О Вячеславе МенжинскомВоспоминания, очерки, статьи

В августе и сентябре генеральный консул Менжинский несколько раз встречается с управляющим министерством иностранных дел д-ром Иоганнесом. Потом Менжинского посещает фон Шнех, полковник генерального штаба, и Ф. Валлмихрат, представитель синдиката Гуго Стиннеса. В качестве компенсации за продажу угля немцы настаивают на поставке резины, лома черных и цветных металлов, асбеста. Менжинский и Красин находят это требование чрезмерным — достаточно будет меди, марганца и льна. Советская позиция — не отдавать ничего, что нужно для восстановления народного хозяйства России. Эта позиция последовательно выдерживается на переговорах. Стиннес пытается шантажировать: у него есть покупатели в северных странах, они предлагают более высокую цену, чем русские. Но он уступит, если ему будут поставляться стратегические товары, прежде всего резина и каучук. Менжинский не соглашается, тогда Стиннес отправляет в Москву своего представителя с полномочиями от имперского ведомства экономики.

В Москве господин Дейбль ведет себя словно в бывшей своей африканской колонии. Он требует за уголь цену, едва ли не в десять раз превышающую мировую. В компенсацию хочет непременно получить резину и каучук. Москва запрашивает советских представителей в Берлине. Менжинский телеграфирует в Москву: «О ценах будем договариваться здесь. С Дейблем будьте осторожны, прожженный коммерсант может надуть. Для ориентировки сообщаем мировые цены на уголь…»

После упорных переговоров обе стороны приходят к согласию. Германское правительство поставит в Петроград «сто тысяч тонн угля из Рурско-Вестфальского угольного района по срокам доставки так, чтобы пароходы до конца навигации могли возвратиться из Петрограда». Перевозить уголь будут пароходы Гамбургского союза судовладельцев «за счет и риск Российского правительства». После трудных переговоров достигнуто соглашение о ценах на уголь и о товарах для обмена. Оставалось договориться с судовладельцами о фрахте и страховании пароходов.

В самом начале октября из Гамбурга в Берлин приехал Христиан Шмидт, один из директоров Гамбургской судоходной компании. С ним советники и эксперты. В. Менжинский тоже пригласил советников. Это члены делегации советско-германской комиссии по вопросам торгового мореплавания: капитан дальнего плавания К. М. Булдырев (впоследствии профессор, видный советский ученый), судовой механик В. Т. Пошехонов и инженер Л. М. Ловягин — опытные моряки, прошедшие суровую школу в боях за национализацию торгового флота.

— Драка предстоит жесточайшая. Немцы уже передали нам свой проект. Они шантажируют, хотят содрать с нас десять шкур. Но мы должны быть дипломатами: себя в обиду не дать и своего добиться.

Менжинский зачитывает немецкий проект. Генеральный консул и моряки условливаются, как действовать.

Переговоры начались 3 октября. Директор Шмидт и его советники приехали за три минуты до назначенного часа. Стриженный бобриком, мясистый и потный, Христиан Шмидт тяжело дышит. Он садится напротив Менжинского и вытирает шею платком с вензелями. Потом курит, медленно, с нескрываемым любопытством оглядывая консула и его советников. Вячеслав Менжинский, в пенсне, с пышными усами и густыми прядями волос, зачесанными от пробора влево, размеренным движением длинных пальцев выравнивает листы, лежащие перед ним.

— Не будет ли возражать герр директор, если мы начнем обсуждать немецкий проект постатейно?

Шмидт кивает головой и подает знак своему советнику. Тот, вертлявый, напомаженный, с усами жгутиком, блестя очками, раскрывает кожаный портфель и достает такие же листки, как у Менжинского.

— «Договор фрахтов, — читает советник. — Статья первая. Провозная плата за тонну угля устанавливается 125 марок».

— Это принимается, — говорит Менжинский.

— «Статья вторая. Депозит [62] > устанавливается из расчета 700 марок с регистровой тонны…»

62

Депозит — страховая сумма, которая вносится в банк или суд как обеспечение фрахтовой сделки.

— Семьсот марок? — громко спрашивает капитан Булдырев и тут же на бумаге производит расчеты. — Получается 140 миллионов марок… Да это же, господа, три четверти стоимости сорока немецких судов, которые мы xoтим зафрахтовать!

Тишина. Герр Шмидт снова пускает в ход носовой платок с вензелями. Молчит.

— Я плавал на многих международных линиях, — включается механик Пошехонов, — никто такой страховки никогда не требовал.

— Да и кто согласится сделать мертвым капиталом столько денег? И лишь ради одной сделки? — вставляет Ловягин.

Герр Шмидт молчит.

— Нам трудно понять, чем вызвана такая непомерно высокая страховая сумма. Траление мин до Петрограда уже проведено. Мы гарантируем проводку судов самыми опытными лоцманами. Наконец, шведы ходят в Петроград с мая, ваши два парохода тоже вернулись целыми и невредимыми. Никаких серьезных опасностей для плавания в Петроград нет, — говорит Менжинский.

Герр Шмидт как бы бесстрастно замечает:

— Мы имеем в виду страховку на случай «общей аварии» [63] .

63

В морской практике и судопроизводстве предусматривается правовое обеспечение «частной» и «общей аварии». В последнем случае возмещаются убытки, причиненные не только гибелью судна, но и потерей груза и фрахта.

— Общей?! — Булдырев негодует.

Менжинский снимает пенсне, держит его на весу:

— Но какие для этого основания? Я уже говорил: корабельный путь до Петрограда разминирован.

— Да, да! — раздражается директор Шмидт. — Допустим, что все подводные мины выловлены. Но есть и другие — они хуже. Кто даст гарантию, что нынешняя российская власть прочна? С Советами у нас мир. А кто знает, что станет с нашими пароходами, если в Петербурге их встретят не ваши сторожевые корабли, а господина Керенского вкупе с французскими и английскими?

— Вот как? — улыбается Менжинский.

— Господин консул, я сказал не все. Немецкий государственный корабль с некоторых пор тоже петляет, я бог знает, чем это кончится. Как видите, я не дипломат и называю вещи своими именами. Кто поручится, что завтра германские большевики Либкнехта не попробуют сделать в Берлине то, что сделал господин Ленин в Петербурге?

Шмидт еще больше распаляется, лицо его покрывается пятнами. Менжинский и моряки переглядываются. Не скрывают того, что неожиданная исповедь Шмидта веселит их.

— В России Советы правят скоро уже год, — отвечает Менжинский, — и, представьте, никакой аварии!

— Петербургские судовладельцы, у которых отняла их пароходы, надеюсь, другого мнения…

— Они — да! Для них — авария! Но вы же имеете дело не с ними. А наша власть, смею вас заверить, установлена навсегда!

— Все идеалисты думают, что они первые и последние.

— Господин Шмидт, если вы намерены дискутировать, я готов.

— Вы сами меня вынудили.

— В контракте, который будет подписан, мы готовы оговорить любое для вас приемлемое условие о возвращении ваших судов в Германию до закрытия навигации.

— В какую Германию? — почти кричит Шмидт. — Завтра она может стать другой!.. — Он спохватывается, что слишком открылся, и быстро переводит разговор. — Мы — деловые люди, и нам нечего придумывать новое, если до нас все придумано. Есть гарантии, общепринятые в международной практике.

— Но ваши условия депозита унижают достоинство Советской республики. К тому же они непомерно обременительны. Мы на это не пойдем. Если мы с вами не договоримся, то будем настаивать, чтобы перевозить уголь на наших пароходах.