Обещания, которые мы собирались сдержать

Я не могу дождаться, когда Белка будет здесь, со мной. Мне нужно что — то мягкое и плюшевое, чтобы любить. Хотя она не звучит особенно мягкой или милой.

Ну что ж. Я заставлю ее полюбить меня. У меня это хорошо получается.

Посмотри на Спенсера. Я практически навязала ему свою любовь, пока у него не осталось выбора, кроме как полюбить меня в ответ.

После легкого обеда я вздремнула минут двадцать, а когда проснулась, Спенсера все еще не было. Я проверяю свой телефон и вижу, что он прислал мне сообщение о том, что на дорогах ужасные пробки и он должен скоро приехать.

Лучше бы ему поскорее приехать. Мне уже скучно без него.

Я брожу по коридорам, разглядывая портреты старых Ланкастеров на стенах. Основатель Август занимает самое видное место на вершине лестницы, где его видят все, и каждый раз, когда я смотрю в его глаза, я дрожу. Они жутко похожи на мои. Светло — голубые и яркие. Я обхватываю себя руками, проходя мимо каждого портрета, рассматривая их, пока не оказываюсь перед фотографией моей семьи. Одна из последних, сделанных перед разводом моих родителей.

Мама сидит на стуле в центре, мой отец стоит прямо справа от нее, его рука лежит на ее плече. Уит возвышается позади нее, высокий и худой, выражение его лица мертвенно — серьезное. Каролина стоит перед нашим отцом, ее волосы убраны назад в пучок балерины, ее розовые губы изогнуты в едва заметной улыбке.

А слева от мамы стою я, угрюмая девушка, которая выглядит так, будто ей лучше быть где угодно, только не там. Я худая и бледная, на мне свитер, хотя я помню, что мы фотографировались летом, в библиотеке этого самого дома. Я надела дополнительный слой, чтобы не выглядеть такой хрупкой, но это было бесполезно.

Я — кожа да кости, почти прозрачная. Моя мама протянула руку в последний момент, как раз когда камера щелкнула, поймала мою руку и держала ее так крепко, что было видно, как ее ногти вдавились в мою кожу.

Это ужасная фотография, на ней изображена наша семья, которая рушится, но мама, как обычно, цепляется за меня. Она также позаботилась о том, чтобы повесить ее на стену. Это бельмо на глазу, чтобы напоминать мужу о разрушениях, которые он произвел тем летом. К концу лета она узнала, что он изменял ей больше года с матерью Саммер.

Следующим летом мои родители держали мужественный вид, но к концу лета они разошлись. Больше никогда не было официальных семейных портретов, сделанных вместе. Мы были безвозвратно разбиты.

И я осталась с ней один на один, чтобы помочь собрать осколки, с чем тринадцатилетний подросток никогда не должен был сталкиваться, но все же я был там. Маленький любимец моей матери.

— Это одна из моих любимых наших фотографий, — раздается знакомый голос.

Потрясенная, я оборачиваюсь и вижу, что моя мама стоит в другом конце коридора, на ее изменившемся лице слабая улыбка. Я моргаю, глядя на нее, и на несколько раз зажмуриваю глаза, потому что, конечно же, у меня сейчас галлюцинации. Пребывание в этом доме всегда возвращает их, все воспоминания рвутся ко мне.

Но когда я открываю глаза, она все еще стоит там. Даже ближе. Ее руки за спиной, и на ней шикарное, струящееся летнее платье. Оно без рукавов и длинное, с ярким цветочным принтом, который выделяется на ее слегка загорелой коже. Ее светлые волосы зачесаны за уши, из них свисают огромные жемчужины, а на шее висит подходящее ожерелье из жемчуга огромных размеров. Она выглядит так, как будто только что сошла с яхты и решила нанести неожиданный визит.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, мой голос слаб.

Ее улыбка добрая и совершенно лживая. — Я узнала, что вы здесь, и решила заглянуть.

Заглянуть. Как будто это маленький забавный визит, которого я с нетерпением жду. — Как ты узнала, что я здесь?

Улыбка превращается в слабую ухмылку, и она пожимает своими костлявыми плечами. Боже, она самая худая из всех, кого я когда — либо видела. — У меня есть свои способы. Люди, которые снабжают меня информацией.

Я оглядываюсь на перила, и мой взгляд падает на пустое фойе внизу. В доме царит жуткая тишина, и меня осеняет понимание.

Кто — то из слуг рассказал ей о моем приезде. Я уверена, что она заплатила этому человеку за информацию.

Боже, я не могу никому доверять.

— Я отослала всех на выходные. Мы будем только вдвоем и сможем наверстать упущенное. Разве это не звучит мило? — Мама улыбается, но улыбка не доходит до ее глаз.

Это звучит ужасно. Как будто сбылся мой худший кошмар.

Мама делает еще один шаг ко мне, медленный и непринужденный. Как будто она не представляет угрозы. — Я скучала по тебе, дорогая. Мы так давно не оставались наедине друг с другом. Ты постоянно окружена людьми.

— Это специально, — напоминаю я ей, делая шаг назад, чтобы создать дистанцию, но она продолжает подползать ближе. — Мы больше не можем проводить время вместе, мама. Это всегда заканчивается плачевно для нас.

Для меня.

Она хмурится, ее тонкие брови сходятся вместе — единственное движение на ее свежем лице. Она выглядит невероятно молодо. Ее черты, за исключением цвета глаз, напоминают мне меня саму, как и говорила Саммер. — Это не так. Я только хотела защитить тебя.

— У тебя это ужасно получалось. — Я тянусь в карман джинсовых шорт, мои пальцы нащупывают верхнюю часть телефона. Облегчение захлестывает меня, когда я достаю его. — Держись от меня подальше. Или я вызову полицию.

Мама разражается смехом, медленно подходя ко мне. — О, дорогая, ты такая глупая. Ты не можешь вызвать полицию. Я твоя мать. Все, что я хочу сделать, это поговорить. Больше ничего. — Она протягивает руки, ладони направлены к потолку. Невинно и без угрозы — еще одна ложь. — Я обещаю.

Я делаю еще один шаг назад, мой зад ударяется о стену, моя голова ударяется о портрет одного из моих умерших родственников и отправляет его наперекосяк. — Проблема с твоими обещаниями в том, что ты никогда, никогда не можешь их сдержать.

— Ты так низко обо мне думаешь, не так ли? — Она издает тихий звук, качая головой. — Как жаль, что наши отношения развалились.

— Ну, ты знаешь, кто в этом виноват. — Я опираюсь другой рукой на стену, телефон зажат в правой руке, готовый набрать номер в случае необходимости.

— Я виню тебя, — говорит она, ее голос серьезен. — Ты отталкивала меня годами, когда все, чего я хочу, это чтобы у нас была та особая связь, которую мы когда — то разделяли. У меня нет ее ни с кем другим, ты знаешь. Ни с твоим братом, и уж точно не с Каролиной. Она относится ко мне с таким презрением, как будто мое присутствие вызывает у нее отвращение. А Уит считает меня тупой. Он не уважает женщин, как и твой отец.