О маленьких рыбаках и больших рыбах

Максим Андреич подошел к нам и спросил строго:

— Вам что, господа?

— Нам директора повидать надо, Максим Андреич. Он здесь? Не ушел?

— Господин директор здесь. А вам его зачем?

— А мы хотим у него аквариум попросить, чтобы он нам его на лето дал… — И с жаром и очень подробно я рассказал Максиму Андреичу, зачем нам нужен аквариум и какие интересные есть водяные животные. Очень убедительно рассказал.

Максим Андреич вполне спокойно, не перебивая, меня выслушал, а затем вдруг подмигнул левым глазом и сказал загадочно:

— Имеет свою приятность! — и замолчал.

— Так как же, Максим Андреич, директора-то увидать? Где он?

— А они у себя на балконе с семейством завтракают… На вольном, значит, воздухе, — неторопливо сказал Максим Андреич и прибавил: — Имеет свою приятность! — и снова подмигнул левым глазом.

— А как же к нему пройти? — спрашиваю, а у самого уж сердце сжалось, и мурашки по спине пробежали, — так страшно показалось разговаривать с директором.

— Вы подождите здесь, а я ему доложу. А только аквариум до господина директора дело не касающее. Об аквариуме надо вам доложить Николаю Николаевичу, господину Врончевскому.

Николай Николаевич Врончевский был у нас преподавателем естествознания, или естественной истории, как тогда называли. В его ведении и был кабинет.

— А он где? Николай Николаевич? — спрашиваю, а сам чувствую, как у меня от сердца отлегло, так я обрадовался, что можно с директором не говорить.

— А они, надо полагать, у себя на квартире. Недалеко отсюда, через квартал на этой же улице. Вчера они жалованье получать приходили. Имеет свою приятность! — и повторив эту свою любимую поговорку, Максим Андреич опять подмигнул.

— Так мы, Максим Андреич, прямо к нему и пойдем. А директору и докладывать не надо.

Пошли к Николаю Николаевичу. Зимой в училище я его видал только издали, а дела с ним мне не приходилось иметь. В нашем первом классе естествознания не было, и он у нас не преподавал. Я знал его только по наружности. А наружность у него была неинтересная, уж очень унылая. Все на нем как-то вниз свисало. Волосы спускались на лоб, брови — на полузакрытые тусклые глаза. Нос тоже был висячий, а из-под него усы свисали. Даже форменная тужурка висела на нем, как на вешалке. Идет он, бывало, на урок по коридору, и такой у него вид, точно он спит на ходу и скучный сон видит. Ученики звали его Мочалкой.

Николай Николаевич жил в небольшом домике. Мы зашли с Федей на двор, осмотрелись. Через открытое окно донеслась до нас негромкая музыка. Кто-то в доме играл на рояле. Да так хорошо, — печально и торжественно, что я невольно заслушался и остановился. А Федя так и замер: он очень любил музыку.

Мне захотелось посмотреть, кто так хорошо играет. Неужели Николай Николаевич? Я приподнялся на цыпочках и заглянул в окно — он, Николай Николаевич! Но только как будто и не он. Как-то совсем по другому выглядит, не так, как в училище. И вид у него не сонный, а оживленный и немножко строгий. Брови приподняты, глаза открыты и блестят, и даже висячий нос его как будто тоже приподнялся. Словом, живой человек да и только. Что с ним случилось, думаю, неужели он так от музыки изменился?

В это время с другого конца двора подошла к крыльцу высокая красивая дама. Поднялась на две ступеньки, остановилась и спрашивает:

— Вам, мальчики, кого нужно? Николая Николаевича?

— Да, мы к нему.

— Пойдемте, я вас проведу.

Дама провела нас в переднюю, и пока мы с Федей искали, куда бы наши фуражки положить, она прошла в комнату, откуда слышалась музыка. Николай Николаевич играл в это время уж что-то другое — веселое и бурное. Слышим, дама говорит громко:

— Николай Николаевич, мальчики к тебе пришли.

Несколько раз повторила она эту фразу — занятый игрой Николай Николаевич, должно быть, ее не слышал.

Наконец, музыка оборвалась.

— Да, да, — сказал Николай Николаевич, — слышу, слышу… мальчики пришли. Какие мальчики? Зачем мальчики?

А мы с Федей в это время уже вошли в комнату, поклонились и остановились в смущении, Николай Николаевич повернулся и увидел нас.

И вот на наших глазах, с неуловимой быстротой с ним произошла поразительная перемена. Брови его опустились вниз, глаза до половины закрылись веками и потускнели, а красный нос уныло повис. И сам он как-то опустился и сделался опять прежним, обычным Николаем Николаевичем.

Поглядев на нас уже сонными глазами, он спросил скучным голосом:

— Вы ко мне, господа? Что вам угодно?

Мне тоже сразу стало скучно и захотелось поскорей уйти.

Кое-как, вяло и запинаясь, без всякого энтузиазма, рассказал я ему, что нам нужно, и замолчал.

— Нет, господа, вашу просьбу исполнить не могу. Аквариум — вещь дорогая, казенная, а вы можете его испортить, например, разбить. Кроме того, из ваших слов я вывел заключение, что вы еще не отдаете себе ясного отчета, зачем вам нужен аквариум. В котором классе вы учитесь? Я вас что-то не припомню.

— Во второй, — говорю, — перешел. А вот Федя, — он в городском учится.

— Ну, вот видите. Следовательно, вы не проходили еще курса естественной истории, и вам еще рано заниматься изучением пресноводной фауны. У вас нет для этого необходимых знаний.

И долго еще он нам повторял все одно и то же и все так же монотонно и все так же скучно.

На меня от скуки напал столбняк. Я уже и слова его перестал различать, и аквариума уже мне было не нужно, а только и думаю, как бы уйти поскорее. Взглянул на Федю, вижу, и у него лицо вытянулось и побледнело.

Николай Николаевич замолчал, наконец, и посмотрел на нас выжидательно.

Мы с Федей потоптались на месте, пробормотали какие-то прощальные слова, поклонились и, все убыстряя шаги, направились в переднюю. Схватили свои фуражки и, как только вышли во двор, не вытерпели, — бегом побежали. Остановились мы только тогда, когда уже были далеко. Вздохнули оба с облегчением, и стало нам легко и весело.

Но ненадолго. А аквариум-то как же, думаю. За эти дни я так сжился с мыслью, что у нас с Федей будет аквариум, что отказаться от нее казалось просто невозможным.

— Не дал аквариума! Как это он сказал, Федя: «Отчета себе не отдаете, зачем вам аквариум». Так, что ли?

— А ты, Шурик, уж больно плохо ему про аквариум рассказал. Он и не понял ничего. Ты Максиму Андреичу лучше рассказывал.

— Пожалуй, и верно. Оттого и не дал. Да уж очень скучно говорить с ним… Ну, что ж теперь мы будем делать?

Федя, не задумываясь, ответил:

— Пойдем к Тараканщику!

III

Дом, в котором жил Тараканщик, стоял на самом краю города, на берегу реки Ярбы. Это был большой старый дом, обросший кругом высокими кустами сирени. За домом на целый квартал тянулся сад. Высокое крыльцо выходило прямо на улицу.