Обмани меня нежно

Теперь она была уверена, что Костик машину заберет. Еще бы! Целую неделю разъезжать на шикарной тачке, вызывая зависть у друзей и бурный восторг девиц, атакующих ночные клубы в поисках спонсора! Да с такой иномаркой он завоюет любую! Костику ничего не стоит присочинить, что он сын какого-нибудь олигарха, наследник миллиардного состояния, член совета директоров гигантского концерна и по совместительству владелец контрольного пакета акций. Ох, как он будет целую неделю зажигать на трассе! Как бы у него права не отобрали, ей это опять влетит в копеечку. Но даже безалаберность Костика не смогла испортить ей настроение. Она чувствовала, как шальные мысли кружат голову. Если все получится, ее чистая прибыль составит миллион долларов. Ради этого стоит рискнуть.

Она вновь взялась за телефон.

– Ольга Афанасьевна? Здравствуйте. Вы передали мою просьбу Зое? Нам наконец-то надо встретиться. Я уже в поезде. Нет, я переночую в гостинице, но завтра утром буду у нее. Адрес у меня есть. Нет, не заблужусь, не беспокойтесь. Я хорошо знаю Питер. Большое вам спасибо.

Она дала отбой и улыбнулась. Нужно создавать свой фонд. Личный фонд Екатерины Семеновой. А для этого необходимо потрудиться.

«Дядя Боря» так волновался, что не обратил внимания на знакомое лицо в окне одного из вагонов отъезжающего поезда. Он только что передал Георгию Голицыну огромную сумму: четыреста тысяч долларов. Они на пару секунд пересеклись на вокзале, где Голицын назвал номер вагона, и потом на перроне, минут через двадцать после того, как объявили посадку. У вагона собралась толпа: отъезжающие, которые вышли покурить перед тем, как отправиться в дальнюю поездку, провожающие, проводники. В соседний вагон-ресторан загружали напитки. Дядя Боря подкатил к двери чемодан и тут же увидел в окне Голицына. Лицо у того было спокойное, даже можно сказать, равнодушное. Голицын кивнул ему и направился к выходу. А через минуту легко спрыгнул на перрон.

– Деньги в чемодане, – точь-в-точь как недавно Катя, сказал старик своему партнеру, и рука, сжимающая ручку, разжалась не сразу. Пальцы не слушались. Все ж таки там лежало четыреста тысяч долларов, и искушение было слишком велико.

Он чувствовал, как лоб покрылся капельками пота, а в горле, словно ком застрял. Но под взглядом Голицына рука сама собой разжалась. Тот понимающе усмехнулся. «Великой силы человек», – уважительно подумал дядя Боря, хотя не смог бы объяснить, в чем именно заключается эта сила. Но обмануть Голицына не посмел. Тот спокойно взял чемодан, улыбнулся проводнице так, что та расцвела, и, махнув старичку рукой, шагнул в тамбур. Поклажу Голицын нес, как пушинку.

– Родственник? – старик не сразу понял, что проводница обращается к нему.

– Что? Да, племянник. Вещички у меня оставлял. Сам питерский, а я вот, москвич. Разбросала нас судьба.

«Зачем я подробно ей все объясняю? Кто она, собственно, такая?» – спохватился он. Успех операции был под угрозой. Голицын действовал на него угнетающе. А вдруг догадается? «Великой силы человек», – вновь подумал он и прижал к груди видавший виды портфель, в который перекочевала его доля: двести тысяч долларов.

– Провожающие, покиньте вагон!

Раздался короткий свисток, и мимо него медленно поплыли вагоны. Он стоял на перроне, прижимая к себе портфель, и пытался унять бешено стучащее сердце.

Екатерина Семенова тоже дядя Борю не заметила. Она была увлечена разговором с оболтусом Костиком.

Георгий Голицын уселся на свое место, равнодушно глянул в окно и подумал: «Устал». Отношения с Зоей были сложными, запутанными, и все ж таки она ему нужна. Порвать эти отношения, какими бы они ни были, он не мог. Но и оставить как есть не мог тоже. «Переспать с ней, что ли?» Он знал, что Зоя в него влюблена. Ему это ничего не стоило, а она потеряла бы остатки разума. Но Зоя не та женщина, которую он смог бы бросить. Он безмерно ее уважал, даже можно сказать, преклонялся перед ней. Он мог пренебрежительно отнестись к ее женским чувствам, но не смел с неуважением отнестись к таланту. Именно по этой причине он не сумел через себя переступить, лечь с ней в постель. Он тогда привязал бы себя к ней навсегда, потому что с этого момента ему пришлось бы отвечать за нее уже как за свою женщину. Пока он был к этому не готов.

Дать ей много денег? Тоже не выход. Она обидится. Зоя живет по своим законам, и логики в этом нет никакой. То, что для обычного человека трагедия, талант воспринимает, как не имеющий значения пустяк, и, наоборот, какой-нибудь пустяк может ввести его в ступор, совершенно выбить из колеи. И невозможно заранее предугадать, какая именно мелочь произведет подобный эффект. Что для гения норма, а что – вопиющее безобразие? Это вне понимания обычного человека.

В отношениях с Зоей он все время шел по минному полю. Это она с ним могла делать все что угодно, хотя и была в него безответно влюблена. Надо по возвращении в Питер купить огромный букет роз, заявиться к ней и сказать: «Здравствуй, Зоя! Я не буду больше доставать тебя своими просьбами. Прости».

«Буду», – подумал он, не удержался и зевнул. Покосился вправо, на пожилого мужчину с книгой и, скользнув взглядом по обложке, уважительно подумал: «Надо же! Свободно читает по-итальянски!»

Мужчина поймал его взгляд, улыбнулся и быстро-быстро заговорил что-то на незнакомом ему языке. Голицын чуть не рассмеялся: «И так бывает. Подумаешь о человеке, что он полиглот, а он просто итальянец».

– Простите, не понимаю, – ответил Гера по-английски и на всякий случай сказал то же самое по-французски. Сосед испуганно моргнул и уткнулся в свою книгу. Иностранная речь настроила Голицына на определенный лад.

«Надо ехать в отпуск», – решил он и успокоился. Тысяч десять можно потратить на то, чтобы расслабиться и на время забыть о Зое и о том, что вокруг сжимается кольцо. Он давно уже чувствовал присутствие этих людей в своей жизни. Пока ему удавалось быть на шаг впереди, но он понимал, как дистанция сокращается. Уже не шаг, а полшага, дышат в затылок. Они постепенно узнают все его хитрости, а придумывать новые схемы все сложнее и сложнее. Значит, надо еще чуть-чуть поднапрячься и, создав свой собственный фонд, завязать. Но для последнего рывка нужны силы. И он решил, что завтра купит билет на самолет. Потом закрыл глаза и попытался уснуть.

Батурин. «Перед грозой»

Она заметно волновалась, когда набирала код. Дом был старый, фасад явно нуждался в реставрации, зато дверь на входе в подъезд новехонькая, а под козырьком Катя заметила глазок видеокамеры. Что ж, Зоины картины Екатерина Семенова регулярно выставляет у себя в галерее, и даже если эта запись попадет в руки милиции, никакого криминала здесь нет. Она имеет полное право навещать художников, которым покровительствует.

– Кто там? – раздался в динамике прокуренный женский голос.

– Екатерина Семенова. Мы с вами договаривались о встрече.

Тут же послышался писк, похожий на комариный, и Катя потянула дверь на себя. «Господи, какая тяжелая!» В подъезде пахло кошками и было почти темно. Стены не мешало бы покрасить, а полы помыть. Она вцепилась в ручку чемодана и побрела к лифту, волоча его за собой. Волнение не проходило, а, напротив, усиливалось. «А вдруг откажет?» Это было рискованно. Но для успеха предприятия Зоя ей просто необходима.

«Какая она?» Воображение уже нарисовало образ талантливой художницы. Высокая, смуглая, чем-то похожая на Анну Ахматову, такая же величественная, с длинной шеей, с тонкими нервными пальцами, в которых держит янтарный мундштук. В него вставлена тонкая папироса, от которой идет ароматный сизый дымок. Вокруг шеи обмотан шифоновый шарф, юбка в пол, блуза свободного покроя испачкана красками. Художница. Зоя Каретникова. Бред, конечно. И янтарный мундштук, и шифоновый шарф. Но хочется красивого.

«Она не согласится...»

– Проходите.

– А где... – Катя осеклась.

Чуть не сказала глупость. «А где Зоя Каретникова?» – хотела она спросить у толстой унылой тетки в платье, похожем на мешок из-под картошки. Поверх него, вокруг необъятной талии, был повязан фартук, перепачканный горчицей и кетчупом. Катя пригляделась и поняла, что это краски. И голос. Голос оказался тот самый, из динамика, и никого, кроме хозяйки, здесь не было. Никого, кроме Зои Фоминичны Каретниковой, которая и стояла сейчас перед ней. Прихожая была маленькой, темной и тесной. Хозяйка хмурилась и смотрела на нее неприветливо. Катя же не могла отвести взгляд от вышитой на фартуке розочки. Это вместо янтарного мундштука. Все было настолько прозаично, что она растерялась.