Обманщики. Пустой сосуд

Шен Шен обернулся.

Было на его лице написано что-то такое, отчего Кала-ана поняла, что обречена. Острие меча коснулось ее шеи; она ощутила резкий запах крови, пока — чужой.

Сейчас Шен Шен сбежит, а она умрет. Вот так глупо. В собственном доме, от рук незнакомца. Как, признаться, погибли в ее роду многие.

Шен Шен не шелохнулся.

— Снова мы в той же ситуации, а, псина? На колени. Бросай меч, и на колени, или я прирежу девчонку!

— Ты так и так прирежешь ее, Бин. Как всегда.

— Ну отчего же? — голос над головой Кала-аны стал вдруг медово-сладким, и тем страшнее были слова. — Твоя сестра осталась довольна, пес. Стонала, как положено шлюхе. И сейчас довольна. У нее есть крыша над головой и плошка риса. А ты ей что дал, а? Клади меч!

— Я здесь по приказу твоего господина, — сухо сказал Шен Шен, продолжая побелевшими пальцами стискивать рукоять меча. Взгляд его остекленел, челюсть напряглась.

— Я знаю. И мой господин Джуэр очень хочет, чтобы ты провалился.

«Это конец», — обреченно поняла Кала-ана. Она умрет сейчас, здесь, совсем молодой, не родив дочь, которая могла бы наследовать ей и стать новой хранительницей этого места.

Что тут, впрочем, хранить.

Кала-ана зажмурилась.

Рука, удерживающая ее, вдруг ослабла, а потом и вовсе разжалась. Послышался стон, бульканье, звон меча, упавшего на камни. Кала-ана, теряя последние силы, пошатнулась. Снова ощутила на теле чужие, горячие руки.

— Ты в порядке?

Кала-ана открыла глаза и отстранилась от Шен Шена.

— Да.

Тот мигом утратил к ней интерес.

— Что ты тянул?!

— Меч тяжеловат, — Ильян выпрямился, тяжело дыша, оттирая руки от крови. — И мне не нравится бить людей в спину.

— Какая щепетильность, — фыркнул Шен Шен. — Скорее.

И он бесцеремонно схватил Кала-ану за руку.

В тени Богини они передохнули, привалившись к каменному постаменту. Тут Кала-ана впервые признала ильянову правоту: сияние статуи мешало рассмотреть, подножие. Сама она и не догадывалась, что постамент покрыт резьбой.

— Вишня? — лекарь провел пальцами по искусному изображению дерева. — Тут раньше даже были сады?

Кала-ана прислонилась к камню и коснулась вырезанных на нем знаков. Вот откуда слова, которые мама пела ей в детстве вместо колыбельной. Даже как-то обидно стало.

— Дано-обманщики шелестят листвой,

Розовые летом, осенью, зимой,

Дано и свет, дано и яд,

Дано и…

Кала-ана царапнула отвалившийся кусок текста и досадливо поморщилась.

— Идемте, мы почти на месте.

Ильян поймал ее за локоть.

— Ты разбираешь эти письмена?

Кала-ана кивнула, вырвала руку и принялась огибать статую.

* * *

За серебряным колоссом начался настоящий лабиринт, нагромождение камней, идти через которые пришлось, полагаясь на ведьму. Кое-где попадались искусственные пирамидки, а подле них скромные подношения: цветные камешки, осколки раковин, кусочки металла. Если пригнуться, за камнями беглецов было не видно. Битва осталась где-то позади.

О том, справится ли мастер Цзюрен, Ильян старался не думать. Шен Шена это волновало едва ли.

— Пришли.

Сзади слышались голоса. Кажется, кто-то из наемников Джуё отыскал каменный лабиринт. Ведьма завозилась торопливо, ища потайной механизм, а когда дверь наконец открылась, первой юркнула внутрь. Шен за ней. Ильян задержался, чтобы воткнуть в расселину меч и привалить камнями, оставить знак для Дзянсина.

Потайной коридор оказался еще теснее, чем в прошлый раз, воздуха едва хватало, и стоило двери закрыться, Ильян начал задыхаться. Идти пришлось молча и быстро, на ощупь, в кромешной темноте. К счастью, этот коридор оказался короче предыдущего, и вскоре они вышли в небольшую рукотворную пещеру, освещенную через щели в своде. Ильян с наслаждением вдохнул воздух и закашлялся. Здесь было много песка и пыли.

— Держите, — ведьма протянула бурдюк. — Я на всякий случай держу тут воду.

Вода была теплой, с неприятным привкусом, но Ильян пил ее жадно, а после протянул бурдюк Шен Шену. Огляделся. Небольшое помещение напоминало кладовку: здесь стояли старые сундуки, покрытые выцветшим орнаментом. Одну из стен украшала фреска до того необычная, что Ильян позабыл и слабость, и боль.

На белой стене было тщательно нарисовано дерево, величественное, раскидистое, покрытое розово-сиреневыми листьями. Ствол его по форме напоминал женское тело, имелось и лицо с закрытыми глазами. Ветви походили на волосы, и кое-где их украшали ленты. Возле дерева на коленях стояли люди в причудливых пестрых одеждах, с подношениями в руках. Сверху и снизу шла надпись, некоторые знаки были Ильяну смутно знакомы; кажется, со временем они превратились в привычные иероглифы. Другие было даже не с чем сравнить.

Ильян тронул ведьму за локоть.

— Можешь это прочесть?

Девушка кивнула.

— Богиня Дано, дарующая бессмертие, воздает каждому по делам его.

— Было у них в самом деле это чудесное снадобье, или нет? — проворчал Шен Шен.

— Возможно, — кивнул Ильян. — Но тебе-то оно зачем? Только не лги больше.

Шен Шен открыл было рот, чтобы, почти наверняка, соврать или огрызнуться, но тут грохот сотряс все вокруг. С фрески посыпалась цветная пыль.

Глава 12 В которой рушатся основы

— Их слишком много! — Цзюрен прижался спиной к стене и отер пот со лба. Из рассеченной брови продолжала течь кровь. Ратама был ранен в плечо, но держался молодцом, побледнел только. — Нужно что-то придумать.

Молодой кочевник оторвал край рукава и перетянул, морщаясь, рану. Посмотрел на серебряную статую с надеждой.

— Богиня нам не поможет, — покачал головой Цзюрен. — Будь у нее такая воля, давно бы это сделала.

Ратама отрицательно мотнул головой.

— Вы взгляните на ее голову, мастер.

Голова? Цзюрен запрокинул собственную и сощурился. Сияние мешало видеть ясно, не давало разглядеть подробности. Голова…

— Она упирается в потолок… Или же… держит свод?

Цзюрен огляделся внимательнее. На первый взгляд, пещера была создана природой. В старых известняковых и песчаниковых горах такие пустоты образуются сами по себе, нужны только вода и время, а и того, и другого у мира предостаточно. Но если смотреть внимательнее, становилось ясно, что человек приложил здесь руку. Та часть пещеры, где они сейчас стояли, выглядела несколько иначе: свод был ниже, а стены грубее. Затем, ближе к центру, появлялись следы обработки и даже — краски, которая когда-то покрывала известняк. Люди отлично поработали, сотворив нечто грандиозное; однако, у человеческих творений всегда есть недостатки.