Облава

Михальцевич не посмел ослушаться, тем более что возле него осталась её сумка.

Катерина шла не торопясь, этакой вялой, беззаботной походкой. Ни разу не оглянулась.

Начальник разъезда на крыльце своей квартиры набивал патроны. На разостланной тряпице лежало уже с полдюжины набитых, а на периле крыльца висело ружьё, в стволе которого тихонько посвистывал ветер. Начальник был человек пожилой, с чисто выбритым красным моложавым лицом сердечника.

– Послушайте, – присела Катерина подле него, – надо позвонить на станцию. А куда – не знаю.

– Зачем? – спросил начальник, не поднимая головы. – Поездов пока не слыхать.

– Надо позвонить немедленно. Слышите? Вставайте.

Начальник разъезда наконец глянул на Катерину и достаточно резво встал: бог его знает, что за женщина, не из местных, требует, как будто имеет право. Вошли в дежурное помещение. Начальник крутнул ручку телефона. Ответили с ближайшего разъезда – из Зарубичей. Катерина схватила трубку.

– Зарубичи? Послушайте, там должны быть товарищи из чека. Есть? Конный отряд? Сейчас же скажите им, что те, кого они ищут, в Липовке. Дожидаются поезда. Обязательно передайте. – Некоторое время она молчала – там побежали кого-то звать, потом снова заговорила, озираясь на дверь: – Вы Иванчиков? Они тут, на разъезде. Тут. Оба. Ждут поезда. Хорошо, хорошо…

Катерина вышла из дежурки тяжело, переставляя ноги с таким трудом, будто проделала очень большую физическую работу. Начальник разъезда спросил:

– Это кого же ищут? Почему мне не говоришь? Я же партейный.

– Там они, – показала Катерина на сруб, наполовину увенчанный стропилами, – в кожанках.

17

Иванчикову с Ксенией повезло: их догнал отряд красных кавалеристов и подвёз на тачанке чуть ли не до самой станции Зарубичи. Отряд двинулся дальше, прямо, а Иванчиков и Ксения лесом вышли к станции. Там и застали всю конную группу Бобкова.

– Не появлялись? – спросил Иванчиков у отделённого.

– Мы их не видели. И люди говорят, будто не видели, – ответил Бобков.

Савки среди бойцов не было. Бобков сказал, что тот где-то поджидает у дороги, чтобы первым их встретить.

– Чудики, – сказал Иванчиков, – что ж вы тут на виду торчите? Если те комиссары вас заметят, они и не сунутся сюда.

– Что это ты комиссарами их называешь? Бандиты они, – поправил Иванчикова Бобков. – А вообще-то правда – коней надо отвести в лес и самим там посидеть.

Он сказал об этом бойцам, послал одного из них за Савкой, а с остальными повёл лошадей в лес. На станцию вернулся один, без шашки, с револьвером в кармане.

– Вот тут и будем ждать, вместе с пассажирами, – сказал он.

Пассажиров на станции было немного, в большинстве женщины, и собрались они не в дальнюю дорогу, а в ближайший город – что-то там продать да купить. Бобков сел на бревно, служившее скамейкой, похлопал по нему, приглашая сесть и Иванчикова с Ксенией. Иванчиков сел, а Ксения осталась стоять и открыто посматривала то на Иванчикова, то на Бобкова, словно сравнивая, кто из них лучше. Так обычно смотрят дети на незнакомого человека, не боясь этим смутить его.

– Сестрёнка? – спросил Бобков, заметив Ксенин оценивающий взгляд.

– Да нет… Повстречались вот. По пути было. – Иванчиков коротко рассказал, при каких обстоятельствах встретил Ксению и для чего она ему нужна. – Она видела того Сорокина. И Сивака видела.

Ксения, словно сообразив, что нельзя так откровенно рассматривать людей, тряхнула головой, покраснела. Так с красными яблоками на щеках и опустилась на бревно, только не с той стороны, где показывал Бобков, а рядом с Иванчиковым. Обтягивая на круглых крепких коленках юбку – а её и не надо было обтягивать, она длинная, почти до щиколоток, – смотрела теперь только прямо перед собой. Чувствовала, что Бобков время от времени поглядывает на неё, смущалась и ещё пуще краснела.

– Во жизнь, – вздохнул Бобков, – скоро тридцать, а жениться все недосуг. То войны, то теперь за бандитами гоняемся, а они за нами. – Он повернулся к Иванчикову, толкнул его локтем. – Ты же, поди, тоже не женат?

– Холостяк, – ответил тот и поспешил сменить разговор. – А народу-то прибывает, – показал на трех женщин, выходивших из лесу.

Посидели, поговорили, не сводя глаз с дороги.

Не выдержал Савка, пришёл на станцию. Бобков отругал его и приказал вернуться в лес.

– Так они же могут переодеться, и вы не узнаете их, – оправдывался Савка, всматриваясь в пассажиров. – А я их, гадов, хорошо запомнил.

– Сидим тут, ждём, – сказал Бобков, когда Савка подался в лес, – а эти субчики – тю-тю, в другую сторону махнули. И опять комиссарами ходят.

– Нет, после того, что натворили в Крапивне, вряд ли осмелятся, – не согласился Иванчиков.

Но спустя какое-то время и он начал сомневаться, что бандиты, выдающие себя за комиссаров, придут на станцию. Если б сюда целились, то были бы уже здесь – поезд как раз в это время прибывает. Видно, куда-то в другое место повернули.

Пассажиров становилось все больше. Они сидели возле вокзальчика на скамейках, на брёвнах, прямо на земле. Люди были из разных деревень, и потому каждому хотелось услышать, что и где происходит. Слушали о чужом и рассказывали о своём. Но в конце концов разговоры возвращались к поезду, которого все дожидались и о котором ничего не было известно. И кто-нибудь вставал и шёл на станцию спросить у начальника, не слышно ли чего насчёт поезда. Ходил и Иванчиков. А начальник ответил, как и другим, кто обращался к нему, что сам ничего не знает, ибо это не прежняя железная дорога, на которой был порядок, но все же обещал, что поезд непременно будет.

– Раньше, бывало, ну ещё до войны, при царе, два раза тут поезд проходил, – говорила женщина постарше второй, помоложе, – сидели они рядом с Иванчиковым на скамейке, и тот слышал весь их разговор.

– Так тогда же не стреляли, как сейчас, не убивали людей, – отвечала младшая. – А то вот уже шесть лет как стреляют да стреляют.

– Ой, не кажы, ето ж кали уже тот мир настанет. – Старшая перекрестилась. – У нас вунь из лесу налетели да троих убили и две хаты спалили. За то, что коммунисты.

– А сами коммунисты что вытворяют, – сказала младшая и насторожённо глянула на Иванчикова. А тот прижмурил глаза, сделал вид, будто дремлет. – Да какие коммунисты, прямо от Ленина. – Это она произнесла шёпотом, наклонившись к старшей. – В Рутичах попа обобрали, а в Крапивне девочку изнасиловали. Слыхала?

– Как не слыхать. Ето ж не в Крапивне, а в Вишенках. Пришли два комиссара, повечеряли, тама в хате и ссильничали, – сказала старшая тоже вполголоса.

– А боженька, так это, значит, было и в Вишенках и в Крапивне. Может, и ещё где. Скажи-тка мне, – она наклонилась к самому уху старшей, – неуж это Ленин дозволяет своим комиссарам обирать людей и насильничать? А?

Старшая задумалась, помолчала, ответила:

– Сказывают, даёт дозвол делать такое с панами да с буржуями.

– Так поп-то не буржуй, он святой церкви, богу служит. Да девочка та не панская. А правда ли, что мужики там взбунтовались и кричали на сходе: долой всех коммунистов?

Иванчиков, до этого терпеливо слушавший их беседу в надежде почерпнуть что-нибудь интересное с точки зрения его службы, не выдержал:

– Тётки, что вы плетёте, – сказал тихо, чтобы не привлечь внимания других пассажиров. – Ленин за такие дела расстреливать приказывает. А вы: дозвол даёт… Прикусите языки. А те насильники не коммунисты, а бандиты с чужими документами.