О чем мы промолчали

— По-моему, нет, — отозвалась я, выходя за калитку.

Фонари освещали университетскую парковку, отбрасывая от себя желтоватый свет, а крупные хлопья снега, слетавшие с потемневшего неба, медленно оседали на землю.

— Алён, может, сходим…

Я не расслышала окончание фразы, потому что заметила на парковке знакомую фигуру, стоявшую рядом с чёрным BMW. Этот автомобиль я теперь узнаю из тысячи. Впрочем, как и его хозяина.

Паша.

Моё сердце отчего-то забилось чаще, а сама я сбилась с шага.

Нас разделяло некоторое расстояние, но даже отсюда я ощущала на себе его пронзительный взгляд. Он словно пробирался под одежду, заставляя меня дрожать посильнее любого мороза. Как он узнал, что я всё ещё в университете?

С того позорного утра, когда я проснулась в его квартире, ничего не помня, мы с ним больше не разговаривали. Но я всегда ощущала его незримое присутствие, словно он приглядывал за мной.

— А он что здесь делает? — перехватив мой взгляд, засопел Костя, и я почувствовала, как одногруппник напрягся.

Я знала, что Беляев ждёт меня. Чувствовала это. А ещё знала, что если сейчас пройду мимо, то он сам подойдёт к нам. И тогда потасовки не миновать. А этого мне хотелось меньше всего, поэтому негромко выдохнув, я повернулась к Косте.

— Ты, наверно, иди, Кость, — попросила я.

— Тебе не обязательно идти к нему, Алёна, — заупрямился он, с недовольством поглядывая в сторону Беляева. — Ты же помнишь, что я тебе говорил о нём? Ему не место рядом с такой девушкой, как ты.

— Да, помню, — с мольбой во взгляде я посмотрела на Шанкова. — Спасибо тебе за заботу, но я разберусь. Правда. Не волнуйся за меня!

Хотела бы я иметь хоть каплю той уверенности, с которой говорила все эти слова!

Нехотя кивнув, Костя бросил последний взгляд на Беляева, и зашагал прочь от университета, и вскоре темнота поглотила его силуэт.

Я же решительно направилась в сторону BMW.

— Зачем ты здесь? — спросила я, как только оказалась рядом с Пашей.

— И тебе привет, Алёна, — он растянул свои губы в довольной улыбке, и сделал шаг по направлению ко мне. Мягкий и пушистый снег опускался на его волосы, и тут же таял.

— Я серьёзно, Беляев. Что ты здесь делаешь?

— Тебя ждал, — как ни в чём не бывало ответил этот ненормальный, и я понимала, что он не шутит. Паша сделал последний шаг, сократив расстояние между нами до минимума, и в лёгкие вместе с очередным вдохом ворвался его запах. Непроизвольно мои ноздри затрепетали. — Нельзя?

— Нельзя!

— Почему? — его голос больше напоминал шёпот, а по моей коже поползли мурашки, которые я списала на мороз. В следующий момент его руки сомкнулись на моей талии, а Паша уткнулся носом мне куда-то в висок. Его горячее дыхание коснулось моего лица, и растворилось в морозном воздухе. — Так почему нельзя?

— Потому, — так же тихо ответила я, к своему стыду наслаждаясь близостью его крепкого тела.

Где-то на задворках моего разрозненного сознания промелькнуло понимание, что я не хочу вырываться из его объятий. Наверно, это какое-то помутнение рассудка, успокаивала я себя, пока он всё крепче прижимал меня к своей груди.

— Тебе не кажется, что уже слишком поздно для занятий? М? — Рукой он коснулся моей щеки, а затем провёл подушечкой большого пальца по губам, которые чуть приоткрылись вслед за его движением. — Тем более, с этим додиком.

Я вспыхнула. То ли от слов, то ли от его прикосновений.

— Тебя это не касается!

— Ошибаешься, Алёна. Меня касается всё, что связано с тобой.

Я не поняла, когда он успел склониться ко мне, но внезапно вместо его пальцев я ощутила на своих губах его губы, мягкие и чуть прохладные от мороза. Одно касание, почти невесомое. В моей голове сразу же застучало и загудело, сигнализируя об опасности, а пульс участился, но я не отстранилась.

Словно получив молчаливое согласие, Паша прижался к моим губам сильнее, втягивая мой язык в безумный танец, и я ответила на поцелуй. Руки крепче сжались на моей талии.

Знаю, это было глупо, и неправильно, но я не хотела, чтобы Паша останавливался. Мне нравился его поцелуй. Нравилось ощущать его прикосновения. Я теряла контроль, когда он оказывался рядом, когда он касался меня. Наше тёплое дыхание смешалось в морозном воздухе, а губы слились в единое целое. Не знаю точно, сколько мы так простояли, беззастенчиво целуя друг друга, но, в конце концов, Паша нехотя отстранился.

— Холодно, а ты без шапки, — хрипло произнёс он, продолжая сжимать меня в своих руках. Его дыхание, так же как и моё собственное, сбилось, и беловатыми клубами вырывалось изо рта. — Давай, я отвезу тебя домой, голубоглазка. Не хочу, чтобы ты заболела.

Я не сопротивлялась, когда он усадил меня в салон автомобиля, и позже, когда по приезду он целовал меня возле моего дома. Снова и снова.

Паша. Шесть лет назад.

Голубоглазки не было в университете почти неделю, и я не знал, куда она подевалась. Прямо испарилась!

В последнюю нашу встречу, мы так самозабвенно целовались в машине около её дома, что я забыл взять её номер телефона. Кретин! Но в те минуты я не мог думать ни о чём, кроме её мягких губ, и нежных рук, что невесомо перебирали пряди моих волос на затылке.

Даже моя ревность отошла на задний план. Я знал, что в тот день она снова будет сидеть за своей газетой, об этом мне подружки её доложили, и решил подождать. Не мог ничего с собой поделать. Хотел увидеть её безумно. Но когда заметил, что она выходит не одна, а вместе с этим додиком, всё внутри вскипело. Руки сжались в кулаки. Ноздри раздувались. Кажется, это называется ревностью. Я ревновал мою голубоглазку. Захотелось подойти и открутить голову этому белобрысому.

С этим нужно что-то делать. Определённо. Наверно, придётся поговорить с этим университетским Ромео по душам. Я же вижу, как он на неё смотрит. Моё лицо скривилось при воспоминании о нём.

Сделаю это чуть позже. Сначала выясню, куда пропала Алёна.

Зайдя в столовую, я застал там её подружек, и, не раздумывая, направился в их сторону.

— Привет, — поздоровался я, наблюдая за тем, как открыв рты, они таращатся на меня. — Вы же дружите с Алёной?

Улыбаясь, они закивали головами.

— Где она? — спросил я, начиная терять терпение. — Почему её нет в университете? Что-то случилось?

Некоторое время они молчали, словно до них долго доходил смысл моих слов, а потом одна из них, наконец, изрекла: