Оболганная империя

В 1928 году в Москве, в Московской Патриархии, побывал митрополит Литовский и Виленский Елевферий. В своих живых записках "Неделя в Патриархии" он пишет, как ехал из Москвы обратно в Литву в одном купе с "красными военными". "Мы, батюшка, курим, - обратился ко мне один из них, - и купе - для курящих. Не будем ли вас беспокоить этим? Впрочем, когда будем курить, мы будем выходить из купе". Такое обращение сразу устраняло у меня предубеждение против красных военных, сложившееся под влиянием слухов об отношении их к священнослужителям в революционное время: хотя нужно сказать, что мне приходилось ездить по железным дорогам в самый разгар революции, быть среди военных, правда, я не видел со стороны их проявления никакого внимания к себе, но и не только не помню каких-либо обидных для себя действий, но даже не слышал и оскорбительных слов. Теперь я почувствовал, что духовная отчужденность во мне сразу пала, я увидел в них уже не "красных военных", а русских, православных, у которых живет русская душа, религиозное чувство, а с ним вместе и надлежащее уважение к представителям церкви" ("Из истории христианской церкви на родине и за рубежом в XX столетии. М., 1995, с. 213).

В хрущевские времена, в пресловутую "оттепель", с троцкистской ожесточенностью шел погром церквей, духовенства (кстати, сам Хрущев в двадцатых годах был в троцкистской оппозиции). Кукурузник Никита обещал вскоре "показать последнего попа", а народ переполнял оставшиеся в живых храмы. Идеологическая шайка на цековской даче под коньячок и ухмылку расписывала для своего первого секретаря "программу", как уже нынешнее поколение будет жить при коммунизме, а народу, жившему своими заботами, до этих циничных прожектов не было никакого дела. О настоящем времени и говорить нечего - после всех испытаний народ только еще более утверждается в тысячелетней вере, видя в ней главную опору в своем противодействии, в своей борьбе против обложившего Россию талмудистского ига.

Не случайно это стояние в вере вызывает ненависть врагов. Очень уж не по нутру им неповрежденное Православие, верность ему русского народа. Например, Солженицыну не нравится "окаменелое ортодоксальное, "без поиска", православие, как не нравится оно и "архитектору перестройки" А. Яковлеву, недовольному тем, что Церковь не может отойти от "устаревших догматов". Как будто может быть какое-то не "ортодоксальное", не "догматическое" Православие. Расшатывающий догматы "поиск" и означает конец Православия.

Но вернемся к нашей паре: Аннинскому-Владимову. Главное, что их объединяет в литературе, перед чем не имеет никакого значения, в каком "жанре" они пишут, - это тип их мышления. Статья ли это, роман, письмо, "эссе" - все одинаково с неизменным мелкотравчатым "анализом" с гнильцой, мелкостью духа, несколько комической надменностью элементарных суждений. И все-таки - внутренняя неуверенность в своей "победительности". Моя статья "Либеральная ненависть" с критикой романа Владимова "Генерал и его армия" и панегириком на него Аннинского была опубликована в газете "Завтра" (апрель 1996 г., № 17) на одной странице со статьей Аннинского "Русский человек на RENDEZ-VOUS". Почему же тогда оба не обличили меня публично, если считали себя правыми, а облаяли из-под литературной подворотни - в своей переписке, и только спустя семь лет она была опубликована в журнале "Знамя". Можно, впрочем, это понять из такого признания Владимова: "Другое худо, что поле битвы вокруг "Генерала" осталось за ними. Как всегда. Последнее слово - почему-то они говорят... Или в самом деле нет у нас критики? Вместо нее - Курицын-сын, "Малолетка" и мать-наставница Латынина? Есть, правда, Лев Аннинский - только что же он может один?" Все правильно: в их критике одни "малолетки", "курицыны-сыны", "матери-наставницы Латынины", да и такие же аннинские. Двадцать с лишним лет тому назад в журнале "Молодая гвардия" в моем цикле "Из памятного" был опубликован набросок к портрету этого критика "С тележкой по литературе". Сделаю из него краткую выписку: "Как ни увижу его, все бежит с тележкой, с набитой сумкой-рюкзаком на колесиках. Да ведь и в литературе он, критик, также все бегает с тележкой, вот уже не одно десятилетие все бегает, промышляет добыванием "ядра ореха", "самовыражением". Разного рода эти "самовыражения", как содержимое рюкзака, сегодня одно, завтра другое... Вчера он бежал, подталкиваемый "интеллектуальным ветром, дувшим в нашей прозе", а сегодня - "не пора ли попробовать жить?". "Личность", "личностное начало" - единственная для него "реалия", он начинает заходиться в словесном коклюше на эту тему. Не какая-то там толпа, масса, народ, а "ценностный индивидуум", единственно способный к "самовыражению". Нравится ему "Кафкианская магия деталей" - выразил и это. Не нравится русский фольклор - и это выразил. В восторге от мифа - пожалуйста: "С неба падает на нас на всех... колумбиец по имени Габриэль Гарсиа Маркес". Надоел миф, "аллегоризм" - "жажду беллетризма". Надоел "дух" - "жажду плоти!". Но и плоть "неоднозначна": ненавистна ему "тупая, звериная, сытая сила кулацкой плоти". "Однозначно" - "неоднозначно"... То этот критик называет себя духовным наследником русской культуры, Достоевского, то подчеркивает, что "в жилах Достоевского текла литовская кровь"...

Вокруг него не унимается "полемика", он чуть ли не "властелин дум". Вроде бы наш герой на коне, а все видна та самая тележка с набитой сумкой-рюкзаком... Никуда от себя не денешься".

Этот набросок я перепечатал в своей книге "В сражении и любви" (М., 2003 г.), заключив его таким Post scriptum'ом "На вечере в Доме литераторов в декабре 2000 года "Лидеры XX века" (об итогах ушедшего столетия) ко мне в президиуме подсел Лев Аннинский, и первое, что он сказал: "А я сейчас без тележки".

Два десятка лет еврейского "триумфа" сказались на его позе, придав ей более воинствующий вид. Он уже не бегает с тележкой по литературе, а выставляет себя неким прытким воителем. "Удары шпагой" - так озаглавил он свою переписку с Владимовым. Он занял позицию фехтовальщика, пыряя пером во все стороны, где видятся ему наиболее уязвимые места России, забрызгивая их грязью, злорадствуя над ее нынешними бедами. Подергиваясь в заклинании, что ее больше нет, нет, нет! Удары шпаги нашего иноверца, конечно, квелые, отдающие пустозвонством, но пусть потешится малый.

Теперь о его друге Владимове, с его романом "Генерал и его армия". Не стоило бы говорить об этом фарсовом опусе, если бы не вопрос, кому он нужен и для чего нужен. В литературе о войне есть хорошие, талантливые книги русских писателей В. Курочкина "На войне как на войне", Ю. Бондарева "Горячий снег", К. Воробьева "Убиты под Москвой", Е. Носова "Шлемоносцы" и т. д. Но ни один из них, как и другие русские авторы, даже не упомянут в книге "Русская литература XX века", допущенной в 2002 году Министерством образования РФ в качестве учебника для студентов высших учебных заведений. Зато нагло рекламируется там все тот же картонный "Генерал и его армия", да еще приставлен к нему роман В. Астафьева "Прокляты и убиты", с его клеветой на русского солдата - как бы в награду за это. И не удивительно признание заслуг гудерианца на либерально-государственном уровне. Ведь вручил Путин Государственную премию живущему в Германии бешеному русофобу, автору "Чонкина" Войновичу - да еще в день начала Великой Отечественной войны. Кормясь и подкармливаясь у немцев, эта чернильная публика злобствует на русского солдата-освободителя, на Россию в знак своего "нового, немецкого патриотизма". Перебравшийся в Кельн диссидент Лев Копелев устрашающе потчевал немцев рассказами об ужасах бесчинств, насилий, убийств и т.д., которые он, по его словам, видел, когда советские войска входили в Германию. Солженицын, не расстававшийся всю войну в "батарее звуковой разведки" с портретом своего кумира Троцкого, толкача "перманентной революции", в своей пьесе "Пир победителей" с патологической злобой пишет о русских воинах-победителях, о "Матросовых придуманных, глупеньких Зоях", возносит предателей Родины. В статье "Как нам обустроить Россию" он казуистически вещает, почему ему поперек горла наша Победа. Не раз наблюдавший за поведением наших либеральных сочинителей в Германии русский писатель, ректор Литературного института Сергей Есин в своем "Дневнике ректора" "На рубеже веков" пишет, например, об Анатолии Приставкине (кстати, советчике Путина), как он, приезжая в Германию, заискивает перед немцами, глумясь над "старшим братом", т. е. русским народом, заявляет на официальном собрании, что он "как писатель скорее нужен Германии, чем России".

Как было бы хорошо, если бы эти литературные кочевники, считающие, что они нужны не России, а Германии, Америке, Израилю, навсегда оставались бы там. Но ведь кончается тем, что, никому там не нужные, они возвращаются в Россию, не упуская здесь возможности, в меру своих одряхлевших сил, лишний раз лягнуть "эту страну".

"УМЕТЬ СТОЯТЬ ЗА РОССИЮ НЕ ТОЛЬКО ГОЛОВАМИ, НО И ГОЛОВОЮ"

Тогда, в годы Великой Отечественной войны, при всей жестокости ее все было ясно и видно. Виден был враг и ясна была задача: разбить его, не допустить овладеть Мамаевым курганом - главной стратегической высотой в Сталинградской битве. Ныне сам Путин вынужден признать, что против России идет война, хотя и не называет, кто же конкретно ведет с нами войну, кто они - наши враги. Но мы-то знаем, что это враг особый, невидимый для массы людей, вроде бы не пускающий в ход боевые средства войны, но оттого только более коварный. Он незримо занял все наши стратегические высоты, захватил нашу экономику, финансы, богатства недр, телевидение, прессу, культуру, страшнее Гитлера осуществляет геноцид русского народа, сеет растление в молодом поколении. И этого врага, занятые им стратегические высоты уже не возьмешь в открытом бою, физической силой, даже тем героизмом, который делал такие чудеса в Великой Отечественной войне. Здесь невольно вспоминаются слова известного славянофила, великого патриота России Ивана Аксакова. В своей статье "В чем недостаточность русского патриотизма" он пишет, что "время и обстоятельства требуют от нас патриотизма иного качества, нежели в прежние годины бедствий", что "надо уметь стоять за Россию не только головами (как на войне.
– М. Л.), но и головою", то есть пониманием происходящего, "не одним оружием вещественным, но и оружием духовным; не против одних видимых врагов, в образе солдат неприятельской армии, но и против невидимых и неосязаемых недругов".

Ставший жертвой криминального режима нынешней Эрэфии русский патриот Павел Хлебников, редактор русской версии американского журнала "Форбс" (где публиковал потрясающие материалы о мафиозном разграблении России, за что и поплатился жизнью) - этот искренний русский патриот в своих предсмертных записках говорит о "драгоценной русской крови". И какое море этой крови пролито в XX веке и проливается до сих пор! Если и есть тайна этой невиданной жертвенности, то путь к пониманию ее может быть только религиозным. В нашей духовной жизни бывают мгновения, когда сознания, чувства касается то бытийное, что навсегда остается для нас фактом некоего откровения. Ничем иным не могу назвать тот момент, когда меня пронзила мысль о русском народе, поистине уникальном в истории по своим духовным, душевным качествам. Наивно? Но ведь ненависть к нам наших врагов должна бы заставить нас задуматься. Чем же мы так отличаемся от них и что в нас их "не устраивает". Один из либеральных главарей, припадочный русофоб, бывший "первый вице-премьер РФ" Чубайс прямо так и корчится в злобе, когда говорит о Достоевском: "Я испытываю почти физическую ненависть к этом человеку... Его представления о русских, как об избранном, святом народе, его культ страдания и тот ложный выбор, который он предлагает, вызывает у меня желание разорвать его на части" (цит. по: "Советская Россия", 5 февраля 2005).

Вся соль в том, что бешеную ненависть вызывает здесь, скажем, не "еврейский вопрос" писателя, а его отношение к русским как "избранному народу", его, мол, "ложный выбор" (который, как известно, связан с Христом, Православием - этой сердцевиной духовной, исторической жизни русского народа, залогом его силы). В этой избранности русских и видится Чубайсам главная опасность для них, "реформаторов". И надо сказать, что в этом они не ошибаются, ибо все эти двадцать лет осуществляемого ими геноцида русского народа показали, что невозможно вытравить в нем даже в таких условиях инстинкт своей избранности, или, как это именуется иными, "имперское сознание". И вся историческая жизнь русского народа после смерти Достоевского подтверждает прозорливость его слов о русской нации как "необыкновенном явлении в истории человечества", вносящем дух примирения, братства во взаимоотношения с другими народами, что было и в советский период русской истории. Бывают косвенные доказательства тех или иных духовных явлений, например реальность существования беса в человеке, судя по необъяснимому накалу его ненависти. Таково русофобское беснование автора статьи "Деление ВВП" Ю. Афанасьева ("Новая газета", № 8, 3-6 февр. 2005). Источник ненависти у обоих один, Чубайса трясет от "избранности русского народа", у Афанасьева - пена на губах, когда он говорит о нас, русских, о "тех, кого принято называть быдлом", "темнотой". "Я как историк хорошо знаю, из чего сегодня состоит сознание большинства русских людей, включая элиту. Это опилки... даже хуже - настоящие "тараканы в голове...".

Если бы такое сказал русский о евреях, то все тысяча двести еврейских "правозащитных организаций" в нашей стране (и где нет ни одной таковой русской) подняли бы всемирный гвалт и Россия была бы объявлена антисемитской, подлежащей расправе. И говорит это "Президент РГГУ (Российского государственного гуманитарного университета), доктор исторических наук, профессор Юрий Афанасьев". Можно представить себе, какие кадры готовит этот "президент", какую расистскую отраву вносит он в образование, сознание учащейся молодежи. В свое время этот "историк", работая в журнале "Коммунист", обвинял меня как автора осужденной решением ЦК КПСС статьи "Освобождение" за "отход от принципов марксизма-ленинизма, социализма", а с наступлением "перестройки" принялся поливать грязью тот же марксизм-ленинизм, социализм, теперь же у него свой "гуманитарный" гешефт. И сколько у этого выкормыша Сороса, ЮКОСа презрения, "брезгливости" к ограбленным, ставшим нищими русским людям. С какой наглостью хохмит он о "стариках", выступающих против отмены льгот, об их "протесте под лозунгом: "Оставьте нас там, где мы торчали, - в дерьме. Дайте нам доторчать до конца наших дней".