Оберон - 24. Трилогия
Шрифт:
— Слышали, как не слышать! — расстроился Первак, — Теперь Отрадушку боюсь в город, на праздник отпустить, и хозяйство оставить не могу, а жена моя преставилась в прошлом году. А вы не боитесь?
— Нет, отец, не боимся, мы обучены сабельному бою, из лука стреляем неплохо.
— Так-то оно так, но могут из засады подстрелить, сетью поймать.
— Есть такой риск, — согласились мы, — но волков бояться — в лес не ходить!
— Это так! Соскучились по батюшке с матушкой?
— Что есть, то есть, — ответил я за обоих.
Отдохнув, мы пустились в дальнейший путь. Опять на нас никто не напал.
Когда солнце начало клониться к закату, появились стены города, сложенные из могучих брёвен.
По углам стояли башни, выдвинутые вперёд, чтобы не было слепых зон. По стенам укрытым навесом, ходили караульные. Ворота были широко распахнуты, в них въезжали и выезжали обозы.
Нас никто не задержал, лишь караульные удивлённо посмотрели нам вслед.
С одной стороны, было хорошо, что нас принимают за детей князя и боярина, с другой, не спросишь дорогу к княжескому терему. Впрочем, проскакав по широкой улице, мы сами нашли его.
Дело в том, что начинался праздник, и князь поздравлял горожан с Колядой.
Посовещавшись с Катей, решили пока остановиться в гостинице, оставить там лошадей, снять комнату. Так и сделали. Только гостиницы оказались все заняты, приехал народ из ближних и дальних селений, посмотреть на городские игрища, спустить заработанное потом и кровью серебро.
— Ну что, Лада, приютит нас твой батюшка? — невесело пошутил я.
— Наверняка приютит, — отозвалась Катя, — особенно, когда узнает, что мы самозванцы. Однако, что нам делать с коняшками? Они же устали, есть хотят, пить…
— Выхода нет, надо идти к князю. Грамоту ведь отдать надо!
— Постой! — Катя хлопнула себя по лбу, — есть у меня письмо одному человеку!
— От кого? — спросил я, насторожившись.
— Неважно! Человек этот — купец, живёт здесь в собственном доме. Поехали!
Как только моя подруга ориентируется в таких запутанных улочках? Тем не менее, выбрались из оживлённого центра в тихий, почти пустынный уголок города.
Постояв, Катя сориентировалась, и, подъехав к высокому забору, постучала кнутовищем в ворота.
Сделав мне, знак спешиться, соскользнула с седла.
— Здесь неприлично въезжать во двор на лошади, — пояснила она.
Ждали мы довольно долго, Катя ещё постучала в калитку. Наконец открылось небольшое окошко, появилась бородатая харя.
— Что надо? — спросила харя.
— Хозяина позови.
— Нету хозяина, у князя он!
— Ты что, не видишь, кто к нему приехал, морда? — возмутилась Катя.
— Я вижу, ваша милость, только хозяин не велел!
— Возьми хотя бы заводных лошадей на постой, мы разыщем хозяина, и вернёмся, неудобно одвуконь по городу ездить!
— Что, батюшку опасаетесь? — ехидно спросила харя.
— Не твоё дело, — хмуро сказала Катя, — отворяй ворота!
Как ни странно, ворота распахнулись, нас встретил хитро улыбающийся привратник, к нам уже спешил мальчик, принять лошадей.
— О, и вы здесь! — поклонился мне привратник, — куда же без вас, боярич!
Любит, видно, пошалить княжна, коли нам нигде не удивляются, ни на засеке, ни здесь,
на купеческом подворье. Мы сняли поклажу, навьюченную на лошадей, где были упакованы сабли. Нам объяснил Микула, что в городе запрещено ходить с оружием, а если не желаешь расставаться с ним, эфес с ножнами должны быть завязаны специальной тесёмкой.— Комнату ту же займёте? — спросил мужик.
— Да, только бы баньку нам, или хотя бы бадейку в комнату.
— Хорошо, будет вам и банька, и бадейка.
— Сейчас, Третьяк, проводи нас в нашу комнату, мы оставим свои сумки, сходим к батюшке налегке. Вести у нас для него.
— Вот даже как! — крякнул Третьяк, — провожая нас к терему, вернее, к пристройке с отдельным входом.
— Извини, Лада, там не топлено, сейчас велю протопить, пока вернётесь от батюшки… если вернётесь, будет тепло!
Я удивлялся всё больше и больше. Катя ведёт себя здесь, как хозяйка!
Третьяк провёл нас в просторную светёлку, в которой был стол со стульями, сундуки вместо кроватей, маленькое слюдяное окошко освещало комнату вечерним светом.
Мы скинули надоевшие рюкзаки, поставили их в угол, осмотрелись.
— Вот, Лада, возьми, — Третьяк подал Кате ключ, — от задней калитки.
— Отдохнуть бы, да некогда, — проговорила Катя, подавая Третьяку серебряную монетку, проводи нас на улицу. Третьяк кивнул, и вывел нас в пустынный проулок.
Отойдя от терема, я спросил, что за чудеса здесь происходят.
— Никаких чудес, — вздохнула Катя, — здесь живёт двоюродный брат Микулы. И вот же совпадение! Лада и Ратибор такие проказники, что не могут спокойно дня прожить! Они давно помолвлены, мало того, любят друг друга и дружат с детства. Здесь у них тайная комнатка для убежища от батюшкиного гнева. Шалят детки, Тоник, потом здесь скрываются, а купец, Любослав, потакает им. Да и как не потакать княжьей дочери, хоть и сорвиголове?
— Вот уж не думал, что в древности такие девчонки были! — искренне удивился я, — Но как ты всё это узнала? Микула же думал…
— Вольха рассказал, — призналась Катя, — Просто завела разговор, он всё и выложил. Оказывается, почти все в городе нас знают, и наши проказы всем известны, кроме наших батюшек.
— «Наших», — усмехнулся я. Катя ничего не ответила, быстро шагая по улице.
На площади, недалеко от княжьего терема, уже начали разжигать костры, возле них собралась детвора, грея озябшие руки. Ночью будут игрища, славяне начнут праздновать праздник Коловорот, радоваться, что Солнышко опять возрождается, день увеличивается. Будут жечь яркие костры, чтобы помочь солнышку, славить Даждьбога и Сварога, Ярилу.
Мы пробрались к высокому крыльцу, попросились к батюшке князю. Нас проводили в горницу.
Оставив одних, пошли доложить князю. Через некоторое время князь вышел к нам. С ним вошёл мужчина, выправка и гордая осанка которого выдавала его, как кадрового военного, скорее всего это был воевода. Удивлённо посмотрев на нас, князь спросил:
— Куда собрались? Я вам что сказал?!
— Не гневайся, батюшка, — поклонилась Катя, ну и я, заодно, — вести у нас с засеки тревожные.
Катя протянула князю грамоту. Князь недоверчиво взял грамоту, сломал печать, развернул, принялся читать. Чем дальше читал, тем выше поднимались у него брови.