Обет мести. Ратник Михаила Святого

– Это на ком же? На кобыле татарской? Под тобою ведь, окаянным, другого бабского пола, поди, и не было за этот год?!

– На ком? Да вон хоть на Алене, дочери боярской!

Федор ошалело открыл рот. Потом выразительно покрутил пальцем у виска и сокрушенно махнул рукой, выходя на улицу.

…Но Иван знал, что говорил. Алена с матерью той осенью жили при княжьем дворе вместе с княгиней Анной и вторым сыном покойного Михаила Александром. Сразу по возвращении из Орды Иван доложил о своем прибытии, о гибели Романца, о печальном караване, что должен был скоро прибыть в стольный город княжества. Выходя из горницы, сотник лоб в лоб столкнулся с Аленой, явно поджидавшей его. Но виду женщина не подала.

– Здравствуй, Алена Васильевна!

– Здравствуй, Иван! Давно вернулся?

– Намедни. Привет вам от отца привез, он жив-здоров, через Нижний возвращаться будет… с Дмитрием.

Оба замолчали, словно тень покойного великого князя встала между ними. Потом боярыня повернулась и направилась к выходу. Иван последовал за нею, глядя на длинную косу, на расширяющийся к бедрам женский стан и ощущая в крови пробуждение столь знакомого волнения.

Словно почувствовав его взгляд, Елена резко обернулась:

– Ты что?

– Ничего… Смотрю вот!

– Просто смотришь?

– Нет, не просто. Думаю все…

– О чем?

– Пойдет ли боярская дочь за княжьего сотника?

Это было сказано столь неожиданно для Алены, что она запунцовела до корней волос. Машинально взяла в пальцы конец косы и начала его перебирать.

– А ту боярскую дочь сотник по любви хочет брать аль по расчету? – наконец тихо вопросила она, не поднимая глаз.

– По любви!!! Пред иконой готов поклясться, что истинно по любви! До сих пор забыть тебя не могу, любая моя! Что повестишь в ответ, Аленушка?

Новая длинная пауза.

– Ты же знаешь, что батюшка…

– Боярин уже дал согласие, еще в Орде! Я не вру, любая!!

Иван торопливо пересказал последний разговор с Василием.

Елена заметно посветлела лицом. Посмотрела наконец Ивану в глаза:

– Я согласная, Ванечка! Только пусть мне отец все это сам повторит, ладно?

– Не веришь?

– Что ты, любый?! Верю! А только негоже при живом батюшке да без благословения-то.

– Но это еще не все, Алена! Я под Коломну собираюсь перебираться, уже с тамошним боярином перебаял. Деньги есть, землю куплю, обстроюсь.

– Али здесь плохо стало?

– Земля после Михаила и Дмитрия ослабла. Кашин вон ваш откололся. А слабый кусок на части раздирают первым. Неспокойно тут далее жить будет, сердцем чую! Пойдешь ли теперь, когда и про это спознала?

– Господи! Да я с тобой хоть в леса, хоть к чухони северной подамся! Сколько лет слов этих ждала, сколько слез выплакала! Скорее б батюшка возвернулся!..

Печальный обоз с останками казненного Дмитрия вернулся в Тверь вместе с первыми снежинками. Словно и отца его, Михаила, уже объявленного землею святым, прибывших встречали тысячи людей. Жил молодой гордо и умер гордо, не посрамив княжей чести и звания русича, только вот детей после себя Дмитрий, увы, не успел оставить.

Лишь под Крещение Иван и Алена решились заговорить с Василием о своем, наболевшем. К удивлению обоих, он спокойно выслушал и их просьбу, и намерение перебраться жить на земли давних противников Твери. Спросил лишь:

– Оба на то согласны? Ну, так будь на все воля Божия! Может, вскорости и я за вами следом тронусь. Не лежит у меня душа в удельном княжестве Кашинском прозябать, ничто оно теперь без Твери-то! Князь Константин, коему Кашин в удел достался, в Москве до сих пор задержан, князь Василий – дитя малое! Замятня там грядет великая, а мне то не лепо!

…Прошло больше полугода после отъезда Ивана и Алены с тремя теперь уже общими детьми. Перебрался с ними и Степан, решивший связать свою дальнейшую жизнь с новым хозяином. Василий на прощание щедро одарил дочь, и с обустройством на новом месте проблем не возникло. Умелые мужики за месяц срубили на приокском взгорье добрую избу о четырех окнах с резным петухом на коньке, амбар, стойла для скота и баньку. Степан начал управлять новым хозяйством, Иван же остался верен себе и поступил на службу вновь. Ратный навык в те времена ценил любой боярин и князь.

По малопонятной прихоти Узбек вновь отдал великокняжеский ярлык Твери. Иван с трудом удерживал в душе терзавшие его сомнения о верности совершенного переезда. Алена видела муки мужа, но не подавала виду. Только раз обмолвилась:

– Видно, батюшка теперь навек на Волге останется?

Все разрешилось в августе, на великий для русских праздник Успения Пресвятой Богородицы…

Когда до Москвы дошла весть, что в этот день восставшая против татарского засилья Тверь во главе со своим князем побила и сожгла сотни татар вместе с царевичем Чол-ханом, Иван вернулся домой бледный и тихий. Алена, носившая в себе второго ребенка, охнула и взялась за сердце:

– Что случилось? На тебе ж лица нет, любый!!

– Кончилась Тверь! Узбек такого вовек не простит.

Он подробно поведал о случившемся. Хотя разум говорил совсем иное, женские губы все же вымолвили:

– Может, еще и обойдется как? Может, откупятся чем смогут? Господи, как же там батюшка с матушкой-то?..

Убрали хлеба, свезли на дворы снопы и сено. На землю легла пороша. Легла, чтобы на своих белых страницах записать новую печальную повесть о новой русской беде, десятками тысяч конских копыт ступившей на первый снег…

По строжайшему приказу великого хана Узбека Иван Московский, получив в подмогу пятьдесят тысяч конных татар, поднял все свои полки и медленно двинулся на самый богатый и большой город северо-восточной Руси, чтобы стереть его с лица Земли. Дотла разорить бунтарную землю, не щадя ни детей, ни жен, ни лапотных смердов…

Иван также шел в тот печальный поход. Для него печальный в особенности, ибо нельзя резать по живому, даже если на словах это стало теперь чужим. Он с трудом взирал, как гибли деревни и села, как пылали стены Зубцова, как тысячи сгонялись зимней стужей в полон, чтобы либо осесть потом в московских землях, либо проследовать знакомым ему путем в южные степи, досыта накормив собою волков и воронье…

Ненастным днем, ведя два десятка в качестве знающего местность проводника, он оказался в некогда родной деревне. Жители успели покинуть ее и укрыться в лесах заранее. Сын мысленно поблагодарил отца за предусмотрительность. На предложение десятника проверить едва заметную переметенную снегом тропку, уходящую к парящему болоту, резонно заметил:

– Ну ее к бесу, Никита! Знаю я эти места, вырос здесь. Там трясина незамерзающая, дышит всю зиму! Гать надобно знать, чтоб через нее пройти. Айда лучше к Твери побыстрее, там хоть зипунами разживемся.