Обратная сторона космонавтики

Члены команды отмечают, что ножки тележки делали не они, а человек из мастерской при их университете. Кто-то набирает его номер. Мужчина отвечает, что ничем помочь не может и сожалеет о случившемся. Да, вот именно сочувствия и ждали от него студенты. Дель Россо абсолютно все равно, кто виноват, а кто нет, и он просто указывает на выход: «Уберите все это».

Ничего себе! Значит, я впустую два дня выслушивала этот «краткий инструктаж по технике безопасности»? Может, еще не поздно присоединиться к другой команде? Может, подлизаться к команде по определению веществ методом протеиновых наноспор? Вернувшись в ангар, я разговариваю с одним из студентов Университета Миссури. Он из тех людей, которые легко выходят из себя, но внешне сохраняют неприступный вид мизантропа, как бы заявляя всем вокруг, что сдержатся любой ценой. Я спрашиваю его, разрешат ли им еще полететь, если удастся починить ножку.

Он не знает. Он все равно должен был наблюдать за всем с земли. На его лице появляется натянутая улыбка: «Да ничего страшного, — говорит он. А затем, видимо, вспомнив слова, которые сам не раз слышал, добавляет: — Честь уже только побывать здесь».

В середине дня ребятам все же дают второй шанс. На этот раз установка проходит без осложнений. Команда готова к полету.

Мне кажется, редкий человек задумывался о том, сколько весят его внутренние органы. Сердце — это двухсотграммовая мышца, свисающая с конца аорты. Руки тянут плечи вниз, как коромысло с полными ведрами. Толстая кишка лежит на матке, как на диванной подушке. Даже вес волос дает о себе знать скальпу головы. Но в невесомости ничего этого нет. Органы спокойно плавают внутри тела [21] , в результате чего ощущаешь легкую физическую эйфорию, невероятное чувство свободы от ранее неосознаваемого давления.

21

Они приподнимаются вверх, в область грудной клетки, отчего талия становится такой тонкой, какой ее не сделает ни одна диета. Один из исследователей НАСА даже назвал это «косметической процедурой космоса». В невесомости волосы кажутся пышнее, грудь подтянутой. Большая доля жидкостей организма перетекает в голову или ноги. Это объясняется тем, что большая часть сенсоров уровня циркулирующей крови находится в верхней части тела, а в невесомости система определяет объем жидкости как превышающий норму и «выкачивает» от 10 до 15 ее процентов. У этого эффекта тоже есть свое «название»: «пухлые щечки — куриные ножки».

Если вы заглянете на сайт лаборатории микрогравитации НАСА, то найдете там множество фотографий с сосредоточенными на своих проектах студентами. А где-то на заднем фоне большинства из них видны парочка дурачков, которые налетают друг на друга, как футболки в сушилке. Это я и Джойс — сотрудница образовательного отдела при штаб-квартире НАСА в Вашингтоне. Она помогает студентам, но сама никогда не летает. Я же должна была присутствовать на борту самолета, чтобы описать все происходящее, что сделать мне, правда, не удалось, так как блокнот все время парил где-то у меня перед носом, а страницы разлетались настоящим веером. Он не падал и не взмывал вверх, а просто парил, как забытый после вечеринки воздушный шарик. Вернувшись в комнату, я убедилась, что ничего толкового действительно не написала. Такое ощущение, что я делала не заметки, а просто расписывала новую ручку. Блокнот пестрел только словами «вау» и «круто».

Прошлой ночью по НАСА-ТВ показывали астронавта, который отвечал на вопросы группы школьников. Говоря о невесомости, он сказал, что это похоже на плаванье в воде. Я не совсем с ним согласна. Плавая, ты чувствуешь, как вода тебя поддерживает, а двигаясь, ощущаешь ее сопротивление. Ты плаваешь, но не теряешь при этом своей тяжести. А на «С-9» ты паришь без каких-либо усилий, без помощи и без сопротивления. Гравитация на время отступает в сторону.

Единственным, что нас тяготило, было присутствие Дель Россо. Он говорил нам все время держаться за ремни. То есть получалось, что даже во время полета я не могла насладиться полной свободой, а могла только вертеться по кругу, отлетая не дальше, чем мне позволяла это длина ремня. Поэтому я решила присоединиться и к команде Канзасского университета, которая исследовала электромагнитную стыковочную установку. Чтобы двинуться, я вынуждена была вытянуть ногу вниз и со всей силы оттолкнуться от конструкции. «Не пинайте оборудование!» — зарычал Дель Россо. Будто я специально, мол, «я ненавижу тебя, глупая электромагнитная стыковочная установка! Вот тебе, получай!»Это, наоборот, говорило о том, что я уже начала привыкать к такой обстановке. Можете сами спросить у Ли Морган, специалиста по космическим полетам. Она рассказала мне, что для адаптации к невесомости человеку требуется что-то около недели: «Тогда уже это воспринимается как вполне естественный процесс. Не знаю, есть ли что-то общее между полетами и ощущением, будто ты снова находишься в животе у матери, как утверждают некоторые, но ощущения действительно естественные, даже прогулки в обуви кажутся уже чем-то несусветно странным».

«Ноги вниз!» — командует один из летчиков. Это знак того, что нужно опускаться, так как сила гравитации возвращается. Она наступает медленно — резко на пол никто не падает, — но и на голову никто приземлиться тоже не хочет. Некоторые даже ложились на спину, потому что кто-то сказал, что так будет меньше укачивать.

Гравитация снова исчезает, и мы медленно поднимаемся, словно привидения из могил. Кажется, будто каждые тридцать секунд всех охватывает настоящий восторг. Невесомость, наверное, как героин (насколько я могу себе представить его воздействие): пробуешь один раз — и все, о чем можешь думать после, это как получить еще. Но неожиданно весь восторг заканчивается. «Вначале, — писал в своей книге для молодежи астронавт Майкл Коллинз, — получаешь удовольствие только от того, что кружишь на месте, потом это начинает надоедать, и ты хочешь остановиться. Но руки продолжают плавать вокруг меня, и я жалею, что на мне нет карманов, чтобы их туда засунуть». Другой астронавт, Эндрю Томас, рассказывал мне, как его раздражала невозможность опустить что бы то ни было: «На всем должны быть липучки, иначе ты просто растеряешь все, что нужно. У меня на „Мире“ имелась с собою пилка для ногтей, с которой я был, естественно, очень осторожен. Но примерно за месяц до конца полета она случайно выскользнула у меня из руки. Я обернулся, чтобы схватить ее, но ее уже не было. На Землю она вернулась уже со всей станцией. А однажды мы даже потеряли контейнер с конфетами, а ведь он был немаленький. Он просто пропал, и мы его больше никогда не видели».

Сегодня не все получалось. Компьютер одной из команд все время выключался. Это был как раз один из тех прочных лэптопов, которые по идее не должны прерывать работу даже в случае обнаружения неожиданного препятствия при движении. На Земле это значит — в случае падения, а здесь наверху — момент, когда пилот выходит из пике.

В невесомости все работает совсем не так, как этого ожидают на Земле. «Даже процесс плавления проходит по-другому», — сказал мне как-то астронавт Крис Хэдфилд, видимо, перепутав меня с кем-то, кому известно, как этот процесс протекает обычно. Но теперь я уже знаю: берутся металлические опилки, которые плавятся под воздействием электрического тока. Расплавленное вещество стекает вниз, оставляя пространство, которое не дает току течь дальше. Но в невесомости капли не стекают вниз, так что электричество бежит дальше, пока металл не вскипит, а оборудование не сгорит. Именно поэтому в НАСА все стоит так дорого. Любая новая деталь оборудования — насос, вентилятор, дроссель или что-то еще — должна быть проверена на «С-9», будет ли она работать в условиях отсутствия гравитации.

В невесомости оборудование часто перегревается, поскольку теплообмена воздуха не происходит. В обычных условиях теплый воздух, как более легкий, поднимается; в теплом воздухе молекулы двигаются и распространяются быстрее, а когда они поднимаются, молекулы холодного опускаются, чтобы заполнить опустевшее пространство. Но в невесомости понятия «легче» не существует, и теплый воздух остается там, где он и вырабатывается, становясь со временем все горячее и в итоге ломая оборудование.

То же могло бы произойти и с человеком. Если бы не было вентиляторов, тепло, излучаемое человеком, превратилось бы в ядовитые пары, так же как и выдыхаемый бескислородный воздух. Астронавты, которые засыпают в плохо вентилируемых местах, страдают от головных болей из-за недостатка кислорода.

В случае с командой юных исследователей космической сварки проблема заключалась именно в людях, а этого с помощью простого фена не исправишь.

6. ВВЕРХ И ВНИЗ Тайные мучения астронавтов

На потолке С-9 есть красное цифровое табло, вроде того, что используется в ресторанах фастфуда, чтобы обозначать номера клиентов. Но это табло считает параболы. Уже идет двадцать седьмая. Еще три, и все закончится. Нас заранее попросили не строить из себя суперменов, но я не могла удержаться. Вот уже в двадцать восьмой раз гравитация начинает ослабевать. Только почувствовав это, я подтягиваю ноги, скручиваюсь калачиком у окна, а затем мягко вытягиваюсь и лечу через всю кабину самолета. Это словно ты отталкиваешься от стенки бассейна, но плывешь не по воде, а по воздуху. Пожалуй, это был самый потрясающий момент в моей жизни. Но не в жизни Пата Зеркеля, студента из группы Миссурийского университета. Несмотря на невесомость, он не взлетал, как все, потому что оставался пристегнутым ремнями к сиденью. А перед лицом его развевался белый пакет, который мальчик держал обеими руками, словно шляпу для сбора мелочи на площади.

Пата начало тошнить уже на четвертой параболе. На седьмой врач сказал, что, возможно, парню станет лучше, если он не будет двигаться (а еще это не позволит ему забрызгать все вокруг, как признался мне доктор позднее). На двенадцатой параболе члены экипажа дали Пату немного выпить и пересадили его в самый хвост самолета, где он и оставался до конца полета.

Самое обидное в том, что тебя укачивает, заключается вот в чем: наступает это в момент, когда ты буквально «на высоте» — плаваешь под парусом во время заката над Сан-Франциско, впервые катаешься на американских горках или совершаешь свое первое в жизни путешествие в космос. [22] И вдруг из счастливейшего человека в мире ты превращаешься в самого несчастного.

22

Или летишь как журналист в двухместном биплане Тома Круза. Актер демонстрировал всевозможные фигуры высшего пилотажа, последняя из которых сразила меня наповал. Самолет был с открытым верхом, и я сидела на переднем сиденье, а это означало, что случайный результат естественной реакции моего организма на очередной зигзаг благодаря ветру мог легко оказаться на красивом загорелом лице мистера Круза, мужчины очень чистоплотного. Опасность приближалась. Не без труда, но мне все же удалось удержать свой обед внутри.

В космосе тошнота означает гораздо больше, нежели просто неприятную ситуацию. Недееспособный член космического экипажа обходится компании дороже, чем какой бы то ни было другой больничный лист в мире. Именно из-за тошноты сорвалась вся работа экипажа «Союз-10». Может показаться, что ученые уже давно справились бы с такой проблемой, но все дело в том, что они даже не пытались как следует.

Для того чтобы понять, как лучше всего справиться с морской болезнью, нужно прежде всего разобраться, как ее легче всего вызвать. В последнем исследователи даже преуспели, и лучше всех, пожалуй, именно американцы. В Военно-морском институте авиационной и космической медицины города Пенсакола, штат Флорида, был создан первый в мире механизм для дезориентации человека.

В 1962 году двадцать кадетов согласились принять участие в исследованиях, которые проводились при поддержке НАСА. Суть эксперимента заключалась в том, что испытуемых привязывали к стулу, спинка которого крепилась к горизонтальной оси. В таком положении испытуемые крутились вокруг оси, как мясо на шомполе, со скоростью 30 оборотов в минуту. Только восемь из двадцати кадетов продержались до конца испытания.

Именно это вращающееся кресло [23] является современным возбудителем искусственной болезни движения, разновидностями которой и являются морская и воздушная болезни. Человек садится на стул, прямо, будто школьник за парту перед началом диктанта. Затем небольшой моторчик начинает вращать стул вокруг оси, что на первый взгляд создает впечатление, будто это подвыпивший стенограф сам решил покружиться, чтобы развеселить своих коллег на рождественском корпоративе. Испытуемые закрывали по команде глаза и, пока шло вращение, вертели головами вправо-влево. Я тоже решила прокатиться разок на этом стуле, принадлежащем исследователю лаборатории болезни движения НАСА в городе Эймсе Пат Кауингс. Когда моя голова дернулась в первый раз, внутри меня уже что-то заурчало. «Здесь даже камень укачать может», — говорила Кауингс, и я ей верю.

23

Но идея эта принадлежит не только аэрокосмической медицине. В психиатрических лечебницах XIX века буйным пациентам часто назначали вращения в кресле Кокса. В 1834 году какой-то врач в отчете по использованию новой психиатрической техники писал: «В случае совершения нескольких нерациональных и злоумышленных поступков пациента незамедлительно сажали на кресло и вращали. до тех пор, пока он не успокаивался, извинялся и обещал исправиться или же пока его не начинало тошнить». Да, это были тяжелые времена для сумасшедших. Альтернативным вращающемуся креслу лечением было «неожиданное погружение в ледяную воду».