Облава

– Не понимаю, откуда ваши сомнения. С докладами выступают?

– Выступают.

– С Сорокиным я тоже встречался. Он, чтоб вы знали, не позволил в Захаричах закрыть церковь. Приехал там один из уезда и хотел заставить попа, чтобы тот во время службы разное про себя плёл… Сорокин мне показался культурным, грамотным.

В этот момент дзынькнул звонок телефонного аппарата. Сапежка схватил трубку.

– Алё, алё… Гомель! Гомель? Губчека? Товарищ Усов, Сапежка докладывает. Да-да, Сапежка. Я тут, в уезде. Побывал всюду, где эти товарищи из Москвы были. Что? Ничего подозрительного. Все законно. Да, да… Я с ним встречался раньше, в Захаричах. А на днях их видел и проверял начальник милиции… – Пощёлкал пальцем, чтобы подсказали фамилию. Подсказала секретарша. – Мирончик проверял документы… Жалоб от трудящихся не поступало. Нет, никто не жаловался. Товарищ Усов, разрешите возвратиться домой. Семён Пахомович, надо побывать, сами знаете, жёнка ждёт. Добре, слушаюсь, понял! – прокричал он радостно, повесил трубку, крутнул раз-другой ручку, давая знать, что разговор окончен, и лицо его просияло, глаза засветились, вроде даже стали побольше.

– Хорошо быть женой, – вздохнула секретарша. – Сидишь дома, мужика ждёшь…

– Я всего месяц назад женился, – признался Сапежка смущённо. – Ну, пойду на станцию. Смотрите тут. А отряд Пилипенки к вам идёт. Он тут прочистит леса. Будьте любезны, – попросил он секретаршу, – покажите, как на станцию ближе пройти.

Секретарша встала из-за стола и пошла к двери. Ступала в своих пеньковых лаптях мягко, как по войлочной дорожке. Когда, проводив Сапежку, возвратилась, сказала:

– Кричал, бегал… Я думала, он нервенный, а он, гляди-ка, тихий. Жёнку любит.

– Очень ему не хотелось, чтобы те московские уполномоченные оказались…

– Кем оказались? – не поняла секретарша.

– Не теми, кому на самом деле был выдан мандат. Есть у меня подозрение. Надо заняться ими…

Москва. Б.Лубянка, 11.

Вторично докладываю, что после проверки нашими товарищами личности Сорокина и его действий незаконных актов с его стороны не установлено.

Зам. нач. Гомельской губчека.

Расставшись с Сапежкой, Иванчиков походил по деревне и услыхал от людей, что «комиссары в хроме» – так называли московских уполномоченных – расспрашивали дорогу в Грибовцы, куда, по всей видимости, и подались. Он тоже решил пойти туда, надеясь, что именно там и произойдёт встреча. У Иванчикова уже сложилось твёрдое убеждение, что тот Сорокин, которого видели в Захаричах Катерина, Сапежка и Ксения, и тот, что был здесь вчера, – люди разные. По рассказам, они и внешне не похожи. Значит, мандатом того Сорокина пользуется кто-то другой и на этого-то другого и шлют жалобы. Вот и нужно, непременно нужно как можно скорее увидеть их, проверить, задержать.

Катерина и Ксения, пока Иванчиков ходил по деревне и беседовал с людьми, ждали его в сельсовете. Вернувшись, он высказал просьбу, чтобы они сходили с ним в Грибовцы.

– Они как пить дать там будут, – уговаривал он. – Туда направились. Кто же подтвердит, как не вы, тот это Сорокин или нет. Помогите, прошу вас.

Ксения согласилась сразу – в Грибовцах у неё родня. Катерина замялась, сказала, что и без того задерживается, к сыну нужно.

– Что ж, не можете, так не можете, – не стал возражать Иванчиков. – С Ксенией пойду, она ведь видела того Сорокина. – Он посмотрел на Ксению, и уши его занялись огнём.

Катерина промолчала, но потом, узнав, что это ей по пути к железной дороге, тоже согласилась. И они втроём направились в Грибовцы.

Не посчастливилось Иванчикову и на этот раз: не заявлялись туда уполномоченные. Ждал до вечера, наказал попу, председателю волостного Совета, чтобы, едва те придут, дали ему знать. А они не пришли. Пришлось заночевать в Грибовцах. Катерину взяла на ночлег к своей родне Ксения, а Иванчиков спал на сене во дворе у председателя. Спалось ему лучше некуда. Проснулся поздно, на двери хаты висел замок – председатель уже куда-то ушёл. Он умылся водой из колодца и пошёл к Ксении.

Та ждала его на лавочке.

– А мы позавтракали уже, – сказала Ксения, – вас ждали, не дождались. Председатель не накормил?

– Потерплю, – ответил Иванчиков.

– И Катерина ушла. В Липовку, на разъезд.

– Ушла все-таки, – пожалел Иванчиков. – Ну и пусть.

– Пойдёмте в хату, – пригласила Ксения, – я вас покормлю.

Иванчиков поблагодарил и послушался. Встретила их старушка – маленькая, сгорбленная, шустрая, с чистыми синими глазками.

– Здрасте, гостейка, здрасте, – засуетилась она вокруг Иванчикова. Метнулась к скамье, фартуком смахнула с неё пыль. – Садись, сынок, садись, только помоги мне стол придвинуть.

Иванчиков помог ей поставить стол теснее в угол, присел на скамью. Старушка тоже присела, на другую скамью, напротив, и принялась рассматривать гостя со свойственным её возрасту любопытством. Оглядела с ног до головы и удовлетворённо помотала головой, должно быть, одобрила молодца, по душе ей пришёлся. От такого повышенного к нему интереса Иванчиков даже растерялся: не мог взять в толк, чего это старая так уставилась на него.

– Бабка, поесть дай человеку, – попросила Ксения.

– Сейчас, сейчас дам, – поспешила к печи старушка и, доставая ухватом чугунок, добавила: – А хлопчик хороший, совестливый. Не брезгуй им, Ксенечка, не брезгуй.

– Бабка! – покраснела Ксения. – О чем ты?

– А о том, что он хороший. Ты же привела на смотрины, вот я и смотрю. И вижу: хороший. А ты красней, красней, невесте положено.

– Ну, бабка. – Ксения шмыгнула за дерюжку, висевшую перед полатями, и какое-то время оттуда не показывалась.

Бабка поставила на стол горшочек пшённой каши с салом, горлачик молока. Поклонилась, махнув головою чуть не до колен, и потрусила из хаты.

– Ну и бабка, – рассмеялся Иванчиков и позвал Ксению есть кашу.

– Не хочу, я поела, – ответила она, выходя из-за дерюжки.

Оба молчали, чувствовали себя скованно, неловко. И когда во дворе послышался чей-то мужской голос, Ксения обрадованно бросилась к окну, открыла его, высунулась.

– Этот хлопец из чека здесь? – спросил мужчина, и Иванчиков, выглянув в окно, узнал председателя.

– Здесь я, – ответил Иванчиков и вышел на крыльцо.

– Не пришли тые и не придут, – сказал председатель. – Говорят, в Крапивне девчонку ссильничали.

– Как ссильничали? Что вы несёте? – не поверил Иванчиков.

– А так, как сильничают, – буркнул председатель.

– Что ж это такое, – совсем растерялся Иванчиков, пожал плечами, дёрнул шеей. – Может, враньё?

– Может, и враньё. Теперь всякого наслушаешься. А сюда не придут, и дожидаться нечего. Говорят, к чугунке торопились.

– К чугунке? А тут самый близкий полустанок Липовка?

– Липовка, – подтвердил председатель. – А они будто бы в Зарубичи пошли.

– В Зарубичи? Так надо скорее туда, надо там их встретить. – Иванчиков разводил руками, он ещё не знал, что делать. Если поспешить на разъезд, то с кем и как? Да и сомнение брало: а может, и это ложные слухи, может, и на этот раз они ввели людей в заблуждение, объявив, что пойдут в Зарубичи?

Председатель, заметив растерянность Иванчикова, подсказал:

– До Зарубичей шесть вёрст. А поезд будет после обеда. Иди, успеешь.

И Иванчиков без раздумий согласился. В хату не возвращался, на завтрак махнул рукой. Оглянулся на Ксению с молчаливым вопросом. Та под его взглядом покраснела, а Иванчиков уже полыхал, особенно его уши, усыпанные веснушками.

– До Зарубичей сходим? – спросил он наконец тихо, словно извиняясь. – А потом уже и в Берёзово, к тётке… Катерины же нет.

– Ладно, сходим, – ответила Ксения смущённо. Она поняла, что её присутствие приятно Иванчикову, как и его присутствие – ей. – Это ведь недалеко от Берёзова.