Оборот первый
Шрифт:
— Анекдот, — махнул рукой я, — забей. Пожрать не дадите, спрашиваю? В семь часов ужин обещали.
— Я провожу вас в отдельные покои. Ужин подадут прямо туда.
— Это чтобы я в столовке протрепаться не успел? — сообразил я. — А зачем в покои? Почему не сразу в космопорт или в портал?
— Траффик, — грустно сказал толстяк, — везде огромные скопления народа. Дороги забиты, у порталов и в космопорте не протолкнуться.
— А их величество не по выделенке ездит, что ли? Я бы прокатился.
— По выделенке? — Толстяк снова поднял брови. — Не понимаю, простите. Суть та, что уехать
— А компенсацию за моральный ущерб? — Диана, оказывается, успела серьёзно на меня повлиять.
— Разумеется. Тысяча нимиров.
Я скривился, изображая, сколь ничтожна озвученная сумма.
Толстяк набычился:
— Сколько вы хотите?
Человек, всё-таки, странное существо, думал я, шагая за толстяком. Если бы ещё утром мне сказали, что есть железная отмазка для того, чтобы смыться из этого женихового дурдома, до потолка бы прыгал. А сейчас почему-то обидно. И ведь не то, чтобы мне прям до зарезу сдалась их принцесса — прямо скажем, видали девчонок посимпатичнее. Но толстяк сказал «обломись», и заело. И сразу принцесса вполне ничего, и как-то грустно за неё, что с неодобренным его величеством парнем даже потрепаться не дают. Ну, и в целом права покачать охота — что за несправедливость-то?!
В общем, я шёл и насилу сдерживался, чтобы не цепляться к толстяку с подколками… А куда это мы, кстати, пришли?
Коридор внезапно перегородила решётка, и толстяк загремел ключами, отпирая дверь — тоже из решётки. Сделал приглашающий жест.
Я, дурак, сначала вошёл и только потом подумал, что на «отдельные покои» помещение как-то не очень смахивает. Опомнившись, заорал:
— Вы чего?! Вы куда меня…
Договорить не успел — кто-то, подошедший сзади, крепко зажал мне рот рукой в кожаной перчатке. Хлопком по спине заставил согнуться и погнал в камеру — толстяк услужливо распахнул ещё одну решётку. В «отдельные покои» я, от приданного пинком ускорения, почти влетел.
— Располагайтесь, — запирая решётку-дверь, как ни в чем не бывало, светски предложил толстяк, — скоро ужин.
— Зашибись порядки, — потирая ушибленный о стену локоть, восхитился я. — И часто вы так с женихами?
Толстяк развёл руками:
— Вы не арестованы. Содержание здесь — вынужденная мера, чтобы исключить ваше общение с другими претендентами на руку её высочества. Мы постараемся обеспечить вам максимальный комфорт. Обещаю, что трапеза ничем не будет отличаться от той, которую предложат вашим… э-э-э… несостоявшимся соперникам. Кроме того, вы здесь ненадолго. Утром, немедленно после завтрака, вы покинете дворец.
Кажется, он ждал, что я скажу «спасибо».
— Это произвол! — возмутился я. — Я буду жаловаться!
— Кому?
— Э-э-э…
— Подумайте, — улыбнулся толстяк. — Мы создали вам все условия для того, чтобы спокойно предаваться размышлениям. Уверен, что их результатом станут правильные выводы. Всего доброго.
И ушёл, скотина. Я даже ответить не успел.
… — А я ей говорю: да ты что! Ну, какая мне пенсия? Кто ж меня отпустит? Наше дело служивое —
как принял этот пост пацаном зелёным, так на нём и помру. Тут она давай реветь, а я только руками развожу. Дескать, и рад бы на пенсию, да сама понимаешь, служба.Я сочувственно вздохнул. Собственно, большего от меня и не требовалось — охранник оказался личностью вполне самодостаточной. Сам трепался, сам себе кивал и поддакивал.
Ничего такой дядька, пожилой, душевный. За то, что сперва мне по шее двинул, извинился — не серчай, сказал, работа такая. А я и не сказать, чтобы серчал, переживал только, что толстяк насчёт жратвы прокинет — ту фигню, которую мы со Збышеком употребляли в качестве закуски, давно переварил, и жрать хотелось зверски. Но толстяк не обманул, ужин мне и впрямь притащили знатный. Наверняка не хуже того, что в столовке выдавали.
— А выпивка арестантам не полагается, — сказал охранник, глядя, как я пристраиваю на железном столе поднос с едой.
Низкий стол, насколько я понял, заодно являл собой стул и тумбочку. Помимо него, в камере находились койка и унитаз. Койка застеленная и, как ни странно, вполне удобная. А металлический унитаз до того чистый, что аж сверкал.
— Сюда ведь абы кого не сажают, — объяснил мне охранник. Имя свое он не назвал, сказал, что не положено, и аж раздулся от важности. Зато обо всём остальном трепался без передыху. — Здесь только благородных господ содержат, ежели, скажем, в пьяном виде до выяснения обстоятельств. Так что всё тут по высшему разряду. Кормят с королевской кухни, но выпивка — сам понимаешь.
И посмотрел так многозначительно, что я сразу спросил:
— Сколько?
— Триста нимиров бутылка.
— Ишумского? — решил блеснуть образованностью я.
Охранник посмотрел с уважением. И кивнул:
— Тоже можно. Семьсот.
Да и хрен с ним, гулять так гулять. Когда ещё-то в тюрьме нажрусь? К тому же деньги не мои, а Шарля, две тысячи обещанной компенсации толстяк ещё не выдал. А я тут, между прочим, по милости Шарля оказался, так что пусть расплачивается.
— В рюкзаке, — сказал я, — кошель во внутреннем кармане.
Рюкзак мне охранник не отдал всё с той же формулировкой: «Не положено. Если что понадобится, скажешь, сам достану». Вот и понадобилось.
Охранник вытащил кошель, показал мне две бумажки по пятьсот. Достал из кармана куртки собственный кошелек и отсчитал три сотенных сдачи. Произведя бумажную рокировку, застегнул рюкзак. Потом подошёл к двери в соседнюю камеру и загремел ключами. А через минуту вынырнул из камеры с бутылкой оранжевого напитка в руках. Ну, ей-богу, натуральная фанта.
Пить со мной охранник, правда, отказался.
— Не положено. Да и язва у меня.
Я сочувственно покивал и налил вина в чайную чашку.
— Бокалы тоже не положено, — глядя, как наливаю, вздохнул охранник.
Я пренебрежительно махнул рукой:
— Да и ладно, подумаешь! Вот, помню, мы как-то в сквере возле общаги из крышки от дихлофоса бухали — вот это жесть была, одна крышка на троих. А так-то — вон, какая красота. — Фанта благородно просвечивала сквозь тонкий фарфор. — Давай, батька «не положено», — поднимая чашку и салютуя охраннику, сказал я. — Будь здоров! Лечи язву.