Обольсти меня на рассвете

Не так легко избавляться от застарелых привычек, но Кев, вместо того чтобы, по своему обычаю, уйти в себя, впервые испытал желание поделиться своими чувствами с братом. Впрочем, он не был уверен, что в его словаре найдутся слова, способные выразить то, что он чувствовал. Какими словами мог он сообщить Кэму о своем открытии? О том, что любовь женщины может изменить мир, заставить все увидеть по-новому? Как рассказать о том, что Уин, которую он всегда считал такой хрупкой и беспомощной, оказалась на поверку даже сильнее, чем он сам?

– Рохан, – сказал он тихо, чтобы не услышала Уин, – у меня к тебе вопрос.

– Да?

– Со своей женой ты ведешь себя так, как это принято у гаджо, или как у нас, цыган?

– Главным образом так, как принято у гаджо, – без колебаний ответил Рохан. – По-другому ничего бы не получилось. Амелия едва ли примирилась бы с подчиненным положением. Но как цыган я все же оставляю за собой право защищать ее и присматривать за ней так, как считаю нужным. – Он едва заметно улыбнулся. – Вы найдете золотую середину, как нашли ее мы.

Кев почесал затылок и осторожно спросил:

– Хатауэи злятся на меня за то, что я сделал?

– Ты имеешь в виду за то, что ты увез Уин?

– Да.

– Единственная жалоба, которую я услышал, это на то, что ты так долго с этим тянул.

– Кто-нибудь из них знает, где мы?

– Насколько мне известно, нет. – Кэм насмешливо усмехнулся. – Я могу купить для тебя еще пару часов, фрал. Но привези ее домой до темноты, хотя бы для того чтобы заткнуть рот Харроу. – Кэм слегка нахмурился. – Странный он, этот гаджо.

Кев бросил на Кэма тревожный взгляд.

– Почему ты так говоришь?

Кэм пожал плечами.

– Большинство мужчин в его положении уже что-нибудь предприняли бы к этому времени. Хотя бы что-то. Поломали бы мебель. Вцепились бы кому-нибудь в горло. Лично я перевернул бы вверх тормашками весь Гемпшир, чтобы найти свою женщину. Но Харроу только говорит и говорит.

– О чем?

– Он довольно много наговорил про то, какие его права нарушили, о том, что его предали… Но до сих пор ему не пришло в голову выразить хоть какую-то обеспокоенность по поводу благополучия Уин или поразмышлять о том, чего хочет она. Одним словом, он ведет себя как ребенок, у которого отняли любимую игрушку и который хочет, чтоб ему ее вернули. – Кэм скривился. – Довольно позорное поведение, даже для гаджо. – Он повысил голос, чтобы его услышала Уин, которую он не мог видеть. – Я ухожу. Хорошего тебе дня, сестричка.

– И тебе, Рохан, – донесся из спальни жизнерадостный голос Уин.

Они распаковали корзину. Еда, достойная настоящего пира. Холодная жареная курица, несколько салатов, фрукты и внушительный кусок пирога с маком. Наевшись вволю, они присели отдохнуть на расстеленном перед очагом стеганом одеяле. Одетая лишь в рубашку Кева, Уин сидела между его ногами, пока он расчесывал ее волосы, успевшие изрядно запутаться.

– Может, прогуляемся, раз мне теперь есть во что одеться? – спросила Уин.

– Если хочешь. – Кев отвел в сторону волосы и поцеловал ее в теплый затылок. – А потом обратно в постель.

Уин поежилась и насмешливо сказала:

– Не знала, что ты так много времени проводишь в постели.

– До сих пор у меня не было стимула. – Отложив в сторону щетку, Кев усадил ее к себе на колени и стал качать, как ребенка. Он поцеловал ее долгим поцелуем. Она прижалась к нему теснее, требовательно подставив ему лицо. Он улыбнулся и отстранился. – Потише, – сказал он, погладив ее по щеке. – Мы не станем снова это начинать.

– Но ты сам только что сказал, что хочешь вернуться в постель.

– Я имел в виду для того, чтобы отдохнуть.

– Мы больше не будем заниматься любовью?

– Не сегодня, – нежно сказал он. – С тебя довольно. Он провел подушечкой большого пальца по ее опухшим от поцелуев губам. – Если я еще раз займусь с тобой сегодня любовью, завтра ты не сможешь ходить.

Но, как он уже успел обнаружить, любое сомнение относительно крепости своего здоровья Уин встречала в штыки.

– Я не инвалид, – упрямо сказала она, сидя у него на коленях. Она осыпала поцелуями его лицо и шею, не оставив ни одного местечка, до которого смогла дотянуться. – Еще раз, до того как мы поедем обратно. Ты нужен мне, Кев. Я хочу…

Он заставил ее замолчать, закрыв ее рот поцелуем, и получил такой страстный отклик, что невольно рассмеялся. Она отстранилась и возмущенно спросила:

– Ты надо мной смеешься?

– Нет-нет. Ты восхитительна, и ты мне нравишься такой. Моя жадная маленькая гаджо… – Он поцеловал ее вновь, пытаясь успокоить. Но Уин была настойчива. Она сняла с себя рубашку и, схватив Кева за руки, прижала его ладони к своему обнаженному телу. – Почему тебе так не терпится? – прошептал он, ложась рядом с ней на одеяло. – Нет… подожди. Уин, поговори со мной.

Она замерла в его объятиях, ее нахмурившееся лицо было совсем близко к его лицу.

– Я боюсь возвращаться, – призналась она. – У меня недоброе предчувствие. То, что мы будем вместе… Сейчас мне в это не верится.

– Мы не можем скрываться здесь вечно, – пробормотал Кев и погладил ее по волосам. – Ничего не случится, любовь моя. Мы зашли слишком далеко. Обратной дороги нет. Теперь ты моя, и никто не может этого изменить. Ты боишься Харроу? В этом дело?

– Не боюсь. Но, если честно, не могу сказать, что предвкушаю встречу с ним.

– Ну конечно, – тихо сказал Кев. – Я помогу тебе пройти через это. Я первым с ним поговорю.

– Не думаю, что это будет правильно, – неуверенно сказала она.

– Я настаиваю. Я не выйду из себя. Но я намерен взять на себя ответственность за то, что сделал. Я бы не оставил тебя одну расхлебывать кашу, которую сам заварил.

Уин прижалась щекой к его плечу.

– Ты уверен, что не случится ничего, что заставило бы тебя передумать? Отчего бы у тебя пропало желание жениться на мне?

– Ничто в этом мире не может заставить меня передумать. – Чувствуя напряжение в ее теле, он повел ладонями по ее шее, по груди, там, где тревожно и часто билось сердце. – Что я могу сделать, чтобы тебе стало лучше? – нежно спросил Кев.

– Я уже сказала тебе, а ты отказываешься, – тихо и обиженно сказала Уин, чем вызвала у него сдавленный смех.

– Тогда пусть будет по-твоему, – прошептал он. – Но только медленно, чтобы не сделать тебе больно. Он поцеловал мочку ее уха, опустился губами ниже, к ее плечам, к ямочке у горла, где бился пульс. Еще нежнее поцеловал он ее грудь. Соски ее были ярко красными и возбужденными – следствие его предыдущих ласк. С ними он был особенно нежен.