Обещал жениться
Шрифт:
А позавчера позвонила – молчок. Что такое? Она же из дома зимой почти не выходит? Не случилось ли беды? Позвонила вчера, ответил другой голос. «А Надежды Петровны нет. Умерла месяц назад…» «Люда?»– спрашиваю я. «Да. Два месяца за ней ухаживала, увы… Вот не могу справку о смерти получить, чтобы вступить в наследство. Нужен загранпаспорт». Договорились встретиться, ведь я помню Люду маленькой девочкой. Попрошу фотографию Надежды Петровны на память – очень уважаемого мной человека…
Я скопировала этот рассказ, чтобы подарить дочери, Людмиле, может, ей приятно будет. Прихожу. Люда оказалась очень похожей на мать, только другой «масти» –
– С чего вы взяли, что отец – алкоголик и давно умер? Мать сама ушла от него, чтобы пить, гулять. Нас с братом бабушка растила. Отец очень переживал, уговаривал мать восстановить семью. Потом уехал на север, в Дудинку, и много лет был там начальником аэропорта. И туда звал её – любил. Здесь он был не лётчиком, а диспетчером. Высылал ей хорошие алименты оттуда, на которые она и шиковала, прогуливая их с мужчинами. И нас с братом отец никогда не забывал, иногда мы встречались. Потом он женился, у него родилась там дочь Ольга. Прожил он семьдесят три года. У меня об отце остались только самые хорошие воспоминания. А вот мать… Она нас никогда и не любила… Только себя…
Я обещала написать правду, и получила на память две фотографии Надежды Петровны. Красивая женщина! Была…
Пятая молодость
«Молодость ушла – не простилась,
Старость пришла – не спросилась!»
Я еду в автобусе, сижу у окна. На одной из остановок три стареньких подруги прощаются, целуются. Им лет по семьдесят. Одну из них я знаю давно – так, шапочное знакомство, Анна Аркадьевна. Была она когда-то ярко-рыжей, теперь – седая. Встретятся ли они снова, подруги? Та, которую провожали, входит в автобус и садится рядом на сиденье. С такими сидеть удобно – худышка. Поехали.
– Теперь только такие невинные поцелуи – с подружками? А бывало!.. Это после бразильских сериалов такая мода пошла: встречаются – целуются, прощаются – целуются! – говорю ей. Соседка улыбается, морщинки расходятся по всему лицу. Зубиков не хватает, шепелявит.
– Да вот с подружками встретились, покутили. Раньше работали вместе – преподавали в механическом техникуме. Сейчас уж так – попрощаешься, и не знаешь, встретишься ли ещё…
Знаю я эти грустные старушечьи посиделки. Мужья и любовники давно на том свете, в этот день они переворачиваются в своих гробах – жёны перемывают им косточки. На столе из горячительного – только чай. Воспоминания, чай, перед глазами реальное прошлое и зыбкое настоящее – как во сне. Когда прошла жизнь?.. Пора поводить итоги…
– Ну и как жизнь сложилась? – спрашиваю её.
– Да ничего. Дети хорошие, самостоятельные. Муж у меня всю жизнь пил, гулял, иногда и руку на меня поднимал. А в шестьдесят совсем ушёл. Старая ты, говорит на меня. Несколько лет не жили. А когда молодая жена через пять лет его выгнала, пришёл к старой, повинился. Дети тоже настаивали: прости да прости. Тут я совершила ошибку. Приняла его. Почти сразу его парализовало. Вот, седьмой год лежит парализованный. За что мне это? Представьте: в мои семьдесят четыре года переворачивать несколько раз в день здорового мужика! Да ещё капризничает, ругает меня, обзывает. За что? Я ему ни разу в жизни не изменила, а он такими мерзкими словами меня кроет! Даже зубы себе поставить не могу – все деньги на лекарства для него уходят.
Одна радость осталась – с девчонками повидаться. ИМ ХОРОШО,
У НИХ МУЖЬЯ ДАВНО УМЕРЛИ! А мой не хочет меня отпускать, чтобы только около него сидела, скучно ему. Но я схитрила: сказала, за хлебом, заперла его на ключ, и убежала! – довольно улыбается она, показывая мне ключ.– Терпите, раз сами сделали такой выбор. Но вы очень молодо выглядите – фигура, костюмчик, причёска… Да вам больше пятидесяти не дашь! – подбодрила я пожилую женщину, сильно преувеличив её достоинства… Пусть хоть комплименту порадуется, несчастная!
– Да? – удивилась она, но поверила и кокетливо прошамкала:
– Штараемщя!
Вышла она у магазина «Росинка».
Прошло лет пять. Однажды, увидев Анну Аркадьевну, я вспомнила об этой встрече, и спросила её о подруге, которая живёт у «Росинки». Как она?
Видитесь?
– А как же!
– Как её муж?
– Да года два, как умер. Ну и негодяй был – редкостный. А она ещё переживает. Вот мы её поддерживаем. На танцы ходим, на выставки и на концерты. По парку бегаем! Она наконец себе зубы поставила, помолодела.
– А у вас хороший муж был?
– Такая же сволочь! Хорошо, что рано умер! А у нас зато уже не вторая – пятая молодость!
Спесь
«Спесь не ум, чванство не ум, а недоумие»
Когда дочь училась в начальных классах, меня в числе других четырёх мам выбрали в родительский комитет – в помощь учительнице. Так что мы уже не только анонимно сидели на собраниях, а больше общались со школой и с родителями.
И заметили – на собраниях мамы трёх мальчиков, охотно общаясь между собой, ко всем другим относились свысока, с гонором. Одевались они хорошо, и что-то ещё давало им право снисходительно относиться даже к учительнице. Между тем, их отпрыски совсем не блистали ни знаниями, ни поведением, но ЧТО-ТО давало и им право тоже воображать о себе…
Однажды учительница поручила нам от имени школы разнести одиноким матерям помощь от школы – коробки с обувью, крепкие мальчиковые ботинки. После работы мы собрались вместе и пошли, довольные своей миссией Добра. Дома нас ждали голодные, злые мужья, неубранные квартиры, неприготовленные уроки, необласканные дети, но мы добросовестно отыскивали нужные квартиры.
Как сейчас помню – зима, метель, давно стемнело. Почему-то все наши подопечные жили на пятых этажах. Везде нам были рады, благодарны за внимание школы, приглашали попить чаю, но мы торопились домой. Вот осталась и последняя квартира. Хоть эта на втором этаже! Нам открыли.
На пороге стоял Денис с транзисторным магнитофоном в руках и в наушниках – о таком наши дети тогда и не мечтали, даже не видели. Вышла из другой комнаты и мама его – одна из тех, спесивых родительниц в обалденном китайском халате.
Мы… ослепли от великолепия. Зеркальные потолки, позолоченные люстры, дорогие ковры, импортная мебель.
И мы, пришедшие «помочь», замёрзшие в своих дешёвеньких пальтишках, в цигейковых мужских шапках (тогда не от добра была такая мода), с расплывающимися лужами около валенок… Мы, которые торопились вернуться в свои комнатёнки в семейных общежитиях! И тогда только поняли, что сами нуждаемся в помощи.
Такого стыда мы мало испытывали в жизни. Лепетали что-то насчёт школы и насчёт обуви, больше всего ощущая собственное унижение. Хозяйка роскошной квартиры слушала снисходительно, потом ей стало нас жаль. Она кивнула головой к порогу, мы поставили свою коробку и, не помню как, с пылающими щёками, ссыпались, как второклассницы, с лестницы!