o f2ea2a4db566d77d

этому делу?

–

Ах вот оно что! – на лице доярки появилась злорадная улыбка. – Теперь вы мне и это

пришьёте? Ну молодцы! Да, скажи им, что это я бобров режу – собственным руками их

вспарываю и свежее мясо жру!

– Кому сказать, Татьяна Ивановна?

–

Пошли прочь отсюда! – заорала старуха.

78

– Кому сказать, Татьяна Ивановна? – настойчиво повторил Яша.

– Сукам твоим из деревни! Здесь все убийцы! Вглядись им в лица, пока не поздно. Что

ты там увидишь?!

На этом Морозова повернулась и стремительно ушла в дом. Она явно хотела напоследок

хлопнуть дверью, но та слишком туго шла, так что вместо грохота раздался только надсадно-

конфузливый скрип.

– Как это называется по-русски? «Беседа – ах»?, - тихо поинтересовалась Орвокки.

–

Это называется «Вот и поговорили», - отозвался Яша. – Пойдём отсюда.

Овчарка продолжала лаять – натянув цепь и уставившись в неизвестную точку. Пёс явно

устал, но из чувства какой-то животной ответственности не мог позволить себе сачковать.

Выйдя за калитку, Орвокки и Яков, не сговариваясь, поглядели через забор в надежде всё-

таки узнать, что происходит. Собака лаяла в сторону небольшого сарая на заднем дворе. Там

на поленнице как раз спала рыженькая кошка. Но она ли раздражала пса или нечто другое,

молодые люди понять не смогли. Они медленно двинулись обратно по деревенской улице.

–

Давайте к озеру? – неожиданно предложила Орвокки после пары минут молчания.

Злоба Морозовой, её последние, странные слова, чрезвычайная нервозность собаки,

давящая атмосфера заброшенного Пиенисуо. Прогулка по берегу спокойного озера казалась

спасением из вязкой ловушки.

–

Эта история с бобрами, - вымолвил Яша уже на берегу, - наверняка только верхушка

айсберга, а что там в глубине, даже вообразить себе страшно.

–

А вы и не воображайте, - рассудительно посоветовала девушка. – Ваш долг раскрыть

уже известное преступление, потом разберётесь. Я здесь пока как туристка, официального

расследования не провожу, только информацию собираю. Но я готова помочь вам, чем

смогу. Это интересно.

В ответ Яша широко улыбнулся.

«Он спрашивает себя мысленно, уже не в первый раз, кто же мог вспарывать бобров? Ни в

одной из подшефных ему деревень Яков не знает людей, которые могли совершить такие

зверские убийства. Считает, что за пару лет службы, успел хорошо их узнать. Когда однажды

ограбили Егоровну, он заподозрил Ивана – рощинского хахаля, копался в его прошлом, но

ничего не обнаружил. Проверял и всех остальных жителей, но они оказались чисты. Позже

выяснилось, что грабёж – дело рук компании ребят из Петербурга, бороздивших окрестности

Вяртсиля в поисках некоего «места силы». По убеждению молодёжи, несть числа таким

мистическим точкам на карельской территории, изобилующей страшными деревнями-

призраками, где жить теперь и вправду могли только духи. Со слов Морозовой, однако,

выходит, что доверять местным как раз не стоит. Яков, впрочем, не исключает, что Татьяна

Ивановна впала в маразм или мстит за старые бытовые обиды»

Сам того не заметив, Яша щедро почесал себя в затылке.

«Он глядит на смирную поверхность озера и почему-то вспоминает ранневесеннюю сцену

из своего детства. Странная игра ассоциаций – сейчас отменная летняя жара. Яков

вспоминает, как проснулся посреди ночи в избе своей бабки по отцовской линии, как

испугался, услышав визг и стоны отчаяния со стороны местного озера. И громко плакал,

пока не пришла бабушка и, вытирая с его лица слезы, не объяснила, что это лёд на озере

вскрывается»

Ничего страшного, глупыш. Наоборот – скоро весна.

Стоявшая рядом Орвокки также глядела на озеро Салмилампи и тоже думала, но совсем о

другом. Предположим, Бог – писатель, формулировала она мысленно, тогда все люди на

Земле – герои бесконечного романа, который он пишет. Но что Богу, как автору, делать с

отдельно взятой старушкой? И, тем более, с множеством старушек и стариков? Достоверно

ли он их изображает в своём романе, раз у других героев часто возникает ощущение, что вот

в этой старушке, например, смысла и глубины немного, подчас просто нет? Неужели Бог-

автор работает спустя рукава, каким-то персонажам уделяя больше внимания и даже

теплоты, а других – вводя просто так, без особой цели? Тогда неудивительно, почему какая-

79

нибудь отдельно взятая старушка – не та, которую они только что видели, а вообще –

проводит остаток своей жизни в гневе и злобе. Ведь этого персонажа обделил его же автор –

писатель, которому никогда не было свойственно оправдываться и объяснять свой замысел.

Он даже не соизволил одарить эту старушку умом, чтобы та могла бороться за себя в

одиночку. Или?..

Тут Орвокки заметила, как Яков почесал в затылке, и в унисон ему – тихо вздохнула.

Настало время возвращаться в Анонниеми.

Илья сидел в приёмной один. Он забыл надеть линзы, и поэтому всё вокруг виделось ему,

как сквозь дымовую завесу. Но мебель вокруг разглядеть смог. Четыре стула, простой стол

на железных ножках, одну скамью с условно мягким сидением – все плакаты на стенах

(правда, сами тексты и рисунки расшифровать не удавалось), все двери, ведущие в кабинеты,

а также задвинутый в угол фикус, чуть не пластмассовый в своей отрешённости. Попытался

отыскать какие-нибудь дефекты на линолеумном полу, не удалось – здесь туман лежал

слишком густо. Илья не помнил, где именно находится и по какому он здесь делу, а в окне

напротив почему-то слишком темно для летнего дня – вообще ничего не видно, кроме

темени. Да и на освещении в самой приёмной сэкономили – только одна тусклая лампочка