О детях Кощеевых

– Да.

– Оно может рассказать о моем прошлом? О том, кто мой отец и как я получил проклятье?

– Да.

– Вы знаете, как его приготовить?

Кощей помедлил, прежде чем ответить.

– Иногда прошлое дает нам не ответы, а новые вопросы. Ты уверен, что готов?

– Абсолютно.

– Хорошо. Я помогу тебе с этим. А пока подумай насчет Евдокии. Разумеется, уговаривать я не буду.

Демьян кивнул.

Глава 4

В парке при Конторе было тепло, свежо, зелено и спокойно. Хорошо, одним словом. Почти как в лесу, что в родном Яшином мире начинался сразу за отцовским теремом. Разве что ягоды здесь не собрать, да и идти – далеко не уйдешь, но всё равно это место мирило Якова с тем, с чем ему нынче довелось столкнуться. Тут можно было немного передохнуть от всего нового и незнакомого. Он уже даже начал думать, что здесь, возможно, не зря посадили березы. И может быть, сделавший это тоже тосковал по родным краям. Стоило закрыть глаза, прислушаться к шороху листьев, и начинало казаться, что ты вернулся домой.

Этим Яков и занимался, сидя на лавочке в ожидании Клима, которого Грач сегодня пригласил на индивидуальную тренировку. Он попытался было работать, но быстро осознал тщетность своей попытки. В голове роились совсем другие мысли.

Вчера Яра, как и обещала, сводила его в город. Клим с ними идти отказался, и она провела экскурсию по музеям и выставкам. И в конце дня, проведенного с тетей, Яков неожиданно остро осознал, как сильно не хватает ему родных рядом, не хватает возможности перекинуться парой слов, коснуться мимоходом, да просто знать, что они поблизости. Оставляя свой мир, покидая суетный родительский дом, в котором вечно кто-то кричал, плакал, требовал, просил с ним поиграть или починить игрушку, бегал, шумел, в котором его то и дело просили помочь, подсобить, в котором всегда была работа, – покидая его, он думал, что наконец-то обретет долгожданную тишину и спокойствие, но на деле тишина давила, и теперь Яков ощутил, что скучает по братьям и сестрам, по вечному гулу их голосов, по их просьбам, по их потребности в нем.

Тишина, которую не нужно было больше добывать, мешала сосредоточиться. Столь желаемое им еще недавно одиночество оказалось не такой уж приятной штукой. И будто мало было этой проблемы, обнаружилась вторая: ему не хватало физического труда. Чего-то такого, на что можно отвлечься, чтобы хоть ненадолго впасть в то прекрасное состояние, когда уходят все мысли и удается отрешиться от мира вокруг и внутри себя. Побыть в покое. Дома он шел колоть дрова или уходил на охоту в лес. А тут куда сходишь? В магазин?

Он так долго мечтал, чтобы ему дали учиться и работать. И вот мечта сбылась! Он должен радоваться. Но без всего, что раздражало и смущало дома, жизнь вновь показалась неполной.

Яков повел плечами, попытался сесть удобнее: спина с каждым днем ныла всё ощутимее и ощутимее. Засиделся. Нужно будет попросить Клима позволить ходить с ним на его утренние тренировки, что брат устроил себе сам. А сейчас – не отвлекаться на бесполезные мысли и работать, как и хотел. Яков вновь пригляделся к чертежу щенка, лежащему у него на коленях. Где-то в него закралась ошибка, и Яше никак не удавалось ее найти. Обычно к подобному он относился спокойно, полагая, что при должной внимательности так или иначе рано или поздно обнаружит недочет, и не торопился в поисках. Но в этот раз всё было по-другому, ведь он обещал Злате, что обязательно покажет собачку, как только научит ту ходить. Может, конечно, Злата об этом уже и забыла, ведь наверняка ей есть о чем подумать, кроме него и его игрушек, да только он не забыл. И хотелось сделать всё поскорее.

Да что там таить. Якову хотелось снова увидеться с нею и вновь заставить восхититься своим творением. Ни одна девушка раньше не разговаривала с ним так просто и ни одна не уделила столько внимания тому, что он собирал. Конечно, те деревянные игрушки, что он мастерил для братьев и сестер, были куда проще. Но отчего-то Яше казалось теперь, что они Злате бы тоже понравились. Он мог бы рассказать ей, как они устроены.

Яков окончательно оставил попытки думать о чертеже, перевернул страницу блокнота и позволил руке рисовать то, что хочется. Иногда это работало. Ручей сам проложит себе путь, если ему не мешать. А попытаешься навязать русло – выйдет болото. Он бездумно провел несколько раз карандашом по бумаге, усмехнулся, поняв, что именно получается, и не то чтобы очень удивился. Перед внутренним взором мелькнули медные кудри. Словно солнце на закате. До чего красиво. Глупо было пытаться обмануть себя. Он влюбился. Чувство было сильным и будоражащим. Стоило ли с ним что-то делать? Определенно – нет. Якову уже доводилось влюбляться, и он знал, что это проходит. Влюбленность похожа на болезнь: сначала лихорадит, потом отпускает понемногу, а там, глядишь, уже и не помнишь, как это было. Если не давать чувству воли, не подбрасывать дров в этот огонь, то пламя затухнет.

Клим бы, конечно, сказал, что он дурак. Что надо ловить момент и получать удовольствие. Только вот Яков не совсем понимал, что значит ловить момент ради момента. А что потом? Ведь это «потом» обязательно настанет. И как тогда?

Рука уверенно вывела изгиб спины, спустила на него волну волос. Яков читал о горах, извергающих жидкий огонь. О вулканах. Злата была вулканом. И она же была огнем.

А еще Злата была дочерью Кощея. Царевной. И он ей не ровня, пусть она ни разу того не показала.

Но перво-наперво стоило помнить о том, что Злата – человек. Живой, чувствующий. И Яков не понимал, как можно ради удовлетворения собственной прихоти, преходящего желания этого человека использовать. По-другому назвать не получалось. Отец говорил: ты в ответе за ту, которую выбрал. Уж если и идти к девушке, то с серьезными намерениями, а у Якова их не было. Он для себя давно всё решил. Семья – это жена. Семья – это дети. Их нужно содержать и кормить. Но тогда ни на учебу, ни на работу времени уже не останется. Может быть, когда-нибудь потом, но точно не сейчас. В конце концов, обзавестись семьей он мог и в своем мире, и без всех жертв, на которые ему пришлось пройти, чтобы очутиться здесь.

А карандаш тем временем нанес последние штрихи, провел несколько линий пожирнее, добавляя объема. Злата на рисунке стояла вполоборота к зрителю и улыбалась загадочно и мягко.

Чего-то не хватало. Яков огляделся и сорвал травинку. Скатал в пальцах шарик, превратив его в кашицу, и этим шариком дорисовал зелень в глазах. Вышло не так аккуратно, как хотелось бы, но зато нарисованная им девушка окончательно ожила.

Как там Клим сказал? «Прямо как в сказке: пришел в другой мир и нашел себе царевну».

– Царевна, – прошептал Яков и дотронулся мизинцем до ее щеки.

В этот момент, самым безобразным образом нарушая его глупое, но очень личное занятие, рядом с ним на лавочку приземлился брат, и Яков максимально спокойно, чтобы не выдать себя, перевернул страницу обратно, снова открывая чертеж. Клим запрокинул голову, закрыл глаза, замычал, а потом выругался. Цветасто так. Яков недовольно скривился. Брат, который видеть его лицо никак не мог, тем не менее безошибочно угадал вызванную своей тирадой реакцию.

– Даже не думай читать мне нотации, – простонал он.

Яков принюхался. В носу засвербело от горечи.

– Чем от тебя пахнет?

– Ну, покурил немного, парни угостили, – поморщился Клим. – Имею полное право. Кажется, Грач пытался меня убить. Не будь он мужем Яры, я бы… Не знаю, что бы я сделал, но это было бы страшно.

– Всё так плохо? – удивился Яков.

– Скажем так: до этого момента я был уверен, что с физической подготовкой у меня всё прекрасно…

Он попытался размять шею и зашипел.