О, этот вьюноша летучий!
Шрифт:
Все это было произнесено с таким сильным и неподдельным чувством, что она была едва ли не потрясена. Она вгляделась ему в лицо – нет, не пьяный. Прекрасный! Он был прекрасен, как принц!
– Как вас зовут?
Она молчала.
– Гражина ее зовут, – сказал кто-то громким шепотом прямо в ухо Силуэту.
– Гражина вас зовут! Гражина, я Виктор, перехожу на прием. Гражина, я – Виктор… Вы молчите? Ну и не надо, не говорите ничего, все равно вы – моя девушка! Гражина, я должен вам сказать очень важные вещи, а вы молчите, но слушайте, но слушайте! Мне сегодня жить не хотелось, пока я вас не увидел и не понял, кто вы. У меня никого
Тут вдруг ярчайший свет ослепил Силуэта, и он увидел в огромном всеобъемлющем оранжевом сиянии тысячи торжественно опускающихся парашютов. Он не выдержал и зажал ладонью глаза.
Как раз в этот момент подкатил к мотелю Олег Прянников, бросил в машину чемодан Гражины, схватил ее за руку, что-то прокричал про опоздание на самолет, и они исчезли.
– Где она? – тихо спросил Силуэт, опуская руку.
– Ну, ты заторчал, Силуэт! Клёво кайф поймал! – восхищенно заговорили девчонки. – Вот это выдал тираду!
– Где Гражина?
– Да она с тем фером сейчас укатила, которого мы вырубали! – истерически взвизгнул Шумок. – Ты отключился, а она сделала ноги.
– Куда?! – закричал он, как безумный.
– Туда! В ту сторону!
Он расшвырял своих дружков, выбежал на середину паркинга, заметался, не зная, что предпринять, не зная еще, какая дикая идея придет в голову, побежал вдоль ряда машин, замер на миг возле «триумфа»…
– Эх, вот эту бы мне сейчас тачку!
И вдруг увидел ключ в замке зажигания огромного тягача «КрАЗа». Миг, и он уже был за рулем.
Ермаков говорил из телефонной будки с Марией.
– Нет, он еще не приходил, Петя. Я всех ребят во дворе спрашивала – его никто не видел, а диспетчер говорит, что с базы вовремя ушел.
Голос Марии звучал панически.
– Не волнуйся, – говорил Ермаков. – Я знаю, где он. Не волнуйся, милая. Я еду туда. Не волнуйся, пожалуйста. Через час мы будем вместе дома.
Он вышел из телефонной будки. На другой стороне шоссе у обочины, мертвенно отсвечивая под газовым фонарем, стояла его патрульная машина. Он был еще «при исполнении служебных обязанностей». По привычке он засек время и собрался уже пересечь шоссе, когда увидел стремительно приближающиеся четыре фары – с полным светом и с огромным превышением скорости шел «ВАЗ-2103».
Рефлекс капитана Ермакова сработал безупречно. Он выбежал на асфальт, вытянул вперед свой светящийся жезл и остановил нарушителя.
Черт подери, за рулем был опять тот самый тип, с которым у капитана Ермакова были связаны какие-то неприятные ассоциации – то ли спор какой-то? тяжба ли? Просто ли обматюкались? Он даже и не помнил – что именно.
Он быстро подошел, взял под козырек.
– Старший инспектор Ермаков. Ваши документы, товарищ водитель.
Прянников из окна протянул ему документы, сморщился от отвращения:
– Опять вы? Закон триады. Прокалывайте быстрей. Мы опаздываем на аэродром.
Ермакову тоже не резон был рассусоливать в такой момент. Он
вынул компостер.– Отдаете себе отчет, за что делаю просечку? И никто к вам не придирается, Олег Павлович. Ездить надо…
Он не успел проколоть техталон, когда увидел приближающиеся опять же со стороны мотеля две огромные фары. Он слепили встречные машины и мотались с левой стороны в правую, что называется «гуляли» по шоссе. Красные стоп-сигналы встречных машин сбивались в кучу и бестолково мельтешили перед двумя этими слепящими фарами.
Дурное предчувствие пронзило Ермакова. Он бросил документы Прянникова ему на колени и побежал по шоссе навстречу слепящим фарам.
Прянников пожал плечами, завинтил окно и быстро помчался дальше к аэропорту.
В ослепляющем свете фар мы еще некоторое время видим бегущую словно по горящей реке фигуру капитана Ермакова.
Вот он поравнялся с источником этого света, темной горой металла, метнулся в сторону и в следующее мгновение вспрыгнул на подножку гигантского «КрАЗа».
Аэропорт. Прянников и Гражина чуть ли не бегом пробиваются сквозь толпу к столу регистрации рейсов.
Он оборачивается вдруг, берет ее за плечи и заглядывает в лицо.
– Гражина, вы действительно меня любите?
– Люблю, – говорит она.
Наконец, они у стола. Чемодан на весах. Посадочный талон в руках.
– Простите, мне показалось, что вы меня сегодня меньше любите, – растерянно бормочет Прянников.
– Я люблю вас, Олег, люблю, – с каким-то странным упорством говорит Гражина.
Посадка на ее самолет уже началась. Они идут в толпе пассажиров к стеклянным воротам, над которыми пробегают электрические надписи.
– Ты любишь меня, Гражина? – снова спрашивает Прянников.
На него просто жалко смотреть – он будто бы боится сейчас, прямо в эту минуту, потерять ее.
– Я люблю тебя, люблю тебя, – повторяет Гражина.
Они целуются перед самым барьером, и вот она уже оказывается в спешащей к самолету толпе, в блуждающих огнях аэродрома, а он, прижатый к стеклянной стене, все смотрит ей вслед.
Он снова молча и отчаянно спрашивает ее:
– Гражина, ты еще любишь меня?
Она оборачивается, чтобы ему ответить, и вдруг застывает, вспомнив две огромные блуждающие фары на ночном шоссе. Она стоит несколько секунд в оцепенении. Потом ее увлекает толпа.
Прянников возвращался из аэропорта без музыки. Он гнал машину по пустому ночному шоссе и был мрачен.
Вдруг в свете дальних фар он увидел с трудом выползающую из кювета на дорогу фигуру. Он резко затормозил и узнал Ермакова.
– Капитан?! Что случилось?
Ермаков пытался подняться на ноги. Лицо его было разбито, форменная рубашка порвана.
Прянников подошел к нему с аптечкой, вынул йод, вату, бинт.
– Это между прочим, – бормотал Ермаков. – Вы можете меня немного подвезти?
Он как-то не соответственно улыбался, чуть-чуть посмеивался, видимо, находился в состоянии, близком к шоковой эйфории. Внутри машины Ермаков спросил:
– Сигарет у вас нет, конечно?
Прянников протянул ему пачку «БТ», зажигалку.
Сигарета подействовала на капитана лучше, чем йод. Он жадно курил, словно не никотин вдыхал, а кислород, и, наконец, произнес не совсем понятную Прянникову фразу:
– Теперь все четко.
– Куда вас везти? – спросил Прянников.
Ермаков почему-то не ответил.