o 7cd5ecbb508da27d

– Я рабочий-нефтяник на буровой вышке, что-то вроде помощника мастера. Завожу

бурильную трубу в подъемник и вывожу ее оттуда. Моя задача убедиться, что все

соединения, все насосы в исправности, чтобы не было сбоев в работе. Наверное, тебе все это

трудно представить - ведь ты никогда не была на нефтяной вышке. Но это не объяснить, это

можно только увидеть.

– Как это мало связано с ремонтом машин.

– На самом деле моя работа с ремонтом машин имеет гораздо более тесную связь, чем ты

думаешь. Я работаю в основном с двигателями и машинами. И по-прежнему ремонтирую

автомобили, по крайней мере в свободное от работы время. Мой фастбэк бегает как

новенький.

– Ты до сих пор на нем ездишь?

– Нравится мне эта машина, - улыбнулся Доусон.

– Нет, - покачала головой Аманда, - она тебе не нравится - ты ее любишь. Когда-то мне

приходилось буквально отрывать тебя от нее. II в половине случаев мне это не удавалось.

Странно, что ты не носишь ее фотографию в бумажнике.

– Ношу.

– Правда?

– Я пошутил.

Аманда легко и свободно рассмеялась, напомнив Доусону былые времена.

– И как долго ты работаешь на буровых?

– Четырнадцать лет. Начинал разнорабочим, потом получил квалификацию рабочего и вот

теперь рабочий буровой.

– От разнорабочего к рабочему, а потом до рабочего буровой?

– Ну что на это сказать? Такая у нас в океане терминология.
– Доусон с отсутствующим видом

ковырнул пальцем желобок, вырезанный на старинной стойке.
– А ты? Ты, кажется, хотела

стать учителем.

Аманда, сделав глоток, кивнула.

– Я преподавала один год, а потом родился старший сын Джаред, и я стала домохозяйкой.

Затем родилась Линн, а позже... позже много чего случилось, в том числе умер отец - очень

тяжелое было время.
– Она сделала паузу, сознавая, как много недоговаривает, но при этом

она понимала, что говорить о Бее не время и не место. Аманда выпрямилась и продолжила

ровным голосом: - Через пару лет у нас родилась Аннет, и тогда мне уже не было смысла

возвращаться на работу. Но последние десять лет я бесплатно работаю в больнице

Университета Дьюка, устраиваю для них благотворительные обеды. Бывает тяжело, но мне

это дает возможность почувствовать свою нужность.

– Сколько сейчас твоим детям?

Аманда посчитала, загибая пальцы.

– Джареду в августе будет девятнадцать, он окончил первый курс колледжа, Линн семнадцать, она пойдет в последний класс, Аннет девять, она отучилась в третьем классе -милая и веселая

девочка. Джаред и Линн в том возрасте, когда им кажется, будто они все знают, ну а я, конечно же, ничего не понимаю.

– Иными словами, они того возраста, что и мы с тобой тогда? Аманда погрустнела.

– Возможно.

Доусон умолк, глядя в окно. Аманда проследила за его взглядом. Вода в бухте приобрела

металлический оттенок. В медленно движущихся водах отражалось темнеющее небо. Старый

дуб на берегу не изменился с тех пор, как Доусон видел его последний раз, но от сгнившего

дока остались лишь сваи.

– Здесь живет много воспоминаний, Аманда, - тихо проговорил Доусон.

Может, дело в том, как прозвучал его голос, но от его слов внутри у Аманды что-то

щелкнуло, словно в скважине какого-то далекого замка повернулся ключ.

– Это правда, - наконец проговорила Аманда и умолкла, обхватив себя руками. Какое-то

время тишину кухни нарушал лишь шум работающего холодильника. Лампа над

головой окрашивала стены в желтоватый цвет, на фоне которого профили Доусона и Аманды

выглядели абстрактными изображениями.

– Как долго ты пробудешь здесь?
– наконец поинтересовалась она.

– У меня самолет рано утром в понедельник. А ты?

– Я обещала Фрэнку вернуться в воскресенье. Однако мама считает, что мне можно уехать в

Дарем раньше, что ехать на похороны не обязательно.

– Почему?

– Она не любила Така.

– Ты хочешь сказать - меня?

– Тебя она никогда не знала, - возразила Аманда.
– И поэтому не давала тебе шанса. У нее

всегда были свои соображения насчет того, как мне жить. При этом мои пожелания никогда

не брались в расчет. Даже сейчас она мне, уже взрослому человеку, пытается указывать, что

делать. Ни на йоту не изменилась.
– Аманда протерла запотевший стакан.
– Как-то несколько

лет назад я совершила ошибку - призналась ей, что заезжала к Таку. И она отчитывала меня за

это, будто я совершила какое-то преступление, все допытывалась, зачем я к нему ходила, о

чем мы разговаривали, бранила меня как маленькую. После этого я перестала ей рассказывать

о встречах с Таком - говорила, что ездила по магазинам или повидаться с подругой Мартой на

пляже. Мы с Мартой были соседками по комнате, когда учились в колледже, она и сейчас

живет в Солтер-Пат, правда, мы не виделись уже много лет, хотя в курсе дел друг друга. Не

хочу отчитываться перед матерью, поэтому приходится лгать.

Обдумывая слова Аманды, Доусон сделал внушительный глоток чаю и уставился на

жидкость в стакане.

– Пока добирался сюда, вспоминал об отце, каким он был деспотом. Никакого сравнения с

твоей мамой. Она таким образом просто пытается удержать тебя от ошибки.

– Хочешь сказать, навещать Така было ошибкой?

– Не для Така, конечно, - пояснил Доусон.
– Возможно, для тебя? Все зависит от того, чем ты

руководствовалась, и только ты можешь ответить на этот вопрос.

Аманда почувствовала, что занимает оборонительную позицию, но это ощущение быстро

прошло, напомнив ей, что подобные стычки у них с Доусоном представляли собой обычную

манеру общения. Оказывается, ей так этого не хватало - нет, не ссор, а того доверительного