О, Путник!
Шрифт:
И так, мы подъехали к замку, немного задержались у ворот, створки которых тяжело, со скрипом и с мрачной настороженностью поочерёдно сначала открылись перед нами, а затем так же тяжело, но облегчённо, закрылись обратно.
Во дворе меня встретила ГРАФИНЯ. Она легко и радостно подбежала к моему коню, весело хлопнула его по крупу.
— Сир, ну как Вам наши славные Горные Жеребцы? Я вижу, Вы довольно неплохо управляетесь и общаетесь с ними.
— О, эти кони бесподобны и неподражаемы! Красивы, сильны, легки и грациозны! Совершеннейшие творения природы. Но они ничто по сравнению с хозяйкой! — я лихо соскочил с Жеребца и заключил девушку в ласковые объятия.
Ах, как хороша, моя
— Ну, у Вас, однако, и сравнения, Сир! — фыркнула ГРАФИНЯ.
— А вообще, ни один конь в мире не сравнится с БУЦЕФАЛОМ! — с тоской в голосе произнёс я. — Кстати, как это ни странно, но я ещё ни разу не видел ни одной Горной Кобылы. Они вообще-то существуют на этом свете?
— Конечно, существуют, Сир, — засмеялась девушка. — Как же Жеребцу без Кобылы, как же Кобыле без Жеребца!? Покажу моих Кобыл Вам попозже. Они находятся в конюшнях, расположенных в горах, в секретных и тщательно охраняемых местах. Порода эта уникальная, ценится на вес золота. Знаете, как правильно сказали Вы недавно: «Бережённого Бог бережёт!».
— Это точно… Золотое правило. Прежде всего на войне. А вот в любви, как я полагаю, оно только вредит, — ворчливо ответил я. — А где наш Летописец и Придворный Поэт? Что-то я его давно не видел.
— Сир, он уже два дня безвылазно сидит в комнате, расположенной в одной из башен, что-то усиленно пишет, нервно смеётся, периодически разговаривает сам с собою и, вроде бы, ещё с кем-то, имеет безумный вид, ни с кем не общается. Пару раз мне удалось его лицезреть через замочную скважину в двери. Видимо, его посетило вдохновение, а возможно, отчаяние, или то и другое одновременно, — насмешливо произнёс ШЕВАЛЬЕ.
— Не вижу ничего смешного, — строго произнёс я и тяжело вздохнул. — Как часто за вдохновением следует отчаяние, и очень редко это происходит наоборот, а одновременно существовать они не могут ни в коем случае! Ну а насчёт безумия… Как говорил Аристотель: «Не было ещё ни одного великого ума без примеси безумия!». Опережая ваш резонный вопрос, поясняю, что Аристотель, как и ваш любимый Сократ, тоже был греком. Больше пока никаких вопросов!
Я задумчиво посмотрел в высокое, без единого облачка, синее-синее небо, а потом перевёл взгляд на горы невероятной и потрясающей красоты. Они густо поросли разнообразной растительностью, которая была небрежно и хаотично разрисована сумасшедшей осенью всеми существующими на свете красками. Как хорошо! Бывает же так хорошо! Существует всё-таки рай на земле! Пусть он и не вечен, но существует!
Я глубоко вдохнул чуть прохладный, идеально чистый, неуловимо терпкий и слегка горьковатый горный воздух, внезапно печально подумал: «И чего не живётся людям спокойно в этом мире? Как не хочется войны, но её, к сожалению, не избежать. Хватит бездельничать… Побыл неделю в санатории, в этом рае на земле, передохнул, расслабился, — пора и честь знать».
— ШЕВАЛЬЕ, пожалуйста, соберите завтра в замке наших Баронов и тех, кто сейчас за главных во Второй Провинции, готовьте войска к выступлению на Третье Графство, — тяжело и решительно произнёс я. — А пока проводите меня к ПОЭТУ.
— Сир, можно мне с Вами? — спросила ГРАФИНЯ.
— Конечно, милая, идёмте. Как же без вас?!
Мы, не торопясь, поднялись в башню. Дверь в комнату моего Летописца была закрыта, из-за неё не доносилось ни единого звука. Я кивнул ГРАФИНЕ на дверь, она сначала осторожно постучалась, а потом мягко спросила:
— Сударь, вы здесь? Как вы себя чувствуете? Откройте, пожалуйста.
Внутри комнаты что-то заскрипело, послышалось какое-то едва уловимое движение, потом снова наступила
тишина. Девушка постучала ещё один раз. Никакой реакции… Тогда я мягко отстранил ГРАФИНЮ в сторону и решительно грохнул кулаком по двери. К моему удивлению, она неожиданно оказалась довольно добротной и крепкой, лишь слегка завибрировала от моего достаточно сильного удара.— Открывайте, сударь, мы же знаем, что вы внутри, ну же!
Послышались поспешные шаги, дверь со скрипом отворилась. На пороге возник бледный, растрёпанный и взволнованный ПОЭТ, глубоко поклонился мне, сделал пару шагов назад. Я вошёл в комнату, огляделся.
В ней царила полутьма. Тонкие лучики дневного света чудом пробивались сквозь узкие щели в закрытых ставнях. Воздух был тяжёлым и спёртым. Не верилось, что снаружи, за стенами комнаты, царствовала божественная, тёплая, томная, заполненная и переполненная волнующими запахами и звуками, осень. Прекрасная, и, как всегда, и, может быть, моя последняя осень… Тьфу, ну что за дурные мысли приходят мне в голову в такое чудное и благостное время!
— Что случилось, сударь? Почему вы так внезапно уединились? Мы по вас скучаем, мы о вас волнуемся, — весело произнесла ГРАФИНЯ. — Где ваши шутки, анекдоты, стихи? Как продвигается Летопись? Как Поэма? Что нового вы написали? Ну-ка, не томите!
— Ваше Сиятельство, с Летописью всё в порядке, не беспокойтесь. А вот насчёт стихов и Поэмы… Зачем мне зря тратить время, когда уже всё самое важное и гениальное давным-давно написано, причём человеком в сто раз талантливее, чем я!? — с мрачным надрывом и горестно отозвался ПОЭТ после небольшой паузы.
— Как всегда, что-то новенькое… Ох уж эти перепады в вашем настроении, как они мне надоели! — раздражённо сказал я, садясь на топчан, стоящий около окна.
Он был небрежно застелен сильно помятым и довольно несвежим серым бельём. Такая же серая подушка почему-то валялась на полу. Я поморщился, встал, решительно открыл одну из створок ставен. В комнату хлынул яркий солнечный свет. Все непроизвольно зажмурились.
— Ну, что же произошло на этот раз? Никогда не поверю, что в мире существует поэт, который в сто раз талантливее, чем вы, — с иронией произнёс я. — Допускаю, что есть илы был человек, способнее вас, ну, скажем, процентов на десять, двадцать или двадцать пять, не более. Но в сто раз!? Почему вы сделали такой вывод?
ПОЭТ взял что-то со стола, подошёл ко мне. В руках он держал довольно толстую книгу в тёмно-синем с позолотой переплёте.
— Что это за книга? — живо полюбопытствовала ГРАФИНЯ, делая шаг в сторону ПОЭТА.
— Извините, Ваше Сиятельство, но эта книга предназначена Государю! Сир, пожалуйста, откройте её на любой странице и прочитайте то, что там написано, именно Вы, прошу Вас! — возбуждённый ПОЭТ протянул мне увесистый томик.
Я усмехнулся, не торопясь, взял его в руки, почувствовал пальцами слегка шершавую плотную обложку, ощутил довольно солидный вес фолианта и уловил специфический, магический, волнующий, не передаваемый словами, полу забытый запах, исходящий от слежавшихся, чуть желтоватых бумажных листов, утомлённых временем. Я вдруг заволновался, слегка занервничал. Мне стало как-то неуютно.
— Что же всё-таки это за книга, где вы её взяли, чем она отличается от других, что в ней такого особенного? — раздражённо спросил я.
— Эту книгу я отыскал среди множества иных в библиотеке замка БАРОНА, — с нетерпеливым волнением произнёс ПОЭТ. — Сир, ну читайте же, прошу Вас!
— ГРАФИНЯ, как вам это нравится?! — я весело посмотрел на девушку. — В замке нашего доброго друга, этакого простака и, якобы, не совсем образованного человека, оказывается, имеется библиотека! Вот это поворот сюжета! Вот это да!!!