Обман

– А… – молвлю я и понимающе киваю. – В таком случае… – Я соглашаюсь присоединиться к ним, и причиной тому не сами слова Джоша, а мое желание восстановить его расположение ко мне, которое я, похоже, частично утратила.

Я обещаю Джошу подойти минут через двадцать. В этот момент раздается телефонный звонок. Я смотрю на часы: пять минут второго. Выключаю автоответчик, надеясь, что это Кэти, и слышу голос Джека. Решив не снимать трубку, я оборачиваюсь и вижу, что Джош уже исчез.

Еще минут пять я сижу у стойки на кухне со второй чашкой кофе. Представляю себе, как Кэти выходит из столовой и идет в спальный корпус. Стараюсь не думать о выражении лица дочери, потому что сейчас могу представить ее лишь грустной и потерянной.

Трубку подняла девочка постарше, и мне долго приходится ждать, пока она отыщет Кэти.

– Мам? – в ее голосе воодушевление. Она говорит, что все в порядке, что относятся к ней здесь хорошо, с расспросами не пристают – в общем, пока все терпимо.

Я слышу нотки фальшивой бодрости и понимаю, что она думает в первую очередь обо мне, но тем не менее с радостью различаю в ее голосе признаки душевного спокойствия.

– Я так за тебя рада, дорогая, – говорю я. – Это просто замечательно. Но ведь ты обязательно мне позвонишь, если захочешь поговорить, да?

– Конечно, мам. Не беспокойся, пожалуйста.

– Хорошо, обещаю, – смеюсь я. – Ну, расскажи обо всем поподробнее.

Она рассказывает об изменениях в составе учителей, и о том, что девочке, которая ей нравилась, пришлось покинуть школу, так как родители не могли больше оплачивать ее обучение. Я говорю, что очень сожалею о ее подруге. Затем непринужденно размышляю вслух о том, что мы будем делать в следующую субботу, когда она приедет домой на выходные.

– Мам, я не совсем уверена… – нерешительно начинает Кэти.

– Насчет чего, дорогая?

– Что приеду домой… – шепотом говорит она.

– А, понимаю, – отвечаю я после небольшой паузы.

– Мам, ты знаешь, что я ужасно хочу тебя увидеть, но… – Она говорит так тихо, что ее почти не слышно.

Я не хочу ее подгонять, но наконец спрашиваю:

– Что такое, дорогая?

– Просто у меня… – Опять молчание. – Мне столько нужно сделать, – вздыхает она и на мгновение опять замолкает. – Сейчас я не могу приехать.

Невидящим взглядом я смотрю на стену прямо перед собой.

– Я все понимаю, дорогая.

– Просто мне это было бы не по силам.

– Да, дорогая, – говорю я. – Тогда, может, действительно не нужно приезжать. – В глазах у меня щиплет.

– Ты не обиделась, мама?

– Да нет, что ты! – Я опять смеюсь, чтобы убедить ее, что говорю правду. – Но я не смогу вовсе не видеться с тобой.

– Конечно, нет.

– Давай тогда сходим куда-нибудь? В это смешное кафе, где подают булочки с кремом? Или пообедаем вместе в воскресенье. Может быть, с Молли? Она так рада будет нас повидать… – Я понимаю, что заболталась и замолкаю.

– Было бы здорово, мам.

Я улыбаюсь в трубку, как будто дочь может каким-то образом увидеть мою улыбку.

– Кэти, ты ведь обещаешь, что если хотя бы…

– Конечно, мама, обещаю.

– Просто я должна быть уверена, что у тебя все в порядке.

– У меня все в порядке.

Мы немного молчим, и Кэти говорит:

– Я люблю тебя, мамочка.

– Я тоже люблю тебя, дорогая.

Я говорю ей, что теперь у меня будет работать автоответчик и объясняю, что если она захочет срочно соединиться со мной, то должна звонить по номеру, которым Гарри пользовался для деловых звонков. Я уже начинаю диктовать ей цифры, но Кэти отвечает, что знает его наизусть. Перед тем, как положить трубку, я еще раз говорю, что люблю ее.

Похоже, на пиршество я опаздываю. Побросав в корзину солнечные очки, бутылку вина, салфетки, фрукты и, машинально, кетчуп, выхожу из дома через боковую дверь.

На небе нет и намека на вчерашнее яркое солнце. Жара спала. Облака тяжело нависают над головой. Со стороны реки дует ветер. Видимо, Америка меня немного изнежила, потому что меня сразу же пробирает дрожь. Но я решаю не возвращаться за теплыми вещами, а ускорить шаг.

Через некоторое время замечаю впереди дымок над верхушками деревьев. В моем воображении возникает картина: мужчина и мальчик склонились над костром. И неожиданно я вспоминаю, как вскоре после нашего переезда в этот дом Гарри однажды устраивал для Джоша возле пирса костер, где они жарили сосиски. В последующие годы они часто вели разговоры о том, чтобы повторить тот замечательный пикник, но из-за занятости Гарри политикой и бизнесом так и не смогли этого сделать. Джошу приходилось довольствоваться весьма прозаическими угощениями в виде жареного на углях мяса, которое я аккуратно готовила на решетке дома.

Рядом со старым поваленным деревом на небольшой полянке я вижу две фигуры, склонившиеся над огнем. Даже на расстоянии понимаю, что они разложили замечательный костер. Кострище тщательно обложено булыжниками, из земли торчат два аккуратных колышка-рогатки, а на них покоится длинный прут с нанизанной на него рыбой. Картинка ну прямо из учебника скаутов!

Морланд оборачивается, как будто ожидал увидеть меня именно в эту секунду. Он поднимается на ноги и идет по направлению ко мне. В потертых джинсах и старом свитере он выглядит более стройным, чем в костюме, и ниже ростом, хотя в нем, должно быть, не меньше 180 сантиметров. У меня самой 177, поэтому в отличие от многих женщин я достаточно точно определяю рост мужчин.

Мы обмениваемся рукопожатиями. У него открытая улыбка и прямой взгляд.

– Вы нашли утром записку? – спрашивает у меня Морланд и протягивает руку, чтобы взять корзинку.

– О, да. – Мы идем в сторону костра. – Я была поражена. Это самое длинное послание из тех, что я когда-либо получала от Джоша.

Губы Ричарда растягиваются в улыбке. Видимо, он понял, что его участие в написании записки не является для меня секретом.

– Даже если я что-то и подсказал, то чисто машинально.

– В любом случае я вам очень признательна за хлопоты.

– Да что вы, какие хлопоты? – По выражению его лица видно, что говорит он это искренне. – Мне было приятно. Джош отличный парень. А выбраться лишний раз на реку – это всегда замечательно.

– Вы часто рыбачите?

– Да так, время от времени…

Джош громко зовет нас, сообщая, что рыба готова. Он приглашает меня занять лучшее (и по сути, единственное) место – на толстой ветке, отходящей от упавшего дерева, и вручает ярко-красную пластиковую тарелку с целой рыбиной и двумя неаккуратно отрезанными ломтями хлеба. В руках у Джоша такая же посуда.

Перехватив мой несколько удивленный взгляд, Морланд говорит:

– Ярковаты, да? Но в моем домике много посуды не заведешь. Это все, что есть из походных вариантов. Или нужно было брать столовый фарфор с китайскими рисунками: драконы и воины.

Джош поднимает голову и смеется. В его голосе я слышу незнакомые нотки.

– Драконы и воины! – Он снова заливается смехом. Морланд тоже улыбается, и мне вдруг кажется, что про драконов и воинов он придумал специально для Джоша.