Объединяя усилия

Ной начал было отвечать, но я прерываю этот спор, раздражённая увеличивающимся показушным тестостероном. Хорошо, я могла бы быть раздражена небольшой частью себя, которая находила весь этот тестостерон немного привлекательным, тем более что их поведение пещерного человека превышало все границы, что должны были вызвать у меня отвращение. Что мне нужно сделать, так это начать думать своим мозгом, а не своей киской.

А мой мозг определённо раздражён прямо сейчас. Я прочищаю горло, отталкиваю ту часть себя, которую они привлекают.

— Извините? Я абсолютно уверена, что имею право голоса в этом, поскольку вы обсуждаете меня так, как будто меня здесь нет. И если вам будет интересно, то я ни какой-то там приз для вас, чтобы конкурировать.

— Мы не говорили о том, что ты приз, как раз, — пытается уточнить Ной.

— Но если бы мы соревновались, то очевидным выбором был бы Я, — отмечает Эйден. — Я горяч.

— Заткнись, засранец, — рычит Ной.

Я даже не пытаюсь сдержать свой стон.

— Ты отправил надувных кукол в мой дом, а потом открыл дверь голым, когда я принесла их тебе.

Эйден усмехается, явно довольный собой.

— Да, так и было.

— А ты, — говорю я, указывая на Ноя. — Ты порвал моё платье и дотронулся до моей груди на благотворительном мероприятии!

— Ну, чёрт возьми, когда ты так говоришь, это звучит неловко, — отвечает Ной.

— На самом деле, это больше похоже на нападение, — поясняет Эйден. — Уверен, что это преступление.

Я поворачиваюсь к нему спиной.

— Говорит парень, который запустил беспилотник на мой задний двор?

— Беспилотник звучит не так гнусно и дерьмово.

— Громкие слова. Ты узнал об этом из еженедельного календаря? — Ной уставился на Эйдена.

— Я узнал много громких слов таким образом, — говорит Эйден, фыркнув. — Это был радиоуправляемый вертолёт. Дорогой, но все же.

— Такое чувство, что мы продемонстрировали не самые лучшие свои качества, — отмечает Ной.

— Говори за себя, — отвечает Эйден. — Я просто отлично справился.

Позади меня Брукс громко фыркает.

— Если вы думаете, что это «просто отлично», мне любопытно узнать, что такое «ужасно».

— Послушай, милая, я делаю тебе одолжение, жертвуя своё ранчо на благотворительность, — ворчит Ной.

— О, конечно, идущий на всё хороший-парень-жертвующий-на-благотворительность, — саркастически замечает Эйден.

Я рассердилась из-за слов Ноя.

— Делаешь мне одолжение? Ну, думаю, я должна быть благодарна, что ты сделал мне одолжение, после того как облапал меня на людях.

— Ты сам напросился, — присвистнул Эйден, поднимая брови, глядя на Ноя, чьё лицо краснеет. — Я не могу поверить, что ты назвал её милой.

— Говорит парень, который назвал меня сахарными сиськами при встрече со мной?

— В свою защиту скажу, что не знал, что ты дочь Президента.

— Почему-то я сомневаюсь, что это что-то изменило бы. — Я поворачиваюсь к Ною, мое раздражение только усиливается. — Ты можешь оставить себе своё одолжение, и ты можешь оставить себе своё ранчо. А также оставь при себе активный подход к благотворительности, потому что проводить с тобой время на ранчо, даже если это для заслуживших детей, не стоит того.

— Ты собираешься с ней на ранчо? — спрашивает Эйден. Его ноздри раздуваются, и на секунду мне кажется, что я вижу выражение собственничества на его лице. Проблема в том, что вместо того, чтобы вызвать у меня отвращение — так бы логическая часть меня отреагировала — от этого выражения меня охватывает возбуждение. Но я стряхиваю это чувство, скрестив руки, когда Ной бросил на Эйдена взгляд чистой ярости, и произношу:

— Больше нет. Прямо сейчас я возвращаюсь в свой дом, где собираюсь выпить чашечку чая, почитать газету и забыть о том, что двое из самых незрелых мужчин, которых я когда-либо встречала, подорвали мою жизнь за прошедшую неделю.

Я не жду ответа, прежде чем повернуться и уйти, осознавая, что практически отворачиваюсь от двух профессиональных спортсменов с телами, созданными для греха, которые, по-видимому, считают меня привлекательной. Я стараюсь не думать ни об одном из них, когда захожу в пустой дом и завариваю чай или когда листаю газету. Я определённо стараюсь не думать о том, что я слегка рассердилась и отказалась от пожертвованного ранчо Ноя для летнего лагеря, который начнётся через неделю. И я стараюсь не думать о том, что мне придётся признать свою неправоту и извиниться перед ним, чтобы вернуть ранчо.

Я полностью лишилась своего хладнокровия и позволила своему характеру взять надо мной верх. Я не помню, когда это случалось в последний раз. Обычно я спокойна и собрана, несмотря ни на что, но эти двое мужчин, кажется, заставляют меня нервничать. Но, честно говоря, как Ной Эшби отделался ехидным комментарием о том, что сделал мне одолжение, пожертвовав своё ранчо? После того, что случилось на благотворительном вечере, это самое меньшее, что он смог сделать.

Ты знаешь, что руки Ноя Эшби на твоей груди, не самое худшее, что случалось с тобой.

Возбуждение от воспоминаний о тёплых руках Ноя, обхватывающих мою грудь, проходят сквозь меня; о том, как мои соски затвердели в ответ на прикосновение его мозолистых ладоней и жар прошёл через всё тело.

Он действительно сделал тебе одолжение, пожертвовав своё ранчо. Кроме того, он сделал пожертвование перед благотворительным мероприятием, что означает, что это не имело никакого отношения к тому, что произошло.

Тем не менее то, как он сказал: «Я сделал тебе одолжение», — запало в душу.

Он заплатил сто тысяч долларов, чтобы избавиться от фотографий.

Но избавиться от фотографий, где Ной прикасался к моей груди, определённо было в его интересах. Это был не просто джентльменский жест. Такие фотографии могут разрушить его карьеру, особенно если он пытается держаться подальше от негативных отзывов прессы. Мысль о том, что эти фотографии попадут в газеты, заставляет меня содрогнуться. Я даже представить не могу, какой скандал это вызовет и для меня, и для него — и для моего отца.