее, сосуществование, но почему-то не вырабатывает

во мне любви к людям. Вроде бы должна была. Я не понимаю, почему

моему сознанию так важно полюбить человечество, каждого его

представителя. Эта какая-то внутренняя установка: людей нужно любить.

И аргументов против я не нахожу, потому что уверен, повода не любить их

у меня тем более нет.

Из-за того, что я могу понять и простить, я никогда не держал зла на

свою мать, которая меня бросила, никогда не хотел мстить убийцам отца –

у них, видимо, была причина пойти на крайние меры. И если это они, кто

строит мне сейчас козни, кто собирался убить и меня – я прощаю и это.

Совершенно искренне. Единственное, чего я хочу – это вернуть

Валентина, опять оказаться рядом с ним и знать, что он в безопасности,

что ему хорошо. Я почти не сомневался, что с Валентином что-то

стряслось. У меня были самые неприятные предчувствия. И если ему

сейчас плохо – это целиком моя вина, потому что в эту историю он попал,

возжелав мне помочь. И теперь я обязан спасти его. Во-первых, потому,

что люблю, а, во-вторых, потому, что ведаю о благородстве.

Правда, и в понимании и всепрощении надо быть крайне осторожным.

Нельзя заниматься попустительством, от этого люди садятся на шею и

теряют представление о мере. Они не злые, они – паразиты. Нельзя

терять достоинство. О достоинстве мало кто задумывается.

*

В моей голове все утряслось. Теперь я должен был спасать Валентина, а

не заботиться о собственном благополучии. Я вспомнил, что все мое

расследование было проникнуто какой-то леностью. Да, мне интересно

было узнать, кто мой главный враг и вернуть то, что мне принадлежало по

праву (правда, я подписал несколько документов и сам себя этого права

лишил), но человеческое естество зиждется на самосохранении, и поэтому

в своих дознаниях я продвигался очень осторожно и даже неохотно. По