О моём перерождении в сына крестьянского 1

Море Чудищ, серединные области Леса Чудес и острова Дикого архипелага – владения не разумных существ, но монстров и полноценных чудищ. Тех, которые сами по себе те ещё ходячие аномалии, живые якоря собственных доменов.

Тут, казалось бы, впору воскликнуть: ага! Если пограничье Леса Чудес, его Опушки – это те же чародейские оазисы по своей сути, то сей край должен быть настоящим раем для благородных родов! Они могли бы ставить здесь свои маноры и поместья, окультуривать земли и процветать благодаря богатому природному манофону... верно? Ведь так?

Что ж, некогда так всё и было. В далёком, поистине легендарном прошлом предки современных гриннейцев, явившись откуда-то с востока, чуть ли не зубами вгрызались в Лес Чудес ради его богатств. То была эпоха, когда девять десятых народа пребывали в рабстве (или состоянии, не сильно отличном от рабства), но зато оставшаяся десятая доля была героями. Воины ли, маги ли, хитрецы – герои, поголовно и несомненно! Жертвуя собой на каждом шагу, заливая землю кровью – тварей и собственной, вперемешку – они убивали даже и чудищ. Не всех, разумеется, но на эпических и иногда легендарных им силы, густо замешанной на злобе и самоубийственной решительности, всё-таки хватало.

И Лес Чудес отступил. Жадность, жертвенность и вариативность способностей, помноженных на расчётливость изощрённого разума, помогли людям победить... в каком-то смысле. Но побеждая в одном, всегда проигрываешь в другом; это правило столь фундаментально, что даже в системе с её правилом один к двум прописано. Предполагаю, история закончилась так: стоило древним гриннейцам пробить коридор к Золотому заливу, основать там порт и оседлать транзит товаров из Зальмара в Империю и обратно, как у них появились свободные ресурсы для совершенствования более цивилизованными и менее рискованными способами, чем кровавое ремесло монстробоев. Место на самой вершине, ранее плотно оккупированное полудикими боевиками, заняли менталисты династии, объявившей себя королевской... да так с тех пор и не сменившейся, хотя поначалу там, наверху, творился изрядный трэш. Но есть ли серьёзная разница, из какой ветви магического рода происходит действующий монарх, если это по-прежнему одна из ветвей всё того же мощного дерева? Вот и я о том же.

Что же до свободных ресурсов... природа может уступить разуму, но обмануть её невозможно. Люди вырубили Лес, но вместе с ним отступили и чудеса.

Опять-таки могу лишь предполагать, ибо всё ниже сказанное основывается на косвенных, далеко не всегда точных, неизвестной достоверности данных – но ныне существующие, тщательно окультуренные, сравнительно стабильные чародейские оазисы, обжитые родами столь же старательно окультурившихся благородных – это мелкие застойные болотца в сравнении с теми родниками живой магии, которые и поныне можно найти в Лесу Чудес. Родниками блуждающими, то сливающимися, а то разделяющимися, иссякающими в одном месте и начинающими фонтанировать в другом, меняющими свой окрас, спектр и плотность... в общем, худо-бедно подходящими для жизни древних полукочевников, но категорически не годящимися как основа существования для современных дворян.

Которые разменяли естественность на стабильность и вполне тем удовлетворены.

Впрочем, дух древних гриннейцев не исчез полностью. Как не исчез и фронтир: граница между уже многие тысячи лет как цивилизованной державой и дикими территориями в глубине Леса. Просто нынче изменились порядки. Например, на убийство чудищ нынче введён запрет, на убийство монстров четырёх звёзд серебра и выше имеются квоты (как, вообще говоря, на убийство более слабых, но ставших редкими монстров с полезными свойствами), браконьерство преследуется, притом преследуется жестоко... в общем, восседающий на Престоле своём Девардот Двадцать Шестой заботится не только о том, чтобы торговля в его державе процветала, но и о том, чтобы природные ресурсы из Леса Чудес поступали к ремесленникам-чародеям пусть скудноватым, но зато постоянным и не грозящим обмелеть потоком.

– Эй, клоп! Ты никак заплутал? Дорогу подсказать?

– О, да он и не клоп. У него целая звезда на груди. Это не иначе как таракан!

– Воистину. Молодой таракан, слабоватый.

– Деточки, – сказал я, останавливаясь в десяти шагах от пары зубоскалов, – вы сами умчитесь с дороги вон в священном ужасе, освободив проход – или мне придать вам немножко мотивации пинками?

– А у этого таракашки есть стержень, да, младший братец?

– Да, старший братец, есть. Стерженёк. По нашей земле ходит, нашим воздухом дышит, но всё равно дерзает что-то выпячивать промеж зубов своих против рубежников.

– Если вы рубежники, – я усмехнулся демонстративно, – разрешаю: предъявляйте.

– Чего предъявлять?

– У-у, темнота... вот настоящие рубежники, не в пример шавкам подзаборным, знают, что надо предъявлять. И даже сами это делают, допрежь того, как их отдельно попросят.

– Ну-ка, ну-ка. Базлай дальше, краснобай.

– Вот ещё. Я вам второй раз вежливо, чисто на словах, предложу: уползите вон в ту канаву, чтобы я уже мог пройти дальше.

– А если нет?

– А тогда я вас в ту канаву утрамбую до характерного щелчка, только уже без разговоров.

– Это кого там собрались в канаву складывать, не брательников ли моих непутёвых, младшеньких? – поинтересовались мне в затылок почти что ласковым голосом молодой женщины. – Думаешь, тебе это вот так просто сойдёт с рук?

– Так откуда же мне знать, уважаемая, что это именно люди, а не шавки брешущие? – ничуть не изменил я своего тона. – Посудите сами: дорогу загородили, имён-фамилий не назвали, меня, совершенно ничего дурного им не сделавшего, сходу принялись членистоногими инвективами обкладывать. Да потом ещё имели наглость причислить себя к высокому званию рубежников, не предъявив непременных при таком заявлении знаков полномочий. Вот и кто они после этого? Люди? Нет, два безымянных брехла.

– А вы оба-два что на это скажете?

– Да что тут говорить-то, старшая?

– Нечего говорить, старшая!

– Мы ничего не делали.

– Да, ничего. И ни в чём не виноваты!

– Неужели? – голос из ласкового стал приторным. – И на дороге вы, значит, не стояли?

– ...

– Ну, стояли.

– Чудесно. Очень рада это слышать. Тогда ещё вопросик: разговаривая свои разговоры, вы имена аль прозвища назвали?

– ...

– Ответа не слышу.

– ...нет. Не назвали.

– Всё с вами понятно, остолопы вы дыроголовые. Про остальное и спрашивать не стану. Оба-два, позор отца нашего, с дороги!

Братцы-акробатцы, плечистые детинушки под двадцатник (сугубо возрастом, конечно... хотя, быть может, и ступенями – это лесной рубеж, тут всякое возможно) повиновались с похвальной поспешностью. Вот чего бы им пораньше так не сделать? Создали на пустом месте проблем и себе, и мне...

Ну точно. Вот и проблемы подъехали. То есть подошли.

Что характерно, с тыла.

– Здрав будь, путник, – сказал чуть сбоку уже знакомый женский голос, только теперь не заклинанием в ту точку, куда чародею надо, перенесённый, а исходящий непосредственно из уст хозяйки. – Зовут меня Соловой, и я рубежница. Вот.

По каменной пластинке в руке, протянутой так, чтобы я мог её хорошо видеть, побежали знакомые серебристые переливы – такие же, как по пластинам, с помощью которых удостоверяют подлинность монет. Переливалась изогнутая, стилизованная стена, растущее за ней стилизованное дерево, а также три расположенные ниже треугольником звезды. И в видимом свете, и для магического взора.