Оборотни космоса

– Мой телефон. – Эйджи протянул полоску. – Сюда я таскаться не могу, дел невпроворот – высматриваю люгер. Свяжемся и обговорим; сольёшь на телефон карточные сведения.

– Так не принято... – замялся менеджер.

– Не все. Рост, вес, пол, стаж, на каких судах летал, были-нет перепродажи. Клички, особые отметки...

Менеджер чуть не выругался.

– ...в смысле болезней, наркотиков и прочего.

– Будет! всё выложу.

Мухарма печально подвывала Лишаю, когда эйджи в шляпе и серебряных очках отвалил от торгаша. Чтоб приблизиться к приятелю, она сделала вид, что удерживает и умоляет его не умирать вслед за перешедшим край. Изображая сцену отчаяния на похоронах, ребячий «князёк» и его краля проводили эйджи быстрыми взглядами.

– Ну а этот? – прошептала Псица, пока Удюк картинно освобождался от её захвата.

– Не разобрать. Все на одну рожу. И плексы...

– Нос вострый, как у туа.

– Глаз не видать. Он вернётся. С купцом о чём-то сговорился.

– Почему-то он мне показался знакомым.

– И тебе?.. Будем стеречь, не уйдёт.

День и ночь – сутки прочь. Позапрошлую полночь Коел провела без сна. Так провела, что когда её вывели из тюремных нор Окурков и передали конвоирам Неминучих, она казалась себе мёртвой. Шла, как тело без души. Не видела того, что перед ней. В памяти застыло видение человека, падающего с края платформы, – тогда Коел пережила последний взлёт, мучительный порыв смелости и горя, после чего остатки сил покинули её, пришло неотвязное, пугающее ощущение пустоты под ногами. Раньше было на что опереться, была надёжная твердь, крепкий пол, но оказалось – тебя ничто не держит, ты идёшь по плёнке мыльного пузыря; стоит ей прорваться, как ты полетишь вниз, в черноту. Каждый шаг – последний.

Сыск! Близко маячат лица ньягонцев, в щелях между напряжённых век блестят остро нацеленные зрачки. Мрак. Идущие вглубь коридоры-кишки. Взлетающие вверх и падающие решётки дверей. Вдруг всё заливает слепящий белый свет, безжизненный и жгучий, свет с запахом металла. Голос быстро и настойчиво задаёт вопросы, на разные лады повторяя одно и то же. Где-то рядом раздаётся душераздирающий, долгий крик. «Говори, выкладывай, а то и ты так запоёшь». Язык сам собой начинает что-то лепетать; сыщики потряхивают ушами.

Это остаётся внутри – и на выходе, и по дороге, и у Неминучих. Будто щипцами вынули душу и бросили на скользкий от кровавых плевков пол между решётками, в темноту застенка, а опустошённое, пошатывающееся тело увели прочь. Голая душа лежит там, внизу, продолжая осязать и слышать; её ощущения по незримым нитям передаются далёкому телу, заменяя слух, зрение, все чувства.

По-настоящему Коел били дома – если длинные извилистые норы считать домом. Оказалось, сыщики-Окурки относятся к чужому имуществу лучше, чем Неминучие Ножи – к своему собственному.

Хозяин «Обороны» пристально оглядел навигаторшу. Вроде бы цела, ноги не хромают. После такой измены – и не битая?!

– Так, и что с тобой делали?

– Спрашивали. – Глаза унылые, тёмные от безысходности, ничего не ожидающие, кроме боли.

– Только и всего?! Придётся самому! – И за туанский хлыст-разрядник. – Меня, Нихана Гурга, так опозорить!.. – И по рукам, по бокам, по ногам. – Как в сговоре оказалась?!

– Я не оказалась! Моё имя нашли в списке! Не знаю, почему! – заслонялась она, уворачиваясь и сгибаясь.

– Знала, не знала, а штемпель заработала! Куда теперь тебя девать?

Молчит, вздрагивает и сжимается на каждый шум и стук, плотней запахивая кофту. Ответов у неё осталось только два: «нет» и «не знаю».

И-ти-ти, как бы это не энэвилл начался! А говорят: «Психболезни не заразные!» Спросите у рабовладельцев, они в этом лучше докторишек смыслят. Когда с Эридана завезли аморов, помимо лимфатической лихорадки фэл на Ньяго проник и энэвилл, болезнь безволия с бесчувствием. Раб выключается из всего, замыкается; ни битьём, ни лаской его не пробудишь. Некоторые режут себя, чтоб хоть что-то ощутить. А там, смотришь, второй замолкнет, третий... Нельзя допустить.

– Тащи свой матрас в боковушку! Заприте её. Пока не пинать, пусть выдрыхнется.

– Еду еле тронула, – доложил Нихану малый, которому поручили кормить Коел. – С тела спала, глаза в пол-лица сделались. Завернулась в одеяло и сидит в углу. Вещички сгребла в мешок, держит в обнимку.

«Может, и не энэвилл!» – обнадёжил себя Нихан.

– Отоспалась?

– Плохой день, – тихо-тихо выговорила Коел, до носа укутавшись в тощее одеяло.

– Ничего, обыкновенный! Лопай, я велел дать двойную порцию. Не кисни, лохматая, всё образуется.

– Плохой день...

– Чего заладила – «плохой, плохой»?! Сидишь тут, накликаешь!

Из-под одеяла вылезла рука с таймером в ладони.

– Шесть-шесть-шесть, три раза шесть. В такой день что-нибудь случается...

– Где – шесть?! – Нихан вырвал таймер. – Ну, шестое марта, где три раза?

– Шестого марта шесть лет прошло... когда взяли «Звёздный Флаг», где я служила. Вдобавок – пятница...

От магии чисел нет приёмов. Хоть ногами стучи, хоть надорвись от крика, три шестёрки и пятницу не перешибёшь Нихан и сам не стартовал бы в градскую ночь – что за ночь несуразная, клином в численный ряд вбита? словно спецом для колдовства! Что говорить о прочих незыблемых правилах – не брать на борт своих баб в пору двухлунных очищений, не произносить в рейсе названия погибших кораблей, имена их капитанов и слова от корня «падать», не брать ложку тремя пальцами и не обходить ничего против хода часов.

– Сходи в бар, напейся. До старта несколько ночей, успеешь протрезветь.

– Нет. – Коел снова втянулась в одеяльный кокон.

– Найди мужика на раз. Побалуешься, вся хандра сойдёт. Можешь на ночь загулять, разрешаю.

– Нет.

Ну что ей надо, чего не хватает?! Зарплату ей дают – конечно, чуть, а зачем давать много? В бары и на рынки их пускают. Наряжайся, мажься, причёски выдумывай, всякие бирюльки покупай, крути любовь с кем хочешь! С ребёнками сложней, но даже это дозволяется, в особенности эриданским аморам – пусть сами себя производят. Но есть упрямицы, которые живут как за ширмой и не хотят меняться. Ходят, завернув гриву узлом и сколов щепкой, с прядью-козырьком впереди, со дня поимки всегда в одной и той же кофте.

Омрачённый тягостной хозяйской думой, Нихан созвал попить горячего главного инженера-механика, старпома и судового распорядителя клана.

– Рассказывать, что сталось?

– Все слышали, – с горестью потёр виски старпом.

– И от Маджуха пришло, что она – не из зачинщиков. Всё-таки «особо неблагонадёжен» ей впаяли! – веско говорил Нихан, прижав кулак костяшками к полу.

– Надо оспаривать! – подал голос чиф.

– Не резон, – возразил распорядитель. – Верхние Окурки очень злы. Рабы им едва праздник не испортили.

– «Едва» – не «вконец»! – Чиф хотел во что бы то ни стало отстоять Коел. Она исправно отрабатывала паёк. Кого посадить вместо неё штурманом на «Оборону» – неизвестно. Навигаторы – специалюги ценные, по углам не валяются. Наймёшь непроверенного, он так курс проложит, что выйдешь из скачка по ту сторону ядра Галактики, куда и форцы не залетали.

– Я выбью разрешение на её вывоз с Ньяго. Можем перевести в мотористы... в трубопроводные техники... – гудел Нихан, пристукивая кулаком по натуральным доскам, залитым прозрачным лаком.