Оболганная империя
Шрифт:
И достается даже нашим гениям. Вот как разглагольствует о Сергее Есенине тот же Кублановский: "У Есенина непозволительно много неряшливого и необязательного. Есенин дал "код" легиону стихотворцев, особенно провинциальных". (Интервью в газете "День литературы", 2003, №6). Что тут можно сказать? Когда человек понимает, любит поэзию, обладает культурой, он благоговеет перед тем, что в поэзии от Бога, так Пастернак, сам большой поэт, писал: "Есенин был живым, бьющимся комком той артистичности, которую мы зовем высшим моцартовским началом, моцартовской стихией". Пастернак сознавал недостижимость для себя этого "моцартовского начала", к которому он так стремился со второй половины своей творческой жизни. Есенин с его пронзительной искренностью затрагивает самые заветные струны русской души, выводит нас в стихию русской жизни с ее светлыми и трагическими сторонами, своим интуитивным прозрением подводит нас к тайнам бытия. Есенин стал проявителем в нас генов русскости, по степени любви к нему народа он может быть сравним только с Пушкиным.
И кто же тот "ряшливый", который так чванливо обвиняет великого русского поэта в "неряшливости"? Прочитав большой сборник Кублановского, я вспомнил такую строчку из "рождественских стихов"
– все расчетливо "сделано", "подогнано", рассмотрено со всех сторон, нет ли прорех, приглажено и - механизм готов. Где же пресловутое "двойное, тройное дно лирической речи" в таких, к примеру, типичных для него стихах: Уже светает, припозднился: листва осыпалась дотоле. Когда-то ведь и я родился при Джугашвили на престоле.
И это - из "лучших стихов", опубликованных в "Антологии русского лиризма" (т. 2, 2002 г.)
Двойное дно, конечно, есть: вроде бы не чужд интереса к истории России, но тотчас же ощетинивается против "державных амбиций", которые для него связаны с "параноиком Сталиным".
Наградив недавно Кублановского своей гулаговской премией, Солженицын расхвалил его "упругость стиха, смелость метафор, живейшее ощущение русского языка". Думается, что так может сказать только человек, сам отвыкший после американской жизни писать по-русски, угощающий ныне здешних читателей языковыми мутациями (о чем я подробно писал в свое время) Более объективными, пожалуй, здесь показались бы слова Бабеля в его рассказике "Ги де Мопассан": "Бендерская писала утомительно правильно, безжизненно и развязно - так, как писали раньше евреи на русском языке". И не только "раньше". И не всегда "правильно".
В теперешнем своем положении "победителей" кублановские готовы загнать в "поэтический зоопарк" и нашего великого поэта Сергея Есенина, всерьез полагая, что им, самозванцам, пришло время царствовать не только в экономике, но и в русской классике, а что уж говорить о какой-то критике...
Но зададимся вопросом: что такое учебник? Объективное изложение материала по соответствующему предмету, в данном случае - той же истории русской литературной критики, того же периода 60-80-х годов. Например, о журнале "Молодая гвардия", ее литературной критике существует огромная литература, как у нас, внутри страны, так и за рубежом. Обстоятельнейшее исследование "молодогвардейской критики" содержится в частности, в вышедшей в Германии, а затем в 1997 году в переводе на русский язык в Москве книге немецкого историка Дирка Кречмара "Политика и культура при Брежневе, Андропове и Черненко ( 1970- 1985 гг.)", выходят другие серьезные работы, пишутся диссертации о "Молодой гвардии", ее критике. И это не случайно, ибо в течение всей второй половины 60-х годов и позднее в центре общественного внимания, идеологической борьбы была именно "Молодая гвардия", ее патриотическое направление, вызывавшее беспрерывные нападки, преследования со стороны космополитической, официозной прессы, русофобов из ЦК партии, вроде А. Яковлева. Тот же восхваляемый Елиной "либерально-демократический" "Новый мир" тем и прославился в 60-е годы, что злобно травил "Молодую гвардию". В "Новом мире" ( 1969, №4) была опубликована доносительная статья А. Дементьева, где авторы "Молодой гвардии" (в их числе и я за статью "Просвещенное мещанство") обвинялись в "ревизионистских и догматических извращениях марксизма-ленинизма", проповеди идеологии, которая "несовместима с пролетарским интернационализмом". И за всей этой марксистской, официозно-партийной фразеологией скрывалась главная начинка статьи - ее антирусскость, обвинение молодогвардейцев в "русском шовинизме", "национальной ограниченности и исключительности", в вину "Молодой гвардии" ставился интерес к "реакционным славянофилам", которые именовались мыслителями в кавычках. Эти же обвинения в адрес "реакционной, шовинистической" "Молодой гвардии" повторялись в письме "От редакции", опубликованном тогда же в "Новом мире".
Статья А. Дементьева в "Новом мире" станет сценарием для другой известной статьи - А. Яковлева "Против антиисторизма", которая появится спустя два с половиной года в "Литературной газете" ( 15 ноября 1972 года) и повторит с еще большей оголтелостью "кредо" русофобов. Первым обратил на это внимание Ст. Куняев ("Московский литератор", 12 января 1990 г.). Да и сам А. Яковлев в своей недавно вышедшей книге "Омут памяти" (М., "Вагриус",2000)признает: "Моя статья, как и статья А. Дементьева, была выдержана в стиле марксистской идеологии. Я обильно ссылался на Маркса и Ленина, и все ради одной цели - в острой форме предупреждал общество о нарастающей опасности великодержавного шовинизма, местного национализма и антисемитизма. Критиковал Лобанова, Чалмаева, Семанова и других апологетов охотнорядчества". А. Яковлев навешивает ярлыки, не приводя ни одного примера, ни одной цитаты, которые бы оправдывали употребление этих ярлыков.
Годы "перестройки", "демократических реформ" обнажили подлинную суть "Нового мира", которая в 60-х годах камуфлировалась "гуманистической" демагогией. Либеральное прошлое журнала (при Твардовском) получило дальнейшее развитие в нынешнем откровенном, бесстыдном служении разбойничьим "реформам", криминальному капиталу, экспансионистскому американизму - неслучайно главным "спонсором" "Нового мира" стал Сорос.
Таковы факты. Но до них нет никакого дела упомянутой Елене Генриховне. Как нет никакого дела ей до истинной роли журнала "Молодая гвардия", ее критики - о ней даже не упоминает "новомировская воспитанница". Но отчего же до сих пор дают о себе знать отзвуки той патриотической критики? Ведь до сих пор не дает она покоя главарям "перестройки", "демократам-оборотням", судя по нынешней злобной реакции на "молодогвардейские" статьи сорокалетней давности?
Занятая "подаванием знаков своим", Елина совершенно не касается этапных моментов в развитии литературной критики 60-80-х годов (теперь уже прошлого века). Не упоминается дискуссия о славянофильстве в 1968 году на страницах журнала "Вопросы литературы" в связи с явным
симптомом новых явлений в литературе и критике 60-х годов. Ни словом не говорится о вышедших в 70-х годах в серии "ЖЗЛ." книгах о Гончарове, Островском, Достоевском, вызвавших в печати резкие нападки на их авторов "за внеклассовость", "за отход от позиции революционных демократов". Долгое время эти книги были предметом идеологических обвинений, дискуссий (от статьи "А было ли "темное царство"?" в "Литературной газете" в марте 1980 года, "круглого стола" в "Вопросах литературы" ( 1980, № 9) до множества других публикаций в газетах и журналах). Ни слова не говорит Елина и об истории статьи "Освобождение" в журнале "Волга" ( 1982, № 10) по поводу романа М.Алексеева "Драчуны" - о голоде в Поволжье в 1933 году. Как известно, эта статья по инициативе тогдашнего Генсека ЦК КПСС Ю. Андропова была осуждена в специальном решении ЦК партии как "ошибочная", и это решение стало для всех идеологических служб страны, литературных учреждений и органов, высших учебных заведений "руководством к действию". Автор статьи подвергся обструкции (статья в "Литературной газете" в начале января 1983 года "Освобождение"... от чего?", секретариат Союза писателей России в феврале 1983 года и т.д.). Кстати, Ю. Андропов дал указание партийному руководству Саратова (где издавался журнал "Волга") "разобраться на месте и принять меры". Те, уж конечно, постарались разобраться. Местные писатели громили не только меня, как автора статьи. Но и главного редактора журнала "Волга" Н.Е. Палькина, который был снят с работы. Не могли по правилам того времени остаться в стороне от битья лежачего и преподаватели Саратовского университета. Кто из вас отличился тогда, "создатели учебника по истории русской литературной критики"?Пусть теперь мадам Елина назовет в качестве вех какую-нибудь статью журнала "Новый мир" 60-80-х гг., о которой бы вспомнили ныне. "Попробуйте перечитать известных либералов той поры (60-х гг.), например, покойного уже В. Лакшина, пишет критик в газете "День литературы" (июнь, 2003, № 6).
– Ведь ныне его многословное прославление "идей XX съезда" невозможно читать. И не нужно". Но с каким придыханием пишет о покойном либерале его поклонница: "Ни один из оппонентов Лакшина не мог дотянуться до заданной высоты, и отзывы звучали словно из другой эпохи, эпохи Ивана Бездомного..." Ну куда уж Иванам до "интеллектуального высотника"! В чем же "недосягаемость" этого критика? "Он любил обстоятельный, аналитический пересказ художественного текста". Дальше этого он и не шел, разбавляя пересказ риторической тягомотиной в духе "демократических идей" XX партсъезда. В конце учебника помещен "задачник" - даны "развивающие задания" по "текстам разных авторов и разных эпох" - "от Ломоносова до наших дней". Наиболее "важные" задания помечены "звездочками", всего их двадцать из семидесяти, и отличаются они от прочих заданий тем, что "способны пробудить самостоятельный поисковый интерес читателя и оказаться началом увлекательного исследовательского маршрута, связанного с различными направлениями в истории и теории литературной критики". Не удостоились "звездочек" ни Пушкин, ни Белинский, ни другие русские классики, значит, "не способны пробудить самостоятельный поисковый интерес читателя" и т.д. А вот задание по Лакшину - под "звездочкой". Чем же он "способнее" классиков? А вот чем. Приводится отрывок из его водянистой статьи-пересказа "Иван Денисович, его друзья и недруги" - о повести Солженицына. Цитируются довольно стилизованные под "народность" слова героя повести Шухова о бригаде зэков, как "семье большой". И далее идет такое рассуждение критика: "Конечно, важную роль играет тут материальная сторона дела: при общей оплате за труд возрастает и взаимозависимость. Но возникающее в бригаде чувство трудового товарищества не сводится только к этому... Шухов принимает как закон жизни эту трудовую солидарность и - пусть это выглядит еще одним парадоксом - стихийно рождающееся чувство коллективизма. В отношении людей точно сами собой возникают черты и свойства, характерные для свободного социалистического общества..." Вот вся "мудрость" этого "развивающего задания" под "звездочкой". Что это, пародия на критику или головокружение от зрелища банальной "высоты"? Не говоря уже о том, как фальшивы слова о "свободном социалистическом обществе" в отношении повести Солженицына, ярого ненавистника социализма.
Вадим Кожинов назвал как-то печатно Лакшина не критиком, а телевизионным комментатором, экскурсоводом по литературе, по писателям, и это справедливо. И ничего обидного в этом нет: у человека - свое дарование, популярно-просветительское. И напрасно Владимир Яковлевич сильно тогда обиделся и навел напраслину также печатно на Вадима Валериановича (и заодно с ним на меня) как на врагов "перестройки". В литературе, критике не должно быть места обиде, надо выбирать что-то одно: быть или модным популяризатором, или немодным литературным критиком. Или витийство на телеэкране, или творчество.
По такому же рецепту фабрикуются Елиной и другие критические гении. Приводятся слова упомянутых выше Вайля и Гениса о некоем А. Белинкове: "В Белинкове увидели еще один вариант "Нового мира". Белинков насытил повествование множеством иронических приемов. Для создания иронического поля он применял особую поэтику, сноски, знаки препинания, скобки, многословие, буквализм, тавтологию, педантические дефиниции, абзац". Только паразитированием на подобного рода "приемах" и может "блеснуть" в критике эта публика, вызывающая тошноту своим "иронизмом".
Можно понять "либерал-демократку" Елену Генриховну, чем милы ей избранники ее пера, которым она отводит "персональные" лавочки в своем театре кукол (наподобие цирка проволочных кукол Свинтуса). Вот, И. Дедков, хрущевец, чокнутый на всю жизнь "демократией" кукурузника. Здесь бы и привести его "текст" на сей предмет, видно бы было, на что способны, какие "перлы гражданской поэзии" могут выдать певцы "свободы" (любимое словцо этого критика). Но дается другое: "Дедков открыто выступал против внедрения в массовое сознание понятия "русофобия". Он говорил, что такое слово русскому мужику неизвестно. Что оно родилось в воображении литераторов, стремившихся всю сложность и противоречивость российской действительности- объяснить влиянием чужеродных элементов". Для подтверждения "мастерства" критика можно и не найти примера, другое дело - "намек", "подтекст", "подать сигнал своим" - как в данном случае с "русофобией". Этим и мил критик, за это его и сажают на "персональную лавочку".