О Жизни, Смерти и Любви

Девочка ходила по двору, боялась даже дышать. Соседи на нее глазели с восхищением, но вдруг она увидела, что через щель в сарае вылез маленький желтый утенок. Забыв обо всем, она, сломя голову, помчалась его спасать, ведь малыша могли стащить кошки. Утенок был напуган, и девочка уселась на пол сарая, положила его на колени, стала гладить и поить водичкой. Он был такой милый, но когда он наконец-то успокоился, то нагадил ей на белоснежную юбку зеленоватой жижей…

Когда мать увидела это, то зашлась в страшном гневе и истерике. Она осыпала дочь бранными словами, называла растяпой и неряхой, говорила, что все дети как дети, а она так и останется тупицей… Девочка пыталась объяснить, что спасала утенка, что его бы съели кошки, что он был маленький, и она хотела его погладить… Но куда там, её никто не слышал.

И в этот момент, что-то внутри малышки перевернулось, она твердо решила, что будет вести себя так, чтобы мама была довольна и любила её. И она «остепенилась».

Перестала убегать в лес и рисовать, перестала быть очень любопытной и сующей свой нос во всё, что происходит в окружающем мире, перестала спасать утят и котят, стала ходить в нарядных платьях. Она стала «хорошей девочкой». Не смеялась громко во весь рот, не морщила нос, и даже забавные веснушки с него куда-то улетучились. Да, теперь её больше хвалили, и наверное, больше любили, она доставляла меньше хлопот, но её мир с тех пор потерял свою пронзительность, свою красоту, даже запахи стали приглушенными.

Выражение «хорошей девочки» так и застыло на лице, превратившись в маску.

И вот теперь, спустя много лет, её веснушчатая бестия снова напомнила о себе, постучалась изнутри и спросила: «А ты счастлива?» Письма Сердца

Наверное, чем дольше мы живем на этом свете, получаем опыт, проходим состояния подъемов и падений, тем больше думаем, что вот наконец-то, начинаем понимать этот мир. Мы систематизируем свои знания, делаем выводы, раскладываем всё по полкам. Я часто слышу от людей: «Что еще нового может произойти? Это же заранее понятно, что будет так-то и так-то». Когда звучат такие слова, я понимаю, что дела плохи…

С некоторых пор я осознала, что самым правильным для меня является отношение к миру как к тайне, к самой себе тоже как к тайне, и тогда у вселенной есть много возможностей меня удивлять. Оставляя место тайне, оставляю место чуду. И иногда оно действительно происходит. Как это работает? Понятия не имею, да и не хочу иметь. Хочу просто, как ребенок радоваться и удивляться чудесам. И про такое чудо хочу рассказать. Это произошло на динамической группе.

Одна из тем, которую мы разбирали, была посвящена без вести пропавшим близким. Мы говорили о том, насколько это мучительное состояние, оно терзает нас неизвестностью. Ведь если ваш близкий смертельно болен или трагически погиб, то это можно воспринять, пережить потерю и жить дальше, тут есть возможность как-то внутренне завершиться. Но если он исчез бесследно? Что тогда? Пустота, неизвестность, надежда, отчаяние душит словно в тисках, и сколько бы времени не прошло, в сердце остается незакрытая рана, которая продолжает кровоточить и не отпускает нас.

Среди участниц группы была молодая девушка, назову её Валерия, из жизни которой именно так, внезапно исчез отец. Он был военным, служил в приграничном гарнизоне. Его отношения с матерью всегда были плохими, они бесконечно скандалили. Но отец обожал свою маленькую дочку, везде, где только было возможно, брал её с собой. Они ходили в походы, много беседовали, он просто души в ней не чаял. Мать же была холодной женщиной с властным, жестким характером. Она жутко ревновала мужа к собственной дочери.

Чем холоднее становилась мать, тем больше девочка привязывалась к отцу, между ними возник целый мир, со своим языком, понятным только им, со своими позывными, тайными знаками, любимыми местами, книжками и занятиями, которые они не делили больше ни с кем.

Когда Валерии исполнилось шесть лет, однажды, вернувшись домой с улицы, она почувствовала, что что-то не так. В доме было стерильно чисто, а мать сидела на кухне, скрестив руки на коленях. У нее было неестественно каменное лицо, а голос монотонный и строгий. Она вынесла из комнаты два чемодана и сказала дочери, что они немедленно уезжают. Девочка ничего не могла понять, она спрашивала, где папа, едет ли он с ними. Помолчав немного, мать ответила: «Твоего отца больше не существует».

Валерия сидела на стуле, вся сгорбившись, она говорила, что не поняла тогда этого слова «не существует». Она помнила только, что её накрыло странным оцепенением. Мать взяла девочку за руку и потащила за собой. «В тот момент я чувствовала, что надвигается что-то неизбежное, что этому невозможно сопротивляться. Никогда не забуду серое, каменное лицо матери», – говорила она.

Мать наотрез отказалась говорить с дочерью, ничего не объясняла, кроме того, что отца больше не будет никогда. Она сожгла все его фотографии. Постаралась уничтожить всё, что было с ним связано. На протяжении многих лет все попытки Валерии выяснить, что же произошло, не увенчались успехом. Она больше никогда не видела своего папу. В груди так ныло, словно у нее вырвали сердце. Постепенно она стала вялой, училась плохо, закрывалась у себя в комнате, была необщительной и замкнутой. Будучи подростком, девочка познакомилась с компанией ребят, которые по специальной учебной программе ехали жить в Израиль. Она присоединилась к ним и в скором будущем оказалась в новой стране. Валерия страдала от одиночества, не знала куда себя деть, связалась с молодежной компанией, где увлеклась наркотиками. Она не помнит от кого и как забеременела, и в 18 лет у нее родилась дочь. С появлением ребенка что-то стало меняться: Валерия предпринимала отчаянные попытки вырваться из наркотического плена, стала стремиться изменить свою жизнь. Это и привело её на группу.

Она рассказывала нам о своем отце, о том, как это невыносимо жить в такой неопределенности. Я спросила её: «Если бы отец мог слышать тебя сейчас, что бы ты сказала ему?» Она задумалась и горько заплакала. Из нее буквально хлынул поток обвинений, боли, крика, слез. Она сползла на пол и стала колотить по нему кулаками. Я боялась, что она поранится, и бросила на пол подушку. В исступлении девушка разорвала её, и по всей комнате разлетелись кусочки поролона. Увидев растерзанную подушку, она застыла, глядя перед собой не видящими глазами. В круге повисла невыносимая, звенящая тишина. Все чувствовали, что это тупик, пустота поглощала её сердце.

Выхода не было, выплеск злости и боли не дал ей ответов и облегчения. Я не знала, что делать, и решила просто довериться неизведанному и перестать искать ответ. Я молча созерцала эту пустоту и ждала, когда она предоставит мне решение. И ответ пришел. В этот момент я вспомнила, как в детстве мы с бабушкой писали письма миру, а может быть Богу, не знаю. Писали, а потом сжигали и отправляли по ветру. Суть была в том, чтобы выразить свои чувства и отпустить их в мир. Бабушка говорила мне, что слова сердца всегда найдут своего адресата, главное – это отправить письмо.

Нарушив затянувшуюся тишину, я стала рассказывать группе про свой детский опыт и предложила Валерии написать отцу письмо. Она посмотрела на меня совершенно пустым взглядом, но неожиданно согласилась. Мы сделали перерыв, чтобы дать ей время написать.

Когда она читала его, мне было трудно передать всю гамму переживаемых чувств. В нем было столько света, столько нежности и мудрости, столько обнаженности и любви, что ей приходилось делать паузы, потому что в группе творилось что-то невероятное. Я запомнила лишь немного. «Папа, папуля! Первый раз за многие годы я называю тебя так. Сколько боли и обиды чувствовала всё это время без тебя. Иногда и настоящую ненависть, я не могла простить тебя. Каждый день, все эти годы, я задавала себе вопрос, почему ты бросил меня вот так, ничего не объяснив, не попрощавшись… Но сейчас в моем сердце только любовь. Я не знаю, где ты – в этом мире или в другом. И где бы ты ни был, я верю, что ты меня слышишь. Хочу сказать тебе, всё лучшее, что есть во мне, дал мне именно ты. И еще, у моей дочери твои глаза. И они смотрят на меня каждый день с любовью. Где бы ты ни был, теперь я доверяю тебе…»

Люди плакали и начинали говорить слова любви своим родителям, они останавливали Валерию, чтобы её обнять. Это было так сильно и так нежно одновременно! Не передать словами того состояния глубокого сопереживания, абсолютного присоединения, которое мы все почувствовали. Когда она закончила читать, не сговариваясь, мы поднялись на крышу. Огромная, раскаленная, плоская крыша израильского дома. Над ней струилось марево. Закат был кроваво-красный, невероятным образом отражающий наше внутреннее состояние. Пахло морем, воздух был очень теплым и влажным. Валерия взяла свое письмо и стала сжигать его на крышке железного люка. Я молча смотрела на пламя, медленно поедающее строки любви, и что-то внутри меня словно растаяло, отпустило. Я была абсолютно уверена, что все остальные чувствуют то же самое. Девушка бережно собрала пепел и подула на него. Ветер подхватил серые частички и понес их вверх, к небу.