o bdf4013bc3250c39
Шрифт:
расстегивая «молнию» куртки. Под ней она была в вязаной кофточке, плотно
облегавшей высокую грудь. Добряков скользнул взглядом пониже. Под
черными лосинами угадывалось гибкое, сильное тело.
«Сколько же ей лет-то? – мелькнуло в голове. – На вид все пятьдесят. Хотя у
таких лицо не паспорт, конечно, скорее свидетельство о смерти».
– Что он тебе говорил, малахольный этот?
– Да так, про прошлые долги, - ушел от ответа Добряков.
– Ты его знаешь?
– Как не знать, сосед мой
45
– Повезло тебе! – в ее голосе просквозила ирония.
Добряков это почувствовал и спросил:
– И вы… и ты его знаешь? – и замолчал, не зная, как она отнесется к тому, что
и он перешел на «ты».
Она, казалось, совсем этого не заметила и продолжала:
– Скользкий тип. Все время, как увидит меня, делает этакие сальные глазки и
намеками что-то все лепечет, лепечет. Озабоченный, что ли?
– Да хрен его знает, не вникал. Нужен он мне!
– Такие с удовольствием про других разные гадости распускают. Из мести, что сами обделены, рожей не вышли.
Добрякову был неприятен и сам Рюмин, и разговоры о нем, и он поспешил
перебить собеседницу:
– Да что он тебе дался! Вот, выпей еще, - и протянул одну бутылку. –
Открыть?
– Да уж, сделай милость.
Он открыл поллитру и протянул ей, посмотрел на вторую и тоже открыл.
– Тебе одной хватит? А я с тобой на пару, идет? – неожиданно для самого себя
решил он.
– Хватит, конечно, все равно в универсам идти. Пошли со мной, там и
рассчитаюсь.
По дороге Добряков спросил:
– А почему ты у киоска молчала? Как немая.
46
– А я всегда немая, когда похмелье душит. Мозги не работают, язык не
поворачивается. Нынче утром проснулась в половине седьмого, чувствую: не
могу. Знаю, что надо поправиться, но сил нет совсем. Думаю, пересилю себя, все равно соберусь и пойду, пока сын спит. Он у меня строгий на этот счет, все бережет меня. И только хотела выходить, он тут как тут, будто чуял.
Вытащил мои ключи из замка и не пускает. Пришлось мучиться, пока он
завтракал и собирался…
– Но потом ведь все равно пошла? – перебил Добряков. – Он ведь все равно
узнает!
– Потом пусть узнает. Он, когда я пьяная, снисходительнее со мной. Знает
мою болезнь, жалеет по-своему…
Она замолчала, грустно оборвав фразу.
Ближайший универсам «Все сезоны» был недалеко, метрах в трехстах. Пока
шли туда, допили пиво. Она купила шесть бутылок «Хейнекена» и нарезки
салями на закуску. Уложила все в авоську и спросила:
– Поможешь донести? Тут недалеко.
– Помогу, чего же, - кивнул Добряков, мгновенно почувствовав импульсивные
толчки в области таза. И сразу же приятное тепло волнообразными
приливами заполнило нижнюю часть тела.
«Это же издевательство над собой – воздерживаться третий месяц», -
мелькнуло
в голове. И уже уверенно повторил:– Конечно, помогу, давай.
Перехватил авоську и первым вышел из универсама.
Ее дом оказался почти рядом с домом Добряков. Они поднялись в лифте на
третий этаж. Щелчок-другой ключом, и Добряков оказался в просторной
прихожей. В трех ее стенах имелись четыре двери.
47
«Четырехкомнатная!» - снова удивился он и еще раз посмотрел на случайную
знакомую.
– Удивляешься, - улыбнулась она. – Как-нибудь расскажу тебе всю мою
жизнь. И откуда такое богатство. Если не будешь против, конечно. А теперь
мыть руки и на кухню. Знакомство-то отметить надо?
Он вымыл руки в роскошной ванной с евроремонтом. Оглядел себя в богатом
зеркале, причесался. Да, не такого он ожидал, увидев эту «немую» возле
киоска. Вот это чудеса!
«Ну да ладно, все это разъяснится так или иначе», - и он вышел из ванной и
направился на кухню, которая поражала с первого взгляда шикарной дубовой
мебелью. На столе уже стояла закуска, были откупорены две бутылки, рядом
возвышались высокие бокалы. Добряков ничего не понимал в стекле, но
понял, что посуда не из простых.
– Да ты кто такая? – только и сумел произнести.
– Сейчас – обычная российская пенсионерка, - скромно ответила она,
усаживаясь на стул и кивком головы приглашая его сесть напротив. – А это, -
она обвела кухню взглядом, - это все достижения минувшего. Но потом…
– Ты замужем? – неизвестно зачем брякнул гость и в следующий момент уже
пожалел, что спросил.
Она, впрочем, отнеслась к вопросу спокойно:
– Нет, с мужем я разведена уже лет восемь.
Добрякову такой ответ, разумеется, пришелся по душе, и он реешил пока
оставить щекотливую тему.
– За твое здоровье, - и он поднял высокий бокал.
– И за твое. Еще раз тебе спасибо. Ты поступил как джентльмен.
48
Они выпили, закурили, помолчали, глядя друг на друга. У нее были яркие
голубые глаза, но какая-то грусть, больше того – неимоверно глубокое
страдание виделось в самой их глубине. Правильные черты лица, хотя
красавицей ее не назовешь. Ухоженные руки, на пальцах – модный маникюр.
– Тебя как зовут? – он первым нарушил тишину.
– Зинаида, - ответила она.
– Предупреждая дальнейшие вопросы, дополняю: мне сорок шесть, сыну Виктору двадцать, не женат, и, видимо, не тянет.
Теперь твоя очередь.
– Егор меня зовут, Добряков, сорок лет, бывший офицер, воевал в Афгане…
– Офицеры бывшими не бывают, вас разве не учили? – перебила она.
– Оно, конечно, так, но… - он замялся.
– Ладно, потом расскажешь, у нас еще впереди куча времени. Кино не хочешь