О чем мы говорим, когда говорим о любви (сборник рассказов)
Шрифт:
Лора сказала:
– Я ничего не знаю ни про Эда, ни про обстоятельства. Но кто вообще может рассудить чужие обстоятельства?
Я погладил Лору тыльной стороной ладони. Она коротко улыбнулась мне. Я взял лорину руку. Рука была теплая, с идеально наманикюренными и отполированными ногтями. Я обхватил ее за запястье и обнял Лору.
– Когда я ушла, он выпил крысиный яд, - сказала Терри. Она обхватила себя руками за плечи.
– Его отвезли в больницу, в Санта-Фе. Мы там тогда жили, миль десять оттуда. Его спасли. Но у него какая-то дрянь случилась с деснами. В смысле, они от зубов отстали. После этого у него зубы торчали, как
Господи, - сказала Терри. Она замерла на минуту, потом опустила руки и взялась за стакан.
– Что только люди не вытворяют!
– сказала Лора.
– Теперь он уже вне игры, - сказал Мэл.
– Умер.
Мэл протянул мне блюдце с лимоном. Я взял дольку, выжал себе в стакан и размешал ледяные кубики пальцем.
– Все зашло дальше, - сказала Терри.
– Он выстрелил себе в рот. Но и тут облажался. Бедняга Эд, - сказала она. Покачала головой.
– Куда там "бедняга", - сказал Мэл.
– Он был опасен.
Мэлу исполнилось сорок пять. Он высокий, поджарый, у него мягкие курчавые волосы. Руки и ноги загорелые, потому что играет в теннис. Когда он не пьян, его жесты, все его движения точны и очень осторожны.
– Но все-таки он меня любил, Мэл. Уступи мне хоть в этом, - сказала Терри.
– Я об одном прошу. Он меня так не любил, как ты. Я этого не говорю. Но он меня любил. Можешь ты мне в этом уступить или нет?
– Ты в каком смысле, что он облажался?
– спросил я.
Лора подалась вперед со своим стаканом. Положила локти на стол и обхватила стакан обеими руками. Поглядела на меня, на Мэла, на Терри. На ее открытом лице застыло недоумение, словно ее ошарашило, что такие вещи творились с людьми. С которыми она дружит.
– Как он облажался, когда кончал с собой?
– спросил я.
– Я тебе расскажу, что вышло, - сказал Мэл.
– Он взял свой пистолет двадцать второго калибра, который купил угрожать мне и Терри. Да, я серьезно, он все время угрожал. Вы бы видели, как мы тогда жили. Как беженцы. Я даже сам пистолет купил. Можете вы в это поверить? Это я-то? Но вот купил. Я купил его для самозащиты и держал в бардачке. Иногда приходилось выходить из дому посреди ночи. В больницу съездить, понимаете? Мы с Терри тогда были неженаты, моя первая жена отсудила у меня дом и детей, собаку, всё, и мы с Терри жили вот в этой квартире. Иногда, как я говорил, мне нужно было на вызов среди ночи, и приходилось ехать в больницу в два часа ночи или в три. Там на стоянке темнота, и я потом обливался, пока шел до машины. Неизвестно, откуда он мог выскочить из-за кустов или из-за машины - и начать палить. Я имею в виду, он был псих.
Мог бомбу подложить, что угодно. Звонил, когда вздумается, мне на работу, говорил, что ему надо поговорить с доктором, а когда я перезванивал, говорил:
"Сукин сын, твои дни сочтены". Тому подобные штучки. Было страшно, скажу я вам.
– Мне его все равно жалко, - сказала Терри.
– Похоже на какой-то кошмар, - сказала Лора.
– Но что конкретно случилось после того, как он стрелялся?
Лора работала секретарем в юридической фирме. Мы познакомились по работе. Не успели оглянуться, как уже стали строить куры. Ей тридцать пять, на три года младше меня. Мало того, что мы любим друг друга - мы друг другу нравимся, и нам весело вместе. С нею легко.
– Что произошло?
– спросила Лора.
Мэл сказал:
– Он выстрелил себе в рот в своей комнате. Кто-то услышал выстрел, сказал управляющему.
Пришли с отмычкой, увидели, что произошло, и вызвали "скорую". Я как раз был на работе, когда его привезли, живого, но без сознания. Он прожил три дня. Голова у него распухла вдвое против нормальных размеров. Ничего подобного я в жизни не видел и, надеюсь, не увижу. Терри хотела туда пойти и сидеть с ним, когда узнала. Мы из-за этого поругались. Мне казалось, ей незачем его таким видеть. Мне казалось, незачем, да я и сейчас так думаю.– Кто победил в вашей ссоре?
– спросила Лора.
– Я была в палате, когда он умер, - сказала Терри.
– Он так и не пришел в себя. Но я с ним сидела. У него больше никого не было.
– Он был опасен, - сказал Мэл.
– Хочешь называть это любовью - на здоровье.
– Это была любовь, - сказала Терри.
– Конечно, в глазах большинства людей, это было ненормально. Но ради этого он был готов умереть. Он умер ради этого.
– Я бы, черт подери, ни за что не назвал это любовью, - сказал Мэл.
– Я имею в виду, никто не знает, чего ради он это сделал. Я повидал много самоубийц и не сказал бы, чтобы кто-нибудь знал, чего ради они это делают.
Мэл закинул руки за голову и стал раскачиваться на стуле.
– Такая любовь мне не интересна, - сказал он.
– Если это любовь, на здоровье.
Терри сказала:
– Мы боялись. Мэл даже составил завещание и написал в Калифорнию брату, тот раньше служил в "зеленых беретах". Мэл сообщил ему, кого искать, если с ним что-нибудь произойдет.
Терри отпила из своего стакана. Сказала:
– Но Мэл прав - жили мы, как беженцы. Мы боялись. Мэл боялся - да, лапушка? Я даже как-то звонила в полицию, но толку от них не было. Сказали, ничего не могут поделать, пока Эд на самом деле чего-нибудь не натворил. Смешно, да?
– сказала Терри.
Она вылила остатки джина себе в стакан и помаячила бутылкой. Мэл встал из-за стола и пошел к буфету. Взял еще бутылку.
– Ну, мы с Ником знаем, что такое любовь, - сказала Лора.
– В смысле, для нас, - сказала Лора. Пихнула мое колено своим.
– Теперь тебе полагается что-нибудь сказать, - сказала Лора и наставила на меня свою улыбку.
В ответ я взял ее руку и прижал к губам. Я устроил роскошный спектакль из целования руки. Всем было весело.
– Нам повезло, - сказал я.
– Ну-ка, ребята, - сказала Терри.
– прекратите сейчас же. Меня от вас тошнит.
У вас еще медовый месяц не кончился, в конце-то концов. Вы еще, прости господи, пузыри пускаете. Погодите. Сколько вы уже вместе? Сколько прошло? Год? Больше года?
– Скоро полтора года, - сказала Лора, зардевшись и с улыбкой.
– Ну вот, - сказала Терри.
– Погодите немного.
Она держала стакан и пристально смотрела на Лору.
– Шучу-шучу, - сказал Терри.
Мэл открыл джин и с бутылкой обошел стол.
– Так, ребята, - сказал он.
– Давайте послушаем тост. У меня есть тост. Тост - за любовь. За истинную любовь.
Мы чокнулись.
– За любовь, - сказали мы.
Где-то на заднем дворе залаяла одна из собак. Листья осины, прильнувшей к окну, цокали по стеклу. Послеобеденное солнце как будто вошло в комнату, величавый свет спокойствия и изобилия. Мы могли быть где угодно, где-нибудь в зачарованном месте. Мы снова подняли стаканы и расплылись в улыбках, словно дети, договорившиеся о чем-то запретном.