Оберон - 24. Трилогия

— Тоник! — вдруг сказала Катя, — вон тот чёрный тип!

Я оглянулся и увидел человека в чёрном, скрывшемся в каком-то строении.

— Что это за изба? — спросила Катя Ладу, когда сошли с карусели.

— Это? Здесь лавка менялы.

— Что он меняет?

— Деньги, меха на деньги, золото на деньги, деньги на золото, — Лада уже лузгала семечки, каким-то образом, оказавшиеся у неё в кульке. За семечками тут же сунулся Ратибор, Лада милостиво разрешила ему взять горсть. Хоть парень по большей части отмалчивался, видно было, что они хорошие друзья, а Ратибор, по-моему, так вообще влюблён в Ладу по уши.

— Драгоценные камни меняет на деньги? — спросила Катя. Лада пожала плечами.

— Сейчас проверим, — Катя решительно пошла к дверям:

— За мной не ходите!

— Катя, ты думаешь… — начал было я, но примолк, под взглядом девушки.

Моей жены не было минут двадцать, я уже хотел проверить, не случилось ли что, как вышла сердитая Катя.

— Безобразие! — сказала она в ответ на наш немой вопрос, — Представляете, этот Лжетомаззо сказал, что у него здесь нет наличности, чтобы оплатить камешек, предложил пройти с ним, к нему домой! Маленькой девочке! Когда я возмутилась и собралась уходить, он пошёл на попятную, выкупив у меня изумруд, наверняка обманул! — Катя показала мешочек с деньгами, привязанный к её поясу.

— Славно! — подал голос Ратибор, — Там что? Серебро?

— Вроде золото, — нерешительно сказала Катя, — вы разбираетесь? — она вынула жёлтый кругляш, подала Ратибору. Тот прикусил его, кивнул: — Настоящее золото! Пойдём к реке? Там борцы, кулачные бои, соревнуются лучники!

— Пошли, — согласились мы, и почти бегом припустили за городские ворота.

Посмотрев, как борются и дерутся мужчины, подошли к стрельбищу. Здесь один предприниматель предлагал за медный грош попытать счастья, попав в мишень из лука. Призом была замечательная соболья шапка.

На удивление, никто в мишень не попадал, все стрелы летели мимо, хотя до мишени было всего метров пятьдесят. Подойдёт смельчак, прицелится, выстрелит, сплюнет, да отходит к зрителям, которые подзуживали прохожих.

— Так у тебя лук кривой, дядя, — сказал Ратибор.

— Понятно, что кривой! — обрадовался хозяин тира, — Из хорошего лука любой попадёт! Попробуй из такого! В бою некогда выбирать хорошее оружие, приходится сражаться с тем, что есть!

Я вынужден был признать его правоту.

— Кать, тебе очень пойдёт эта шапка… — сказал я.

Катя прямо засветилась от моих слов. Неужели так заметна моя неприязнь к ней?

Я постарался встряхнуться: сам бы я что сделал? Подставил вторую щёку, или это, гм, если бы было оно у меня?

Правильно сделала Катя, так им и надо! Кстати, где Дубыня? Он тоже опасен!

Катя между тем взяла лук, начала примерять к своей руке, осмотрела стрелы, выбрала одну, наложила на лук, растянула, отпустила. Взяла вторую, тоже прицелилась, и вдруг, растянув тетиву до уха, выстрелила! Стрела полетела странным путём, почти по дуге, но в конце пути воткнулась в центр мишени! Вокруг все взвыли от восторга.

— Вот видите! — воскликнул хозяин тира, — а вы говорите, невозможно! Держи, девочка! — мужик не стал зажимать приз, тем более что десяток мужчин быстро выбили бы из него дурь.

Катя примерила шапочку, посмотрела на меня. Я улыбнулся, потому что в этой шапке она стала настоящей княжной, даже Лада засмущалась.

Повосхищавшись новым приобретением, пошли посмотреть на конные бега. Здесь соревновались наездники, показывающие своё мастерство.

Увидев лошадей, я тут же вспомнил про наших, которых оставили у Любослава. Застоялись, наверно, лошадки!

— Смотри! — пихнула меня в бок Катя. Я обернулся и увидел Дубыню!

— Этот мне досадил больше того придурка! — зло прошипела моя любимая, — Давай поймаем, да повеселимся с ним?!

Я согласился. Нельзя же оставлять неотмщённой свою супругу! Я вспомнил, в каком виде Катя вернулась от этих негодяев, и сразу у меня прекратились рефлексии относительно Катиной жестокости. Ведь, не вырвись она из их лап, не оставили бы её в живых!

Между тем Дубыня увидел нас. Выпучил глаза, узнав Катю, да ещё с Ладой рядом!

Несмотря на свой немалый рост и вес, он мгновенно оказался на чьей-то лошади и пустился вскачь.

Мы с Катей тут же взлетели на других лошадок, что стояли рядом, перерезав упряжь, за которую они были привязаны к коновязи, и, не слушая криков, кинулись в погоню. Мы не сомневались, что догоним беглеца: ведь мы намного легче, но надеждам нашим не суждено было сбыться: въехав в лес, Дубыня потерялся. Не было его нигде. Мы покружили немного, пытаясь разобрать следы, но следы терялись, как будто лошадь взлетела. Мы прекратили поиски, тем более что нас стали звать Лада с Ратибором, оказывается, они тоже кинулись по нашим следам, оседлав чужих лошадей.

Выехав из леса, мы увидели, что к нам приближаются разгневанные владельцы лошадей.

Нас сдали городской страже, не решившись что-то против нас предпринимать.

Стража отвела нас к батюшке — князю…

— Зачем вам лошади чужие понадобились? — недоумевал Любомир, — Свои же есть?!

— Я думаю, — мрачно сказал Добрыня, — надо их выдрать. Всех четверых.

У меня даже зад зачесался, настолько красноречив был взгляд «моего» батюшки. Даже сквозь скафандр.

— Это был тать! — твёрдо сказала Катя, и мы все горячо её поддержали.

— С чего это вы взяли? — удивился князь.

— Если не тать, зачем ему бежать?

— Да от вас и я бы убежал! — рассердился князь.

— Нет, это был тать! — отстаивала нашу идею Лада. Мы все зашумели.

— О, Даждьбог! — воздел руки князь, — За что мне это?! Вот куда делся Милослав Залесский? А ведь его видели с вами! Вот только с кем, я уже путаться стал! Скорее бы вас отправить!

Лада с Ратибором с надеждой вскинули головы, князь поморщился.

— Дозволь, государь, посажу их в темницу? На хлеб и воду!

— Кого? — не понял Князь.

— А всех!

— Да я бы с удовольствием, супруга съест с потрохами. А если одних мальчишек, эти две фурии темницу разнесут по брёвнышку… нет, пусть гуляют, только приставь к ним соглядатаев.

— Так приставлял, государь!

— И что? — воевода пожал могучими плечами.

— Ясно! Ну что, идите, обедайте, да отдыхайте.

Обедать нас пригласили к детскому праздничному столу, без хмельных напитков. Вот дела! Нас, женатых, принимают за детей!