О детях и прочей нечисти

Когда дверь за ними закрывается, я вздыхаю с облегчением.

Пока их нет, я немножко шуршу по хозяйству: прибираю на кухне, подготавливаю плацдарм для возьни с рыбой, в процессе натыкаюсь на открытую книжку и снова зависаю над изображениями Ирлика. Ну не лежит у меня к ним душа. Ладно, надо хоть канву поискать, я вроде покупала большой кусок чёрной. А Ирлика надо, конечно, на чёрном фоне, он ведь такой весь светящийся... Рулон канвы обнаруживается в ларе, которому Кир смастерил замок, поэтому туда больше не попадают тонны кошачьей шерсти. Размер даже масштабнее, чем я думала, полтора на полтора. Я обвышиваюсь... Можно, конечно, отрезать, но у тряпки фабрично обработанный край... Да и я обещала Ирлику большой портрет. Ладно, пока размечу для очистки совести, а потом ещё подумаю. Где мой большой белый маркер?..

Разметкой занимаюсь до темноты -- в это время года день совсем короткий. Потом раскладываю вокруг себя нитки и бисер, и принимаюсь, подобно сказочному злодею, чахнуть над сокровищами. От этого бесконечно прекрасного занятия меня и отрывают оглушительное уханье и стук в окно гостиной -- как я с перепугу не перевернула все коробки с бисером, ума не приложу, но к счастью, только нитки рассыпала.

За окном светятся красные перья. Ого, да это сам прототип пожаловал. Приоткрываю окно.

– - Привет, ты в дверь звонить не пробовал?
– - спрашиваю.

– - Ещё чего, глупости какие, -- усмехается он, выпуская изо рта облачко пара.
– - Что я, всегда одинаково входить должен? Открывай, открывай, а то я через печную трубу занырну!

– - Тут нет печки, -- сообщаю я, открывая окно пошире.
– - Давай быстро, а то выстудим всю комнату.

– - Я нагрею, -- великодушно обещает Ирлик, перекидывая ноги через подоконник. Когти оставляют бороздки на ковре. Он в божественной форме, при всех гирляндах и в юбке, на сей раз, шоколадного цвета с красными и золотыми узорами.

– - Ты немного рановато, -- говорю.
– - Рыба ещё на удочке.

– - Знаю, знаю, -- отмахивается Ирлик.
– - Я пока не голодный. Просто скучно стало. По снегу моё царство засыпает, заняться там нечем. Летом-то можно хоть в кабак сходить, обыграть мужиков в бараньи или ещё во что... А сейчас мне в человеческом теле холодно.

Он демонстративно усаживается перед искусственным камином, скрестив ноги так, что когти торчат по обе стороны под опасными углами.

– - Ну, в доме-то, может, превратишься?
– - с надеждой спрашиваю я.

Ирлик морщится.

– - Не хочу. У тебя тут даже живого огня нету, вроде тепло, а неуютно. Да вы меня уже все видели, от кого скрываться-то?

– - Тут Азаматовы мать и брат, -- говорю, подавляя желание возмутиться: у меня идеально уютный дом, а живой огонь -- это постоянная опасность пожара!

– - Вот не понять мне вас, людей, -- встряхивает гривой Ирлик.
– - Какая разница, как я выгляжу? Суть-то одна!

– - Когда ты выглядишь, как человек, можно временно забыть про суть, -- поясняю я.

– - Забыть -- это да-а...
– - протягивает Ирлик задумчиво.
– - Кстати! Как твоя вышивка поживает?

– - Да вот, -- делаю жест в сторону разложенной на столике канвы и расставленных по всем креслам коробок с богатствами.
– - Только материалы подобрать успела. Пытаюсь придумать, как тебя лучше изображать, и пока ничего путного в голову не приходит. Хочется похоже, но я же не художник.

Как-то незаметно для меня Ирлик внезапно оказывается посреди моего барахла, не изменив позы. Суёт нос в нитки, шерудит мизинцем в бисере.

– - Красиво, -- заключает.
– - Земное всё, да? На Муданге так делать не умеют. Так тебе чего, позировать надо, что ли?

– - Э-э-э, собственно... А нельзя тебя сфотографировать?
– - решаюсь я.

Ирлик сдвигает брови под напряжением мысли.

– - Это такие моментальные картинки, что ли? А как они получаются?

– - Ну-у, там свет попадает на сенсор, превращается в электричество и выводится на экран...
– - мучительно адаптирую я институтский курс оптики.

– - А откуда этот свет берётся?
– - серьёзно спрашивает Ирлик.

– - Из чего-нибудь светящегося, -- пожимаю плечами.
– - А от всего прочего он отражается и тоже попадает на сенсор.

Он всё ещё морщит лоб.

– - Это от человеческого глаза сильно отличается?
– - спрашивает наконец.

– - Сенсор по-другому устроен, и у хорошего глаза изображение получается лучше.

– - Тогда, наверное, можно, -- поднимает брови Ирлик.
– - Попробуй.

– - Сейчас попробую, я, правда, спрашивала в другом смысле... Тут, на Муданге, среди людей считается, что по фотографии можно сглазить или ещё что... поэтому, например, нас с Азаматом снимать запрещено.

Ирлик заходится хохотом.

– - Ты же не думаешь, что меня можно сглазить!
– - веселится он, откидывась на ковёр перед камином.
– - Ой, не могу, уморила! Как ты себе это представляешь?

– - Никак, -- ухмыляюсь я, щёлкая камерой.
– - Ты отлично получился, гляди!

– - А, так это была уловка? Уважаю!
– - радуется Ирлик, элегантно перекатываясь по ковру, чтобы заглянуть в превьюшку.
– - М-м, ничего, только мне твой неживой огонь не нравится.

– - Я могу взять фотку настоящего и вклеить, а с этого уже вышивать...

– - Да ну, что, огня не хватает? Давай нормальный разведём!

– - Ну не в доме же!
– - ужасаюсь я.

– - Ладно, -- снисходит Ирлик, -- не в доме, так не в доме. У вас кострище где-то было на берегу, пошли туда.

– - Погоди, давай всех дождёмся... У меня тут ребёнок спит, не хочу его одного оставлять, а то проснётся, испугается...

Ирлик со вздохом встаёт, подходит к манежу, скорчивается над Алэком и принюхивается.

– - Он ещё два часа проспит. Пошли, я терпеть не могу ждать.

Поняв, что спорить бессмысленно, я иду одеваться.

На улице не очень холодно, на небе тучи, сквозь которые еле-еле пробивается свет Второй луны. Филин, которого не взяли на рыбалку, при виде Ирлика поджимает хвост и исчезает в будке с приглушённым всхлипом. Ирлик не обращает внимания, протапливает снег своими большими ступнями, а я семеню следом, проваливаясь по щиколотку.

– - Шагай почаще, -- прошу.
– - Мне так легче идти будет.

Он бросает на меня весёлый взгляд через плечо, припадает к земле и дует вперёд. Теперь перед нами прямая чёрная тропинка до кострища. Правда, боюсь, что-то из маминых посадок пострадало.