o 496d70464d44c373

17

она уходила.

– Так, может быть, эта Нелли все еще там?

Я закурил сигарету и по голодному взгляду Вашингтон понял, что надо

делиться. Мы стояли около запертой двери и тупо курили. Ситуация

начала меня развлекать, хотя ноги подкашивались от усталости.

– Вашингтон, – сказал я, обождав минуту.

– Что?

– Я задал вопрос, дорогая. Нелли все еще там?

– Сомневаюсь, она никогда не встает позже двенадцати.

Как камень в пустой колодец кидать – так же гулко.

– Мало ли что случилось.

В неожиданном порыве ярости Вашингтон отдубасила дверь ногой и

хрипло проорала:

– Нелли, если ты там, просыпайся! Жилец приехал.

Я не жилец.

Конечно же, тишина.

Входная дверь открылась, и в квартиру грянул высокий молодой человек.

Не заметив нас, стал отряхиваться, и на пол полетела его моднявая шапка-

ушанка.

– Дэн, – обратилась к нему Вашингтон, – не знаешь, Нелли съехала?

– Не знаю, а она должна была съезжать?

Я закатил глаза и тихо выругался. Дэн плотоядно мне улыбнулся и

удалился в свою комнату, где его встретил целый хор пьяных голосов.

Вечеринка в самом разгаре.

Очень по-театральному из другой комнаты выплыл пухлый юноша, с

прической под Будду и экзальтированной улыбкой. Это все, действительно,

смахивало на пьесу с продуманной системой явлений. Я поприветствовал

нового героя скептическим кивком.

– Что случилось, любимая? – это он не ко мне обратился.

– Меня зовут Борщик, – а это ко мне.

– Настоящих имен у вас нет?

Молчание.

– Понятно. Я просто так спросил. Некоторые мои вопросы вовсе не

нуждаются в ответах.

Вашингтон обратилась к своему сожителю:

18

– Ты слышал, как Нелли уходила?

– Нет. Я спал.

– Я тоже спала, это я помню.

– Видимо, вы спали в объятьях друг друга. Вышибайте дверь, Борщик.

Юноша покорно и радостно налег на дверь. Вашингтон вскрикнула, я

стряхнул пепел сигареты на пол. Путь открыт.

Но проблемы только начались. В комнате царил страшный беспорядок:

шторы сорваны с петель, повсюду разбросанные вещи и перевернутая

мебель. А на раскладушке – японский флаг. Вернее, я принял это сперва

за японский флаг. На самом деле на раскладушке лежало неподвижное

тело, покрытое простыней. Огромное красное пятно посередине.

– Дорогие мои, напрягите мозги и вспомните, что делают в таких случаях,

–пролепетал я, думая, куда ставить торс Венеры.

– Я вызову скорую и милицию, – предложила Вашингтон.

– Вполне резонно.

Мне не спать сегодня.

Комната мне сразу не понравилась. Размером она соответствовала кухне

на моей настоящей квартире. Радовали только два арочных окна и

салатовый с пожухшим серебряным узором цвет стен. Как выяснилось

позже, дом построили в 20-х годах, и краска на стенах, видимо, осталась с

тех времен.

Если установить где-нибудь в углу куст папоротника, получится вполне

сносно.

До приезда следователя я сидел на кухне. Странная квартира. Я впервые

видел коммуналку и впервые осознал, что в ней могут жить молодые люди.

Казалось, пережитки прошлого лишь для стариков.

Еще мне всегда казалось, что кто-то стережет меня, что где-то есть мой

ангел-хранитель, наблюдающий за каждым шагом и не позволяющий

вляпаться в дерьмо. Я действительно давно не наступал на собачье

дерьмо, с самого отрочества, наверное. Но после пробуждения в лесу, я

понял – ангела-хранителя у меня нет. Или больше нет. Скажем, если

раньше я знал, что не попаду под машину или не слечу под поезд в метро,

знал абсолютно точно, то теперь эта уверенность пропала. Я оказался

19

раним. Я один на один, и какой-то защиты извне не последует. Это не о

Боге. Я всегда был атеистом, и ангел-хранитель для меня – это не нечто

метафизическое, а скорее ощущение связи с остальным миром. Так вот,

эта связь утеряна. Может быть, навсегда. И теперь я вполне могу угодить и

в собачьи какашки и под машину. Я как будто познакомился с собственной

смертностью, как будто сам себе напророчил – ничего хорошего больше не

случится.

Кухня была темненькой и грязной, с блевотной закоптелостью на стенах

и потолке. Кружевной абажурчик на настольной лампе – не по-мещански,

но смешно. И все-таки уютно. Подоконник, на котором можно сидеть,

забравшись с ногами, затертый до дыр фотопринт Джоконды, наклеенный

на шкафчик.

Тараканы и воняет. Пельменями воняет.

Мое одиночество нарушила заметно повеселевшая Вашингтон.

– Видишь, не успел приехать, а приключения уже начались.

– Да, я в восторге.

– Не переживай, тебе досталась очень уютная комнатенка.

– Как ты думаешь, милиция согласится оставить труп мне? Я использую

его в качестве элемента дизайна.

– Не рассчитывай.

– Жаль, это была очаровательная мысль.

Вашингтон осклабилась, показав золотые зубы. Все-таки я романтик, я

точно был уверен, что некоторые вещи, например, авоськи, больше не

существуют. Существуют.

– Ты мне нравишься, – неожиданно призналась Вашингтон.

Как ни смешно, но она мне тоже нравилась. Было в этой даме что-то

глубоко ироничное и умное. Наверное, само собой вырабатывается после

жизни в подобном месте. Или она знавала лучшие времена, имела

красивые зубы и салон в Петербурге. Но пала, пала.

– Кто была эта мертвая?

– Нелли? Жила тут с нами. Она приходится дочерью кому-то из

Архитектурного Совета Москвы, но это не помешало ей завалить экзамены