o f2be50149fb33788

кошмарах - язык словно парализован. Вдруг пришло ещё одно

отчётливое понимание, что я вовсе никакой не Петруха,а младшая

жена Абдулы - Гюльчатай и красноармейская гимнастёрка на мне

потому, что я, аккуратная девочка, постирала своё пёстрое

узбекское платьице и оно теперь сохнет на соседней скале.Тут я

просто разозлился - хрен редьки не слаще, значит не зарежут ,а

задушат, да ещё перед смертью этот оголодавший муженёк

двуглавый тут же на скале заставит меня, такую нежную,

супружеский долг выполнить. Это было уже слишком и я

проснулся в ледяном поту от собственного вопля.

" Чего орёшь, впечатления одолели? " - осведомился, стоящий у

изголовья койки Борис.
– " Тебе между прочим через десять минут

на вахту, так что подъём." Я взглянул на наручные "Командирские"

со светящимся циферблатом - было без десяти двенадцать.

Поскольку тёмный и душный кубрик был заполнен

похрапывающими матросами это была полночь, выходило что я

проспал без малого двенадцать часов. Со сна меня била дрожь. И

то сказать - на палубе, куда я поднялся по трапу из кубрика был

хоть и май месяц, но не "баловником" ни "чародеем" он не был и

тем более не "веял свежим своим опахалом". Скалы Медвежьего

крыла хоть и защищали от от порывов холодного ветра, но

пронизывающие сквозняки по палубе "Жуковска" гуляли вовсю.

Я завернул в боцманскую каптёрку, чтобы прихватить

положенную палубной вахте телогрейку. В каптёрке горел свет. В

дальнем углу на ящиках сидел Бронислав Устиныч, разложивший

перед собой какие-то железки и старательно, даже с нежностью,

протирал их ветошью, сдувая невидимые пылинки. Я подошёл

ближе и увидел на ящике самую большую деталь - длинный

массивный ствол с удлинёнными отверстиями. " Ух ты, пулемёт!

Настоящий! Откуда?! " - вырвался у меня восхищённый

183

мальчишеский возглас. Вспомнив, с каким грузом боцман покидал

борт "Эидис", я не стал уточнять происхождение этого хотя и

разобранного, но всё же впечатляюще грозного смертоносного

механизма.

Устиныч перехватил мой горящий взгляд и не удержался от

лирического комментария: " Любовь к оружию ! Любовь к оружию

свойственна всем нормальным пацанам и большинству мужчин.

Это, Паганюха естественный цивилизационный феномен.

Мужчина прежде всего воин - защитник своего племени, а уже

потом всё остальное. Так было и так будет, а иначе регресс,

вырождение и гибель ! Это почти музейный экспонат, вражеское

оружие и гордость вермахта МГ-42 или как его называли в войну

"Циркулярная пила Гитлера". Сколько наших ребят полегло в

проклятых лобовых атаках от этого железа. У немцев ведь были

сотни тысяч таких машин, включая его предшественника МГ-34.

Мы изучали оба этих машиненгевер в "Школе юнг". Работают они

коротким ходом, на принципе отдачи ствола и прицельно бьют на

километр. Скорострельность отличная , порядка тысячи выстрелов

в минуту. Его проблема лишь в том, что уже при 200 выстрелах в

минуту нужно менять перегревающийся ствол каждые 30 - 40

секунд. "

Я возбуждённо засопел:" Так мы теперь и с "Брунгильдой "

повоевать сможем ? !" - " Ну это вряд ли" - усмехнулся боцман - "

У этой "гоп компании" наверняка посерьёзнее игрушки имеются.

Однако, малый, голенькими они нас уже не возьмут, а пулемёт нам

нужен для другого - мы им будем фарватер разминировать, когда

на выход пойдём. Скоро сам увидишь." За разговором Устиныч

успел смазать и собрать одиннадцати килограммовую немецкую

машинку,метр двадцать длинной. - " Возьми в углу на ящиках

банку-трёхлитровку в капроновой оплётке, набери воды и поставь

кипятильник." - распорядился боцман - " Чай и сахар я принесу из

каюты. Здесь не храню - крысы шастают. Заодно и печенье

прихвачу. Верманд подогнал на прощанье."

Горячий крепкий чай, щедро сдобренный рафинадом, заметно

поднял настроение и я с мальчишеской непосредственностью

принялся расспрашивать Устиныча о последних событиях

происшедших без моего участия. Я непринуждённо интересовался

184

о чём говорилось в каюте капитана, какие решения принимались и

особенно любопытную Варвару(то есть меня ) интересовала

прощальная беседа Бронислава и Верманда на борту "Эидис". На

этот град разнообразных расспросов боцман отвечал односложно:

" Не части, "Торопыгин", так или иначе скоро всё закончится. Что-

то само прояснится,а что-то нет. Будем живы, здоровы и ладно.

Вот тогда и поговорим " Видя мою неудовлетворённую,

обиженную физиономию, Устиныч то ли смягчился сердцем, то ли

просто решил поменять тему беседы. Хитро прищурив левый глаз

он спросил: " Слышь, Паганюха ! А я ведь не закончил рассказ о

своих славных похождениях в Гренландии. Так-что доставай из

под шапки свои свободные уши и хочешь не хочешь, а я по ним

ездить буду."

Я продолжал дуться, не проявляя интерес к предложенной смене

беседы и тогда боцман с лёгким, возможно наигранным

раздражением, заявил: " Впрочем я не неволю - нелюбо не слушай

и кстати место вахтенного матроса у сходней на берег, это я как

старший по должности напоминаю." В этом месте до меня дошло,

что детские игры в обиду выглядят несолидно, да и чем

закончились гренландские приключения боцмана Друзя и правда

хотелось услышать. Я изобразил неискреннее и неглубокое

раскаяние в своём поведении и как предложил Устиныч "достал из