О кораблях и людях, о далеких странах

Не прошло и нескольких минут, как они разговорились.

Руди уже преодолел свою неловкость и чувствует, что ребята приняли его в свой круг. Только иногда кто-нибудь взглянет на него, и Руди слышит, как они после этого начинают шептаться. Он знает - это они оценивают его. Но он не одинок: он ведь уже знаком с Кудельком.

– Ты откуда родом-то?
– спрашивает парень с певучим, мягким голосом, просовывая под балку, на которой закреплены концы, круглую детскую голову.

– Из Мейсена.

– А я из Ризы!
– обрадовавшись, говорит паренек, и розовое его личико так и сияет.

– Значит, мы из одних мест, почти соседи. Меня зовут Гейнц Шене, но здесь меня кличут "Сосунком".

Раздаются смешки. Руди застенчиво улыбается и протягивает Гейнцу руку. Тот рад.

– Они тут дразнят меня всегда. Ну, а теперь я не один ты ведь земляк мой!

Руди снова заговаривает с Кудельком. Гейнц немного обиженно возвращается на свое место и достает из кармана кусок булки. Когда он жует, лицо его кажется еще круглей.

– А почему твой отец против-то был?
– спрашивает Руди своего нового друга - Куделька.

– Против морского дела он ничего не имел. Но вот, что я хочу в моряки, - этого он никак понять не мог. Магазин у нас свой - в этом вся и загвоздка.

Немного погодя он добавляет:

– Но мне неохота было. Всю-то жизнь за прилавком стоять и всегда быть вежливым: "Пожалуйста, мадам! Конечно, конечно... мы можем обменять товар... Этот гарнитур мы особенно рекомендуем! Прошу убедиться - двойная вставка..." Три месяца я терпел, а потом плюнул. Отец меня сам выгнал. По-настоящему, взял и выгнал! Понимаешь?

– И отодрал, да?

– Нет, выгнал из дому, лишил наследства. Магазин теперь достанется нашей Лютте. Правда, ей только одиннадцать лет, но, когда она подрастет, уже наверняка лучше будет разбираться в дамских гарнитурах, чем я.

– И он отпустил тебя в моряки, да?

– Сказал: сам выбирай, либо останешься здесь и будешь учиться на приказчика, тогда тебе в свое время и магазин достанется, или иди в моряки - тогда я тебе и подписку дам, но кроме нее - ничего.

– И ты согласился?
– шепчет Руди.

– А как же я иначе сюда бы попал? Без подписки родителей не принимают.

Руди смотрит на своего друга с изумлением. Потом отворачивается, завязывает плоский узел и думает про себя: "Во как, у них свой настоящий магазин! А он все равно сюда приехал. Здорово!" Он восхищен Кудельком.

– Значит, тебе потом так ничего и не достанется от родителей?

Куделек удивленно смотрит на него.

– Ты моего отца не знаешь. Упрямая у него башка.

– Ну, у тебя тоже.

Репродуктор в углу начинает гудеть, щелкает, верещит, и вдруг раздается свисток и сиплая команда: "Убрать рабочее место!"

Все сразу бросают концы.

– Живо! Подобрать мусор под ногами!
– Юнга в синей спецовке указывает на пол.
– После сигнала можете отправляться в кубрик!
– говорит он и уходит.

Сосунок ползает по полу и сдувает мусор, приговаривая:

– Грязь должна всюду поровну лежать!

В дверях показывается Франц.

– Как раз вовремя пришел!
– говорит он, засунув руки в карманы, и подходит к Кудельку.
– Вы что, собираетесь тут сигнала дожидаться?

– Не знаю я, как остальные, - отвечает Куделек.

– Трусишь, вот и все!
– презрительно бросает Франц. Подумаешь, через две-три минуты все равно дадут сигнал.

– Эх, была не была!
– слышится во многих углах, и ребята плетутся к дверям.

Пройдя длинный коридор и поднявшись на палубу, Франц останавливается и поднимает руку:

– Полундра! Справа по носу Медуза!

Кое-кто собрался было юркнуть обратно, но толстый боцман с жидкими рыжими волосами уже заметил ватагу.

Медленно, словно крадучись, он подходит и настороженно спрашивает:

– Откуда изволят пожаловать господа?
– Он стоит, скрестив толстые руки на разрисованной татуировкой груди.

– Мы... мы думали...
– бормочет кто-то из ребят.

– На нижнюю палубу! Марш-марш!

Руди так и вздрагивает. Лицо боцмана исказилось, он стал похож на какое-то чудовище.

Ребята несутся во весь дух. Задыхаясь, Руди спрашивает своего друга:

– Что случилось?

– Не понимаешь?

– Ни бум-бум!

– Внимание!
– слышится тявкающий голос боцмана.

Вся ватага оборачивается. Ребята, встав по стойке "смирно", вытягивают руки по швам.

– Господа изволили запамятовать, что никто не смеет покинуть до сигнала рабочее место. А чтобы память у вас стала покрепче, придется вам кое-что запомнить, хорошенько запомнить.

Ребята замерли.

– На нижнюю палубу бе-е-е-гом!

Гремя башмаками, вся ватага мчится по трапу.

– Вот ведь собака какая!
– задыхаясь шепчет Руди.

Боцман подгоняет отстающих пинками.

– Что я такое сделал?
– возмущается Гейнц Шене.

– Хэ-хэ! За то и бью, что ты ничего не делаешь...

На темной нижней палубе ребята выстраиваются.

– Ша-а-гом марш!
– командует боцман.

Ребята топают по деревянному настилу так, что только грохот раздается.

– Ко-о-о-лени сгибай!

Ребята шагают на согнутых коленях.

Боцман стоит рядом с трапом и ухмыляется. В зубах его зияет черная дыра.

– Господа, прошу запевать!

Один из юнг падает. Остальные смеются. Кто-то затягивает, и все подхватывают:

Марш вперед, не зная страха.

Ждет по-о-о-беда впереди!

Понемногу с лиц исчезает упрямое выражение. Начинают болеть ноги. Еще никто не заставлял их маршировать с согнутыми коленями. Колонна растягивается. Каждый раз, проходя мимо трапа, Руди смотрит на боцмана. Он стоит, скрестив руки на груди, и ухмыляется.

– Так! Приставить ногу! На сегодня хватит! Я вас научу еще! Хэ-хэ! Научу!.. Становись!

Ребята становятся в шеренгу.

– На верхнюю палубу - шагом марш!