Обнаженная модель
Шрифт:
Горин с улыбкой посмотрел на меня и, заикаясь, сказал:
— Ренат прислал мне в Москву и газету и афишу. То и другое мне очень понравилось, спасибо, Володя. Но мне еще больше понравился автор афиши, — с этими словами он крепко пожал мне руку и мы выпили до дна.
В мастерской Мамедова мы провели еще несколько часов. Пока пили зеленый чай за шахматной доской прошел турнир между драматургом и художником, закончившийся разгромным счетом в пользу хозяина мастерской.
— Мамед, — остроумно заметил Горин, — ты еще раз подтвердил, что шахматы родом с Востока. Поздравляю с победой!
— В память о нашем дружеском
— Будете в Москве, — Горин достал визитные карточки, — приглашаю всех на спектакли в мой любимый театр «Ленком».
Рита, Абдула, Римма и я немного помолчали.
— Я помню живописные работы Мамеда, — сказал Абдула, — очень талантливый художник, жаль, что он так рано ушел из жизни.
— Да, — согласился я, — ведь он ученик великого живописца Евсея Моисеенко, Мамед учился у него в Питере, их духовная связь продолжалась до самой смерти Мамеда. Они обменивались письмами, некоторые он даже читал мне вслух, где было много добрых профессиональных советов учителя ученику. Евсей Моисеенко предлагал ему остаться преподавателем в Ленинградском художественном институте, где он был профессором, но Мамед вернулся на свою родину. Я был свидетелем скоропостижной кончины Мамеда. Он умер от инсульта. Эта трагедия произошла прямо на заседании секции живописи в 1985 году.
— А помнишь, как я привел в нашу компанию Эрнста Неизвестного, — сказал Абдула, — тогда он произвел на женщин сильное впечатление, прочитав несколько глав из своего тогда еще не изданного трактата о скульптуре.
— Женщин он больше покорил своей мужественной внешностью, следами ранений на лице, чем литературным исследованием. Как известно шрамы украшают мужчин, — вставил я.
Рита с улыбкой слушала наш разговор, добавляя в воспоминания подробности. Повернувшись к Римме, она рассказала:
— Главный режиссер ашхабадского театра Ренат Исмаилов на большинство своих спектаклей приглашал Володю художником-постановщиком. Лично мне очень памятны их спектакли «Солдат Иван Чонкин», «Пена» и «Два веронца».
— Ошибаешься, Рита. Я оформлял спектакли «Пена» и «Два веронца» с другим режиссером — Виктором Палицаевым, приглашенным из Белоруссии, — поправил я.
— Володь, ты так много работал с Ренатом, что я могу и ошибиться, главное, ведь ты же был художником почти на всех его спектаклях. В театре оперы и балета я была на премьерах постановок «Пиковая дама», «Гаяне». Всегда твои декорации срывали аплодисменты. Ведь так? — вопросительно посмотрела на меня Рита.
— Ну, ты у нас просто театровед, — улыбнулся я.
— Вот теперь ты ошибся, я музыковед, — парировала Рита.
Через некоторое время мы проводили гостей до стеклянных дверей зала, пригласив их придти на вернисаж завтра в это же время.
— Римма, какие они молодцы, что пришли к нам, жаль, что завтра Абдула второй раз, наверняка, уже не сможет придти, он болен, ему тяжело ходить, — грустно сказал я.
— Да, Ахмедовы все-таки увидели наши новые работы, пусть даже и не в торжественной обстановке, главное, что они были здесь из уважения к тебе, — добавила Римма.
— Из уважения
к нам! — уточнил я.— Главное, наши друзья помнят о нас, и, надеюсь, любят.
На следующий день, на вернисаже, выступал критик и писатель Юрий Иванович Нехорошев. Он давал глубокий анализ представленным работам, оживляя свое выступление остроумными анекдотами. В это время я увидел входящих в зал «Мастера и Маргариту». В руках Абдулы был большой букет, но теперь уже красных роз. Это было очень трогательно и волнительно.
Римма приняла букет красных роз и в этот момент раздались аплодисменты, это Юрий Иванович закончил свое выступление.
— Римма, сделай фото на память, — попросил я.
Неожиданно к Абдуле подошла красивая дама в шляпке, обнялась с ним.
— Это моя давняя знакомая по Союзу архитекторов, мы работали вместе, — представил ее Абдула.
Римма сделала памятную фотографию Маргариты, Абдулы, меня и этой дамы в шляпке.
Абдула вновь осмотрел выставку, но уже при направленном на картины ярком освещении. Проходя по залу, Абдула заметил:
— Как важно сделать экспозицию правильно, повесить работы по колориту и тематике, хорошо осветить каждую картину, подать ее в приличной раме. К сожалению, многие художники показывают свои произведения в чудовищных обкладках, а то и вовсе без рам, не уважая зрителя. Видно, они считают это особым шиком. У вас же для каждой картины точно подобрана рама. Мне это очень нравится.
Абдулла опять остановился около картины «Вечность», где было изображено обширное солончаковое плато с бликами от заходящего солнца и одинокой юртой и верблюдами на переднем плане, они застыли в горделивой позе.
Разглядывая картину, Абдула сказал, мне:
— Глубокая философская вещь получилась. Я бы назвал ее «Ностальгия». Этот мотив знаком мне, словно я вернулся обратно в свое детство.
Мы опять вспомнили наших общих знакомых. Абдула рассказал:
— Так вот. Недавно я виделся с Эрнстом Неизвестным в Москве, он приезжал из Америки, кажется, по поводу открытия памятника трагедии Сталинских репрессий.
— Знакомству с Эрнстом я обязан тебе, Абдула, это произошло в мастерской скульптора Джума Дурды. Ты тогда пригласил Эрнста Неизвестного в Ашхабад, предложив ему крупный заказ на скульптурные работы. А с Эрнстом я встретился еще раз, но уже через несколько лет, случайно. Я работал на фильме «Восход над Гангом», а он приехалв Гульрипши, под Сухуми, отдохнуть. Мы оказались с ним в одном частном пансионе. Эрнст рассказал мне, что собирается уезжать на ПМЖ в Штаты, — пояснил я.
Рита вмешалась в разговор:
— Абдула, расскажи забавную историю, связанную с именем скульптора Неизвестного, во время его первого приезда в Ашхабад. Володе и Римме это будет интересно.
— Эрнст, — начал рассказывать Абдула, — впервые приехал в Туркмению по моему приглашению для работы над горельефами к зданию Политпросвещения республики и Центральной библиотеки имени Махтумкули. По своим архитектурным делам я в это время пришел на прием к Оразмухамедову, Председателю Совмина республики.
Закончив деловой разговор, я доложил премьер-министру, что в Ашхабад прибыл знаменитый, талантливый, современный скульптор и что он сделает для здания Политпросвещения и библиотеки горельефы. Оразмухамедов поинтересовался: