О смелых и умелых (Избранное)

Лукашка с лакейской чуткостью улавливал их разговор.

– Сегодня полковник Рябцев опровергал господина Руднева, сказавшего, будто у Лавра Георгиевича есть шансы снова всплыть на поверхность. "Нет, сказал полковник, - история не любит неудачников".

– А городской голова что в ответ?

– Господин Руднев согласился и сказал: "У нас военная диктатура не пройдет. Спасение России должно возглавить гражданское лицо, новый Кузьма Минин".

– Ход конем! Кого же он выдвигал в Минины?

– Господина Рябушинского, финансового туза. "Его, - говорит, - все деловые люди поддержат".

– Не пройдет! Много наболтал, плохо прославился.

– Вот и полковник того же мнения, что и вы, папаша.

– Умен. Значит, не нашли еще Минина. А кого прочат в Пожарские? Брусилова не называют?

– Нет, папаша...

В последнее время Филонова многое сердило. Главное - неустойчивость. Неустойчивость во всем: деньги-керенки неустойчивы; сам премьер неустойчив; в семье тоже неустойка: Глаша, красавица Глаша, приманка будущего ресторана "У Георгия", чуть не совершила глупость, задумав сочетаться гражданским браком с барчонком фон Таксисом. Хорошо, что на пути к этому несообразию оказался один решительный человек - слесарь телефонного завода Петр. Встретил он барона и, взявши за грудки, сказал: "Отстаньте от девушки, барин, увлечете ее и бросите по вашему господскому обычаю. И тогда ох плохо вам будет!"

Глаша, оставив барчонка, влюбилась в этого слесаря. Беда с молодежью! Скорей бы порядок наступил!

– Слушай их внимательно. Слова не пророни. Нам все надо знать, чтобы в ходе не ошибиться, - наставлял Филонов Лукашу.

Вскоре случилось, что Лукаша прибежал в буфет к отцу с важной новостью.

– Играем главную нашу партию, папаша. На большой выигрыш. Кто - кого.

– С господином Рудневым?

– Нет, с самим Михаилом Константиновичем!

– Это кто же такой?

– Не знаете, папаша?
– Лукаша был очень доволен.
– А ведь этот шахматист еще против царизма играл под таким именем. Важнейший шахматист!

– Масштабная игра, - в некотором недоумении изрек Филонов. Любопытственно...

– Михаил Константинович красными двигает. Сильнейшие фигуры у него зовутся Мастяжарт, Бромлей, Гужон...

– Прибавь завод Михельсона, крепость большевизма!
– уточнил Филонов-старший.

– Учитывается. А у полковника Рябцева в распоряжении Алексеевское военное училище, Александровское, Лефортовские кадетские корпуса. Школы прапорщиков.

– Это все слоны, ладьи, кони - фигуры боевые, да к ним нужны пешки!

– Пешки-юнкера!

– Отличные пешечки! Беленькие, чистенькие, толстоморденькие! Филонов-старший заходил кругами, потирая руки.
– Постой!
– остановился он.
– А куда вы денете сто тысяч солдат Московского гарнизона?

– Полковник их обезоружил! Из всех ненадежных полков винтовочки юнкерам, а солдатам одни учебные, негодные к стрельбе оставил.

– Наполеон!
– всплеснул руками Филонов.
– И что это за Михаил Константинович? Как это он с таким стратегом, полковником Рябцевым, решает сражаться? У него что, две головы на плечах?

– Больше, папаша!
– посерьезнел Лукаша.
– Михаил Константинович - это конспиративная кличка Московского комитета партии большевиков.

Филонов присвистнул:

– Не знал... Вот не знал!.. Ну ты молодец! Здорово вокруг полковника образовываешься. Если он эту партию выиграет, ты в его коляске далеко уедешь. Ну а если не того... на повороте можно спрыгнуть!

Старый лакей усмехнулся, вспомнив, как он вовремя "спрыгнул" из царского поезда.

– Жалко, допустили мы с тобой одну неловкость. Ну с разведкой оружия у михельсоновцев. Упустили такой случай отличиться!
– сказал отец Лукаше на прощание.

В ГОСТЯХ У ДВИНЦЕВ

Как-то полковник Рябцев вдруг вызвал к себе Филонова-старшего для разговора наедине. И спросил в упор:

– Скажите, господин Филонов, как живут, что думают известные вам михельсоновцы?

Филонов потупился.

– Точно сказать не могу. Обучаются военному делу. Все больше сдружаются с солдатами. Взяли под свою опеку выпущенных из тюрьмы двинцев.

– Так вот, узнать и доложить настроение этих самых двинцев и рабочих, - сказал полковник и повернулся спиной.

Разведать настроение солдат и рабочих Филонов послал младшего сына.

– Поди, Филя, сбегай в Озерковский госпиталь, куда Андрюшка Павлов каждый день бегает солдатские байки слушать. Там эти самые двинцы отлеживаются. Бойкий народ! Такого наслушаешься... Гостинчика вот понеси им к чаю. Скажи, от папеньки, от маменьки, - он дал кулечек дешевых конфет.

Филька рад стараться. В тот же день с Андрейкой и Стешей побежал к двинцам.

Полюбили Андрейка и Стеша двинцев. Что за люди такие! Всех смертей не испугались! А сами ну самый мирный народ. Простые, веселые. Шутят, с ребятами забавляются. А Сапунов дядя Женя прямо волшебник какой-то. Его навещать в госпитале некому, родня живет далеко от Москвы, а он вдруг говорит ребятам:

– Ко мне сегодня сестрички придут.

– Дядя Женя, они же далеко живут?

– Увидеть захотят - на крыльях прилетят, - ответил тот загадочно.

– Шутите вы все!
– не верит Стеша.

– Подождите немножко, постучат в окошко, - улыбнулся Сапунов.

И верно! Через какое-то время - тук-тук-тук раздалось в окно у его койки. Смотрят ребята, а это две нарядные птички-синички клювами стучат.

– Вот и мои сестрички! Здрасте-пожалте! Как ваш брат солдат живет? Преотлично живет, семечки грызет!
– И дядя Женя Сапунов осторожно высыпает в приоткрытую форточку горсть семечек.

– Дядя Женя, как вы это сумели их приручить? Научите нас!

– Очень просто. Здесь все учение - терпение. Чтобы птичку или зверушку приручить, надо к ней в доверие войти.

Если любимцем ребят был Сапунов, то для самих двинцев самым желанным гостем был дедушка Кучков. Они собирались около него, как дети вокруг сказочника. И что он только им не рассказывал! И про хитрых попов и монахов, и про известных московских дур и дураков, и о немыслимых причудах купцов. Даже про некоторые московские дома рассказывал истории.

Мог он рассказать и про знаменитую воровку Соньку Золотую Ручку, и про разбойника Ваньку Каина. Но все свои рассказы он всегда завершал воспоминанием, как в 1905 году он дрался на московских баррикадах с царским войском.

– Победили бы мы их, кабы у них пушек не было. Пушками-то они нас и погромили.

– И глаз тебе подбили из пушки?
– шутливо спрашивал всякий раз кто-нибудь.

– Нет. Я уже тогда на глаз этот крив был.

– Да как же ты стрелял-то с одним глазом, дедушка?