О возвращении забыть

Никита под хриплый мат-перемат и звук ударов Орка, разбирающего лаз с помощью ножа, трубы и куска арматуры, вколол сквозь комбез незнакомцу антишок, вынул пару пилюль от радиации и анаболик для мышечных рефлексов. Помог пострадавшему снять "Панораму", закинул ему в сухой рот лекарства и дал запить из фляжки. Всю воду без остатка раненый выдул - видно, давно не пил.

– Кто ты, мужик?

– Кор... Корсар, - еле слышно выдавил сталкер, закатив глаза и кривясь от боли, - сталкер я, Корсар.

– Ну сталкер - так сталкер! Лады, Корсар, сейчас мы тебя вытащим, потерпи малость! Орк, что у тебя?

– Почти, командир. Ща сделаем.

Никита с содроганием созерцал изувеченную рогатую, зубастую морду мутанта, ошмётки плоти, выбитые глаза, сбитые зубы, месиво из дёсен и языка.

Как только Орк подал сигнал, Топорков приподнял Корсара, взвалил его на себя, подтащил к проходу. Здоровяк с той стороны принял раненого, бережно, но крепко обхватил, вытащил наружу.

Никита осмотрел коридор, забрал штык-нож сталкера, почти пустой рюкзак, автомат без патронов, чёрно-красный от крови и грязи. Вылез сам.

Когда пытались взвалить Корсара на спину Орка, бедняга на минуту очнулся, лихорадочно огляделся:

– Где я? Кто вы?

– Спецназ мы, в жопе мы у чёрта!
– ответил Тротил, принимая оружие напарника, пока командир помогал раненому оседлать Орка.

– А-а... это вы их наколотили?
– Корсар культей резинового рукава показал на валявшихся там и сям уродов.
– Это снорки, мля, сволочи местные!

– Ага, пощёлкали маненько, етить их налево!

– Снорки - суки, их гнездо тут, норы...

– Ты это... Корсар, успокойся!
– Никита похлопал его по плечу.
– Всё пучком, не боись!

– Спасибо, братцы! Вовек не забуду... Щас надо вдоль стены, там бункер, там тихо, надёж...

Корсар замолчал, безвольной куклой распластавшись на широкой спине и плечах Орка, слюни с губ капали на внутреннюю оболочку стекла "Панорамы".

– Так, бойцы. Орк, идёшь за мной след в след. Ты у нас тяжеловес тот ещё, вытянешь сто метров с копейками! Тротил, бросай канистры тут - всё равно скоро вернёмся. Без воды никак, ёп! Фляжки с собой. Замыкаешь.

– Есть.

– Пошли, бойцы.

Обратная дорога заняла минут двадцать. Ворота, шлюз, дезинфекция, ворота. "Наши!"

Обстановка в бункере была умиротворённая и почти эйфорическая. Мешков вёл умные беседы с ботаником Гошей, найдя, конечно же, общие для учёных темы. Анжела баловалась сигареткой с Деном, восседая на лабораторном столе возле вытяжки. Полкан что-то писал в блокноте, надолго задумываясь. Полозков бдел около Рогожина, поправляя раненому повязки и промокая сухие обгоревшие губы мокрой тряпочкой. Майор Семаков профессиональным взглядом оценивал и изучал набор химрадзащиты в шкафу подсобки, найдя там некоторые диковинки.

Ковальский ходил, читал плакаты советских времён, иногда улыбаясь или грустя. Балон с Пыть-Яхом устроили перекус из ИПН-4, разогревая на грелке фольгированные каши, мясо и овощные рагу. Наёмник щёлкал двумя руками в наручниках кнопки телевизора "Рубин". Рядовой Димон о чём-то переговаривался с Ахмадом. Типа:

– Знаешь, люблю горы, леса, уважаю людей. Всех, без национальностей, религий, пола, возраста... И чеченцев уважаю, мирных, хозяйственных, добрых! А ты чё? Злой чечен! Негодяй ты. Позор своего народа...

Пленный в основном слушал молча, иногда встревая и с акцентом отвечая на вопросы конвоира.

Что было удивительно - никто не спал, хотя неслабо вымотались переходами и телепортацией. Кое-кто, правда, уже подремал, но от переживаний и непоняток люди продолжали бодрствовать и заниматься всякой ерундой.

По лаборатории лилась тихая, спокойная музыка Бетховена из магнитофона местного производства.

В углу стояло ведро с парашей, прикрытое куском плаката, пропагандирующего КПСС и её цели.

Кран в ржавой раковине слегка урчал, оставленный включенным на всякий случай, если прорвётся водопровод и одарит людей живительной влагой. Но пока молчал.

Ден чистил ветошью пистолет, покуривая и заигрывая с Фифой. Они иногда смеялись и корчились от шуток и приколов.

Вдруг бункер замер от возгласа наёмника, держащего в сцепленных ладонях один из местных документов:

– Ёкорный бабай! Пи..ц! Мы чё, в Чернобыле?

Все взоры устремились на него.

– Ты, чёрный, не еба...ся случаем?!
– Холод скривил в злой ухмылке губы и тут же осёкся.
– Ой, сорри, извините, мадам!

Анжела хмыкнула, не сводя озадаченного взгляда с пленного.

– Я серъёзно, - Кэп потряс секретным актом, - вот написано, читаю, мля... комиссии в составе ты-ды-ды провести расследование инцидента 18 марта 1986 года на полигоне К-II 4-го энергоблока Чернобыльской АЭС, имевшего место... Та-ак! И вот ещё... Гриф "Особо секретно" и мелким почерком "хранить конфиденциально по месту расследования без передачи третьим лицам". А? Каково?

– Я ху...ю! Чё тут творится? Где мы?
– Родео в непонятках развёл руками и взглянул на учёного.
– Эй, ты! Очкарик штопаный! Ты когда начнёшь свой монолог, Гамлет?

– Тихо! Спокойно!
– Ден слез со стола, подошёл к наёмнику, взял акт на жёлтом бланке, пробежался по нему глазами, нахмурился!
– Верняк ЧП было в марте 86-го, комиссия, подпись директора... хрен тут разберёшь!.. При проведении электротехнических испытаний в 00:17:22 разряд тока неустановленной силы из блока управления паропроводом проник в активную зону реактора РБМК-1000 и нарушил его штатный режим, повлекший... Та-ак. Причины устанавливаются, комиссии также необходимо... Кто такой Кондрашенко? Мля, я где-то видел эту фамилию!

Ден всучил бумажку Кэпу, взволнованно пробежался вдоль столов и стен, рассматривая что-то. Все молча в ступоре следили за ним...

– Еп-п! Есть...
– Холод вынул из шкафа рядом с ошарашенным Семаковым несвежий лаборантский халат, затряс им в кулаке - Вот! И.С. Кондрашенко на нагрудном кармане халата. Ёшкин кот! Это халат лабораторной крысы... которая работала здесь и была назначена членом комиссии. Вы понимаете?

– Так мы чё, в натуре в Чернобыле?
– Анжела слизнем сползла со стола, бледнея и злясь.